Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана (СИ) - Милошевич Сергей

— Слушаю внимательно вас, — изобразив на лице внимание и любезность произнес Холмов.

— Насколько мне объяснили, вы, Александр Борисович, практикующий частным образом детектив, не так ли? — спросила посетительница, пытливо глядя на Шуру.

— Совершенно верно, — кивнул Холмов. — Дальше.

— Простите, что я беспокою вас в столь ранний час, но вы должны меня понять, — торопливо заговорила женщина. — Дело в том, что со мной случилась невероятная, не укладывающаяся в сознании, просто какая-то мистическая история… И никто, понимаете, никто, разве что кроме вас не сможет, да и не станет пытаться объяснить — что же это было. А мне так важно разобраться во всем, что произошло…

Шура судорожно вздохнул и скрипнул зубами. По своему богатому опыту, он уже знал, что подобные «невероятные, мистические истории», как правило, оказывались либо глупыми розыгрышами знакомых или соседей, либо пьяными или наркотическими галлюцинациями, либо шизофреническим бредом. Тем не менее, он ничего не сказал и сцепив руки под подбородком продолжал слушать утреннюю посетительницу.

— Мой муж, Шепченко Богдан Тарасович работал инженером-технологом в НИИ «Буря». Это довольно известный в Одессе «почтовый ящик», — начала свой рассказ женщина. — Довольно часто — не менее пяти-шести раз в год — по долгу службы ему приходилось ездить в командировки на одно их Харьковских предприятий, которое занималось выпуском разработанных на «Буре» изделий для оборонной промышленности. В конце ноября прошлого года Богдан поехал в Харьков в очередной раз, и когда он возвращался в Одессу, с ним случилось несчастье — он упал со второй полки в поезде. Причем упал очень неудачно, угодил виском прямо на горлышко бутылки, стоявшей внизу на столике. Удар был достаточно сильным, и прожив полдня, мой муж помер от кровоизлияния…. - тут гражданка Шепченко всхлипнула и на некоторое время умолкла.

— Ну вот… — наконец взяв себя в руки, продолжила она свой рассказ.

— Похоронили мы, значит, Богданчика нашего… На тридцать первое декабря как раз сорок дней было. Собрались, помянули. Ну, а вечером, значит, новый год. Я-то отмечать не хотела — какое тут уж веселье! Но ради детей (их у меня двое — Леночке семь лет и Денису девять) решила накрыть какой-никакой стол. Зачем, думаю, отнимать у них такой чудесный праздник. Зажгли, как всегда, свечи, сели за стол, стрелки часов к двенадцати приближаются. Мои дети всегда в новогоднюю полночь желания загадывают — существует, знаете ли, такая примета, что в этом случае они обязательно сбудутся. И вот, значит, начали часы бить, и Леночка моя возьми да и брякни — хочу, мол, чтобы наш папа стал живой и был сейчас с нами. Ну я, ясное дело, сразу плакать начала. И тут вдруг мои дети как закричат «мама, мама, смотри!», и пальцами в сторону балконной двери тычут. Я поворачиваю голову и вижу, лицо и силуэт какого-то человека, прижавшегося к стеклу балконной двери и глядевшего в комнату с балкона. В первое мгновение мне было трудно разглядеть его — слезы застилали мои глаза. Утерев рукой глаза я всмотрелась в незнакомца — и дико закричала сама. Это был НАШ ОТЕЦ, Богдан Тарасович Шепченко!..

Тут женщина сделала эффектную паузу и многозначительно посмотрела на Холмова, лицо которого выражало полнейшее равнодушие.

Что же касается Димы, то его весьма заинтересовал таинственный рассказ посетительницы.

— Я сразу упала в обморок, — продолжила женщина. — Дети, понятное дело, испугались, стали вокруг меня бегать. Вскоре, минут через примерно пять, я очнулась и мы бросились на балкон. Но там уже никого не было….

В комнате воцарилось молчание. Холмов рассеянно взглянул на гражданку Шепченко, затем, не удержавшись, зевнул, еле успев прикрыть рот рукой и кивнув, вяло произнес что-то вроде «Да-а… дела…» таким точно тоном, каким в фильме «Неуловимые мстители» произносили слово «Брехня-я!».

— Как ваше мнение — что это могло быть? — сильно волнуясь, спросила женщина, с надеждой и мольбой глядя на Холмова.

— Массовая галлюцинация, видение, что тут еще думать, — невозмутимо произнес Шура, разглядывая кончики своих пальцев. — Игра теней и света, отражающихся в балконном стекле. Полночь, свечи, новогоднее желание, сорок дней, воспоминание о муже и отце — и вы увидели за балконной дверью именно то, что все хотели увидеть. Смею вас уверить, уважаемая, что такие случаи бывают. Достаточно редко, но бывают…

— Допустим галлюцинация, — согласилась женщина. — Но согласитесь, что во-первых, все-таки достаточно странно, что в один и тот же миг у трех самых различных человек, у детей и взрослого возникнет столь одинаковая и столь яркая галлюцинация… А во-вторых, тогда объясните — откуда в таком случае на свежевыпавшем снеге, лежавшем на балконе толстым слоем, оказались следы, отпечатки ног, вернее мужских ботинок?

— Следы ботинок? — озадаченно пробормотал Холмов. — Хм, тогда, конечно, это несколько меняет дело. Но, может быть, это были ваши собственные или чьи-то еще следы, которые вы или кто-то из ваших гостей оставили накануне? Ну-ка вспомните хорошо…

— Это были абсолютно свежие следы, сделанные неизвестным человеком, — металлическим тоном произнесла женщина. — За полчаса до нового года я открывала балконную дверь, проветрить комнату. Никаких следов там не было и в помине. Но даже если они там и были, то за это время их обязательно замело бы снегом. Который, как вы, может быть, помните, густо валил, начиная часов с десяти вечера тридцать первого числа и до двух ночи первого…

— Гм, возможно, возможно… — задумчиво почесал ухо Шура. — А, кстати на каком этаже вы живете?

— Мы живем на втором этаже двухэтажного старого дома, — сообщила женщина.

— Стало быть, залезть на ваш балкон особого труда не составляет? Так может быть к вам в ту новогоднюю ночь действительно кто-то влез на балкон? Ну там, может быть, вор, грабитель, либо кто-то из соседей — ради любопытства или спьяну?

— Это был именно мой муж, и никто более! — голосом, не допускающим возражения заявила мадам Шепченко. — Уж больно у него черты лица характерные, и большая бородавка с левой стороны от носа. И мои дети в один голос утверждали, что это был именно он…

— Как же вы могли хорошо разглядеть его лицо, если, как вы говорили, кроме двух свечей в вашей квартире в тот момент больше ничего не горело? — спросил Шура и, прищурив один глаз, ехидно пос мотрел на свою собеседницу.

— Совсем рядом с нашим балконом, чуть левее, стоит фонарь уличного освещения, — ничуть не смутившись, ответила та. — Поэтому, все, что делается на улице, нам видно хорошо, зато с улицы плохо видно, что делается в нашей квартире…

— М-да, в наблюдательности вам, конечно, не откажешь, — хмыкнул Шура.

— Значит, вы хотите сказать, что ваш супруг в новогоднюю ночь вышел из своей могилы и пришел к вам в гости?

— Я еле дождалась утра и сразу поехала на кладбище, — дрожащим голосом произнесла женщина. — Могила Богдана, конечно, была цела и нетронута. И все-таки я сердцем чувствую, что здесь кроется какая-то страшная тайна, какая-то неведомая загадка… И кто знает, если эту загадку разгадать, то может быть я смогу как-то соприкоснуться, пообщаться со своим супругом, которого я безумно любила и люблю… Знаете, в жизни столько всего случается таинственного, невероятного, необъяснимого… Займитесь этим делом, умоляю вас, дайте ответ — что же это все-таки было…

— Гм… — пожал плечами Шура. — Таинственного, конечно в нашей жизни случается навалом, но ведь это же мистика, запредельные дела, недоступные человеческому вмешательству и разгадке. Хотя… — тут Холмов вспомнил историю с пляшущими привидениями и запнулся. — Нет, это все чепуха. Как расследовать, кого искать, с чего начать?…

— И все-таки я убедительно прошу вас хотя бы начать расследование! — принялась горячо убеждать женщина, заметив, что Холмов начал колебаться. — А там, глядишь, может и нащупаете какую-никакую ниточку-зацепку. Вот вам аванс.

И мадам Шепченко положила на стол три пятидесятирублевые купюры. «Ого», — подумал Вацман. а Шура невольно изменился в лице.