Выстрел из прошлого - Анатолий Жаренов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В июне сорок первого Ивонна написала доктору Выходцеву, чтобы он встретил мальчиков, которые готовы «биться за металл». Это не ее слова, но мысль была именно такой. Она написала доктору, что «они все знают», но им «надо помочь». У доктора глаза полезли на лоб: о металле он не имел представления. «Ты обязан это сделать, Базиль, – писала она, – не только ради нашего прошлого, но и ради их будущего. Если ты этого не сделаешь, я уничтожу тебя – ты потеряешь все: авторитет, уважение, наконец, место. У меня есть возможность доказать, что ты преступник, и доказать так, что меня это не заденет. Да если и заденет, терять мне больше нечего. Я хочу, чтобы ты помнил об этом».
Письмо Ивонна написала по-французски, но закончила его постскриптумом из непечатных выражений на родном языке. Не удержалась.
Доктор на письмо не ответил. Началась война.
Ивонна снова рвала и метала.
Мальчики ждали повесток.
«Я не хочу, чтобы вы погибли, – сказала как-то Ивонна. – Золото спасет нас, оградит от войны. Вы будете жить. Мы сумеем перебраться за границу. Мы…»
Она говорила о четверых, но подразумевала двоих – себя и сына.
И когда началась эвакуация нылкинского детдома, Ивонна сказала: «Пора».
Мальчики не хотели умирать, мальчики грезили об Австралии.
– Ну так что же было дальше, Выходцев?
Выходцев уже не выпячивал губы. Сидел мешком на стуле. Жалкий комок старого мяса и костей, небрежно всунутый в серый костюм… Убийца…
– Мы выкопали саквояж с золотом ночью. И пошли на развилку дорог…
– Продолжайте…
– Саквояж был тяжелый… Думали дождаться попутки, но машин не было… Где-то около пяти утра показался фургончик. Мы остановили его… Анна Тимофеевна сидела за шофера.
– Она не сказала, почему?
– Нет. Сказала только, что торопится. Ей надо было возвратиться за сыном и забрать остатки имущества.
– Почему она поехала лесной дорогой?
– Потому что… Это мы сказали…
– Что вы сказали?
– Она должна была ехать по шоссе. Но саквояж открылся…
– И она увидела золото? Так, что ли?
– Так. Валентин сел за руль, а ее…
– Что?
– Ее мы оглушили. Она…
– Звала на помощь?
– Да. Кричала, что мы мерзавцы… Воры… Не хотела ничего слушать…
– Потом?
– Около избушки Валентин остановил машину.
– Вы решили ее убить?
– Мы не хотели… Решили связать и оставить в избушке… А она…
– Да…
– Она стала сопротивляться. Ударила Валентина гаечным ключом…
– Кто из вас убил ее?
– Он, Валентин. Вырвал у нее ключ и… А тут еще ребятишки…
– Что?
– Повывалились из кузова… Стали разбегаться… Кричали…
Да, все кричали, кроме Гриши-дурачка. Он забился под крылечко, и убийцы его не нашли. Да они его и не искали. Просто не заметили исчезновения мальчонки. Не до него было. А он видел, как они сбрасывали труп женщины в помойку, как закапывали его. Все он видел, Гриша-дурачок. Но он был дурачком, и понимал он поэтому далеко не все. А они торопились. Они были ошеломлены, испуганы. Никто из них не догадался снять медальон с шеи убитой.
А через три с лишним десятилетия в случайном разговоре подвыпивший Семен Спицын рассказал Мямлину про Гришу и материн медальон.
Мямлин видел Гришины «игры» с веревочкой и раньше. Но раньше Мямлин мало знал, пожалуй, даже ничего не знал. А к тому дню, когда Леснев застал его за проведением «психологического эксперимента», Мямлин многое знал и о многом догадывался… Недаром он так старательно вымарывал из своей «истории Нылки» все упоминания о докторе Выходцеве… Вот только откуда он это знал, на чем строил свои догадки… Это и предстоит выяснить сейчас, подумал Степан Николаевич, и обратился к Выходцеву:
– Продолжайте.
– Мы доехали до Нальска. Машину бросили.
– Да.
– В город вошли пешком.
– Чтобы не привлекать к себе внимания? Дальше.
– Когда проходили мимо военкомата, нас увидел Нифонтов. Он стоял у подъезда.
– И что же? – равнодушно обронил Кириллов, подумав, вот где скрестились пути этих людей. – Вам не удалось проскользнуть мимо, он окликнул вас и…
– Да. Он спросил: «Женя, ты сюда?» Я остановился. У меня была повестка. У Валентина тоже. Но его Нифонтов не знал. Валентин сказал: «Догонишь» – и ушел.
– И Рузаевых вы уже больше не встретили. Так?
Долго их искали?
– Всю ночь.
– Когда же поняли, что они вас надули?
– К утру. Утром пошел в военкомат.
– И возненавидели Нифонтова. Нифонтова, а не Рузаевых. Так?
– Их тоже.
В ту ночь Рузаевы благополучно выбрались из города. А за границу им удрать не удалось. Об этом Выходцев узнал после войны, вернувшись в Нальск. Самого его от передовой спасло финансовое образование. В начале пятидесятых годов ему стало известно, что Рузаевы обосновались в Баку. Там же жил и Нифонтов.
Вряд ли неврозы передаются по наследству. У Выходцева был стойкий благоприобретенный невроз. Он выдумал себе аллергически-генетическое заболевание. Не запах асфальта душил его. Злоба. Злоба душила его. Злоба мешала ему работать. Злоба, а не болезнь гоняла его по морским курортам страны. Он не сразу узнал, что Рузаевы живут в Баку. Он слышал, что «где-то у моря», и искал. А в Баку он действительно оказался проездом. У него уже выработался условный рефлекс – наводить справки. Он и здесь наведался в адресный стол. Но когда узнал, что Рузаевы в тюрьме, и узнал, за что, и услышал фамилию Нифонтова, им овладела злобная радость. Он подумал, что Нифонтов тоже в тюрьме, и ему захотелось навестить жену Нифонтова, сказать фальшивые слова сочувствия и позлорадствовать втайне. Узнать адрес Нифонтова было делом простым. У дома на скамейке сидела женщина со шрамом на щеке. На коленях она держала годовалую девочку. Выходцев спросил женщину, как пройти к Нифонтову. И вот тут-то он услышал… Словоохотливая Дарья Михайловна Синицына (в конце концов Хусаинову удалось найти ее) за словом в карман не лезла. Она сообщила, что у Нифонтова сбежала жена, что сам он на свободе и собирается уезжать на родину. Выходцев был потрясен – как?!
И снова сработал невроз. В поезде Выходцев придумал, как напакостить Нифонтову. Приехав в Нылку, он рассказал Андрею Силычу о женщине со шрамом, назвав ее Анной Тимофеевной Спицыной. Может, созвучие фамилий – Спицына-Синицына родило ассоциацию, может, тут действовали другие причины, но, как бы там ни было, чудовищная ложь пошла гулять по поселку. Он намеревался сделать и второй шаг: связать фамилии Спицыны – Нифонтовы одной веревочкой, но испугался, когда женщиной со шрамом заинтересовались следственные органы. Тогда, двадцать три года назад, эта история заглохла. Но неожиданно выплыла вновь после убийства Мямлина. И Кириллов понял, что кто-то из двух лжет – Нифонтов или Выходцев. О том, что лжет Выходцев, следователь догадался, когда Лесневмладший произнес слово «здравоохранение». Этот едва уловимый намек сразу вырос до размеров косвенной улики, когда Степан Николаевич после разговора с Лесневым позвонил Хусаинову и попросил его узнать, не сохранилось ли свидетельство о смерти старика Рузаева. Хусаинов назвал фамилию доктора Выходцева. Это его подпись стояла на свидетельстве о смерти. И тогда стало понятно, кем был убит Мямлин.
«Он прикоснулся к чему-то взрывоопасному», – оказал Кириллову как-то, в одну из первых встреч, Выходцев. Он пообщался со своим убийцей, предположил еще в начале следствия Степан Николаевич.
– Да, он приходил ко мне, – ровным, бесцветным голосом рассказывал Выходцев.
– Скажите, Выходцев, когда вам пришло в голову убить Мямлина?
– В июне, когда я узнал, что у него письмо Ивонны к отцу.
– Письмо?
– Да. Он пришел и стал расспрашивать, кто такой Базиль и о каких деньгах идет речь. Я пожал плечами – ничего не знаю. Но он мне не поверил. Я понял это.
– Как попало к нему письмо?
– Все бумаги, оставшиеся после отца, валялись у нас в чемодане на чердаке. Я ими никогда не интересовался и не знал, что это письмо отец сохранил. Когда Мямлин пришел к моей жене и спросил, не осталось ли чего в семье, что могло бы помочь ему лучше осветить роль отца в становлении нылкинской медицины после Октября, жена выдала ему ворох разных документов, в том числе и это письмо. Оно было написано по-французски, но с русской припиской. Мямлин нашел переводчика в Нальске…
– Во внутреннем кармане пиджака Мямлина была бумажка с машинописным текстом. Это был перевод письма Ивонны Рузаевой к вашему отцу, так что ли?
Выходцев не ответил, только опустил голову.
– А сделал его переводчик, телефон которого был записан на обложке поэтического сборника?
– Да. Анна Семеновна пришла принимать кассу с этой книжкой.
Вот он, случайный фактор. Убийство уже было замышлено, уже в чайник Нифонтова была заброшена доза снотворного, уже был подготовлен шприц с дозой посильнее. И тут Анюта приносит книжечку, на обложке которой (внутри) написано рукою Мямлина: «Перевод с фр. 5-17-25, Селезнев». Перевод с фр. был уже сделан.
