Неуловимая реальность. Сто лет русско-израильской литературы (1920–2020) - Роман Кацман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот эпизод можно было бы счесть лишь одним звеном в романном, хотя и отчасти автобиографическом, сюжете, если бы не рассказ самого Высоцкого под тем же названием «Синий Алтай», опубликованный в газете «Жизнь Алтая» [Высоцкий 1914]. Рассказ этот не столько дополняет сказку Тиница, сколько контрастирует с ней, насколько можно судить по ее упоминаниям в романе. Психологическая и историко-философская ориентация рассказа изменилась за те пятнадцать лет, что разделяют рассказ и роман. Скорее всего, рассказ остался невидимым и неслышимым для читателей романа, и лишь его след, заново интерпретированный до полной неузнаваемости, был включен в роман.
«Синий Алтай» рассказывает о любовном треугольнике: двое мужчин влюблены в одну женщину – Марию Михайловну, юную студентку медицины. Один из них – Александр Иванович, адвокат, заносчивый грубиян. Другой – Алексей Сергеевич, милый и тонкий интеллигент, судя по некоторым намекам – политический ссыльный. В душе его таятся какие-то темные секреты, и иногда скрытые сила и жестокость мелькают в его взгляде. Он болен туберкулезом, и в конце рассказа отказывается от своей любви и от самой жизни. «Надо верить, что может в жизни подоспеть глухой такой час, когда у самого сильного и гордого человека душа, сраженная, умирает. Томительно бьется сердце, струится по телу кровь; оно еще живо. Но человек уже мертв. В такой миг тело само себя умерщвляет». Мария Михайловна уезжает из Алтая вместе с Александром Ивановичем, и рассказ заканчивается самоубийством Алексея Сергеевича.
В архиве Высоцкого была найдена рукопись, которая начинается заголовком «Файзу». Написана она от руки. Вероятно, это часть рассказа, новеллы или даже романа: первая страница имеет номер Т1, и рукопись явно не окончена. Файзу – это имя алтайца, который держит дачу вблизи реки Чемалки и сдает ее для отдыха «воздушников». Однажды дачу снимает молодой человек, который выглядит как двойник Тиница – типичный ссыльный или беглец, заброшенный в эти края то ли судьбой, то ли властями, и который неожиданно открывает для себя чудеса Алтая (эта глава называется «Воздушник Файзу»). Он моментально привлекает к себе внимание других дачников, в особенности их женской половины. Рукопись обрывается перечеркнутым названием следующей, ненаписанной главы – «Царица Немала», предвещающим появление героини или начало любовной истории (в то же время этот заголовок может относиться к природному объекту, например дереву, названному в рассказе «Нитка жемчуга» «царицей Алтая») [Высоцкий 1919: 22].
На последней странице рукописи – более поздняя и не очень разборчивая надпись: «Писал, по-видимому, 1915 г.; последний (нрзб.) 9/П 1949 г.». Рукопись «Файзу» можно отнести к циклу алтайских историй, подготавливавших написание «Субботы и воскресенья», включая и префигурацию образа Тиница. Вероятно, по замыслу автора, образ «воздушника Файзу» должен был приобрести некоторые печоринские черты. В то же время чудотворная, спасительная, искупительная сила Алтайских гор должна была усилиться и материализоваться в образе алтайца Файзу. Однако эта «народническая» линия оказалась оборвана. В «Субботе и воскресенье» Тиниц окружен людьми его круга, хотя он и не принадлежит ему полностью. Подлинно народными в романе являются он сам и его семья, местечко – отринутое и умирающее, но родное. Таким образом, роман моделирует более сложную культурную ситуацию, чем рассказ «Его родина», в котором Сибири отдается однозначное предпочтение перед местечком. В романе герой живет и страдает в промежутке между двумя родинами – прошлой, растоптанной ненавистью, и будущей, утопической, родиной нового неба и новой земли. Идеалистическая, мессианская идея рождается у Тиница на Алтае, но вырастает она не из «почвы», а из его горького жизненного опыта, его духовных исканий и размышлений, в частности неприятия им террора и вообще насилия как метода исправления мира. В романах «Зеленое пламя» (1928) и «Тель-Авив» (1933) позиция эта несколько иная или, во всяком случае, имеет более сложную форму.
В 1919 году Высоцкий опубликовал в восьмом номере журнала «Сибирский рассвет» рассказ «Нитка жемчуга». События рассказа происходят на Алтае. Его герой – проворовавшийся провинциальный врач Семен Ефимович, который не справляется со своими профессиональными обязанностями, обрекает пациентов на смерть, берет взятки, смертельно завидует много более умелому коллеге и любит своих детей и жену. В канун ее дня рождения он покупает ей в подарок нитку жемчуга. Однако ему не суждено попасть на ее именины: он погибает в аварии на горной дороге – той же дороге, по которой несчастная мать везет тело своей маленькой дочери, умершей от равнодушия и нерадивости Семена Ефимовича. Алтай, так им ненавидимый, убивает его, но за несколько мгновений до смерти Семен Ефимович переживает раскаяние и неведомую ему доселе всеохватную веру в Бога. Рассказ легко вписывается в гуманистическую традицию русской литературы, в ту ее линию, которая соединяет Толстого, Чехова и Горького. С точки зрения сюжета и основной идеи он близок к «Смерти Ивана Ильича» и прочим историям предсмертного откровения, а стилистически – к чеховскому антипатетическому минимализму. Несмотря на нечеховский трагизм, герой рассказа близок ко многим чеховским героям, погрязшим в рутине комплексов, обид и моральных компромиссов. Смерть героя как искупительная и очистительная жертва здесь, как и в «Синем Алтае», подготавливает появление в романе «Суббота и воскресенье» мессианского образа Алтайских гор – символа справедливости и этической высоты. Алтай, превращенный несправедливейшей из властей в тюрьму для отверженных и неугодных, становится наивысшим судьей.
Сравнивая тексты Высоцкого 1914–1919 годов и роман «Суббота и воскресенье», вышедший в 1929 году, можно заметить переход от картины мира как упорядоченного космоса, в котором персональный миф героя ведет его к трагедии отторжения (в «Его родине») и исчезновения как лишнего человека, антигероя (в других рассказах тех лет), – к картине мира, погружающегося в хаос, в котором миф ведет героя к непредсказуемому трансцендентному прыжку и личному спасению (будь это личность индивидуума или народа). Это – переход от критического реализма просвещенческого или социал-демократического толка к модернистскому хаотическому реализму индивидуалистического или консервативного типа. При этом на первый план выходит национальное самосознание, в большой степени – в форме ощущения семьи и семейных отношений, каковая заложена уже в «Его родине» в символе могилы отца
