Троянская тайна - Воронин Андрей Николаевич

– Громадин было две, – поправил генерал. – Одну вытащили, другую втащили... Или наоборот, но это уже не имеет принципиального значения.

– Да, – согласился Глеб, – не имеет.

– Послушайте, – вмешалась в их разговор Ирина, – а почему вы ведете себя так, будто уже доказано, что картину подменили копией? Ведь я еще не приступала к экспертизе, и у вас нет ничего, кроме моих подозрений, основанных на голой интуиции! Проверить их, конечно, необходимо, за этим я к вам и пришла, но куда вы так торопитесь? Еще ничего не известно, а вы уже закрутили колесо: базы данных, личные дела, ориентировки... Или вы знаете что-то, чего не знаю я? Тогда зачем вам экспертиза?

– Успокойтесь, Ирина Константиновна, – сказал Потапчук, – ничего особенного нам не известно. Просто в данный момент мы вынуждены действовать на упреждение – так, как если бы все ваши подозрения и догадки были верны.

– Тем более что, кроме ваших подозрений и догадок, как вы справедливо заметили, у нас ни черта нет, – вставил Глеб. – Да и те появились только вместе с вами.

– Не понимаю, – сказала Ирина. – А чем же вы занимались до моего появления?

– А я сам этого не понимаю, – охотно признался Глеб, удостоившись за это неодобрительного взгляда Федора Филипповича. – Гонялись с милицейской дубинкой за призраками. Ты его хрясть по башке, а он рассеялся, рассосался, растаял, и нет его...

– Глеб Петрович всегда начинает образно выражаться, когда чем-нибудь сильно расстроен, – извиняющимся тоном объяснил Федор Филиппович. – Даже слишком образно, – добавил он с нажимом, строго посмотрев на Сиверова.

– Но послушайте, – чуть ли не взмолилась Ирина, – это же какая-то чепуха! Честное слово, я начинаю жалеть о том, что пришла к вам. Украсть такую картину просто нереально! Да и зачем? Хранить ее в чемодане, как когда-то поступил похититель Джоконды, не получится – не те у нее размеры. Продать ее также невозможно – она слишком хорошо известна. Есть коллекционеры, которые не гнушаются скупкой краденого, но это не тот случай. Купить эту картину – значит попросту выбросить на ветер огромные деньги. Ею даже ни перед кем не похвастаешься!

– Все это верно, Ирина Константиновна, – согласился Потапчук, – но...

Он замолчал и бросил на Глеба какой-то странный взгляд, как будто спрашивая совета. Сиверов едва заметно пожал плечами.

– Ирина Константиновна смотрит в корень, – сказал он негромко. – Кажется, если вы хотите, чтобы она нам помогла, вам придется рассказать ей все до конца.

– Похоже на то, – согласился генерал и снова повернулся к Ирине. – Видите ли, Ирина Константиновна, примерно полгода назад из мест не столь отдаленных на волю просочился любопытный слушок...

Глава 6

...Приблизительно шесть месяцев назад из следственного изолятора Матросской Тишины просочился слушок, показавшийся кое-кому настолько любопытным, что этот кто-то не поленился позвонить на Лубянку и пересказать услышанное.

На Лубянке слушок приняли во внимание, поскольку своим возникновением тот был обязан не какому-нибудь урке, от нечего делать пересказывающему услышанный в пересыльной тюрьме блатной "роман", а самому Грише Пикассо – мужчине пожилому, солидному, знающему цену себе и своим словам, а главное, большому, известному на обе столицы специалисту как раз в той области, которой данный слушок касался.

Гриша Пикассо всю жизнь зарабатывал себе на хлеб с маслом, делая и продавая копии малоизвестных шедевров мировой живописи. Иногда он копировал не картину, а стиль художника, создавая новенькие, с иголочки, полотна, написанные будто бы знаменитыми мастерами. Заработки у Гриши во все времена получались очень неплохие, потому что никто, естественно, не ставил покупателей в известность о том, что приобретаемая ими картина есть не более чем мастерски сделанная копия. Написанные преступной, но талантливой рукой Гриши Пикассо "шедевры" украшали собой частные коллекции по всему цивилизованному миру, а один из его Тицианов, как было доподлинно известно Грише, висел в рабочем кабинете некоего африканского царька.

Да что там какой-то царек! Написанная Гришей Пикассо копия одной из работ Шагала целый месяц гостила дома у самого профессора Андронова. Правда, приобретена она была именно как копия и, разумеется, за ту сумму, которую стоила в названном качестве. Константин Ильич от души развлекался, демонстрируя свое приобретение гостям и выслушивая, как эти грамотные, прекрасно разбирающиеся в живописи люди охают и ахают над талантливой подделкой, искренне принимая ее за оригинал – не потому, что не могли заметить разницы, а потому лишь, что глаза им застил непререкаемый авторитет хозяина. Шутка изжила себя, когда один из старых, еще институтских друзей, отведя Константина Ильича в сторонку, после долгих извинений сказал: "Как хочешь, Константин, а твой Шагал мне кажется подозрительным". После этого профессор Андронов снял картину со стены и, дождавшись удобного случая, подарил ее кому-то на день рождения, предупредив, разумеется, что это всего лишь копия.

Но, конечно же, к такому человеку, как профессор, работа Гриши Пикассо могла попасть только по ошибке или шутки ради: Гриша был не настолько самонадеян, чтобы провести настоящего профессионала. Зато дилетантов он обул в лапти великое множество, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести: тот, кто хочет, чтобы его обманули, будет обманут обязательно. Так пусть уж лучше имеет у себя дома подделку, сработанную настоящим мастером, такую, которую большинство окружающих не отличит от оригинала! Копиистом Гриша был блестящим, так что его работы, как правило, действительно трудно было отличить от оригиналов без детальной искусствоведческой экспертизы.

Учитывая суммы, которые Гриша Пикассо беззастенчиво драл со своих клиентов, и ту широкую известность, которую он приобрел, казалось настоящим чудом, что, дожив до шестидесяти лет, этот старый жулик ни разу не ночевал за решеткой. Некоторым, особенно обманутым покупателям, такое положение вещей казалось парадоксом, не имеющим права не существование. Никакими парадоксами тут, однако, даже не пахло, все было гораздо проще: Гриша Пикассо очень любил свою сытную, уютную, размеренную жизнь и, ценя все, чего сумел добиться, никогда не совершал сделок сам. В разные времена на него работало от трех до пяти бегунков-толкачей, которые находили клиентов, осторожно их обрабатывали, а затем впаривали очередную фальшивку и бесследно исчезали. Выслеживать их, пытаясь установить связь с Гришей, было бесполезно: за копии они платили автору сразу же, а не после реализации, и с каждого Гриша брал расписку приблизительно такого содержания: "Я, имярек (фамилии тут, естественно, вставлялись всегда разные и, естественно, всегда вымышленные), такого-то числа такого-то месяца приобрел у гражданина Литуса Г. И. (такова была настоящая фамилия Гриши Пикассо) КОПИЮ картины такой-то художника сякого-то за..." Далее указывалась сумма, заниженная раз в сто по сравнению с реальной рыночной стоимостью Гришиных творений, а также дата и подпись. Толкачи, таким образом, работали на свой страх и риск, огребая очень приличный навар, а Гриша зато мог жить спокойно, ни о чем не волнуясь, и вежливым наклоном головы приветствовать участкового, проезжая мимо него в своем новеньком "БМВ".

Пару раз его пытались взять в оборот московские и питерские менты, но никаких доказательств Гришиных преступлений у них не было, и оба раза люди в погонах уходили не солоно хлебавши. Видя Гришину неуязвимость и ошибочно перенося ее на себя (по принципу транзитивности, не иначе), толкачи окончательно осмелели и отчасти потеряли бдительность. В конце концов, дошло до того, что один из них, не разобравшись, с кем имеет дело, втюхал копию "Девятого вала" Айвазовского заместителю министра внутренних дел. Генерал, большого ума мужчина, повесил ее у себя дома и хвастался перед гостями: Айвазовского, дескать, любят все, а вот приобрести одну из самых известных его картин способен далеко не каждый!