Посмертная маска любви - Светлана Успенская

Скоро он будет на месте. Сначала пост ГАИ, потом поворот на деревню. Еще километров десять, не больше. При такой скорости — минут пять.

Из-за поворота выворачивала неповоротливая, тяжело груженная фура. Габаритные огни были выключены — водитель под покровом темноты объезжал по проселку пост ГАИ. Дальний свет фар выхватил крупную надпись по борту «BERNARD & СО». «Козел, дорогу перегородил», — мелькнула мысль.

Чуть сбросив газ, Савоськин вывернул рулевое колесо — справа от фуры еще оставался узкий коридорчик, метра три, в самый раз, чтобы проскочить. Но его «семерка», не меняя направления движения, неслась прямо на крупную синюю надпись «BERNARD & СО». Эдик безостановочно крутил руль, но автомобиль летел прямо в белый борт грузовика. Рука надавила на сигнал.

«Конец!» — мелькнула мысль за долю секунды до столкновения. Пронзительный вой сирены. Автомобиль врезался точно в пролет между колесами грузовика и затих. Крыша машины собралась гармошкой, разбитая голова Эдика Савоськина упала на руль. Раскрытые глаза неподвижно смотрели в одну точку. В них белым зрачком застыла полная яркая луна.

Глава 6

Я проснулся рано утром и лежал, глядя в потолок. Кэтрин ушла, как только рассвело, — вызвала по телефону такси и уехала. «Мне еще статью писать», — улыбнулась она в ответ на упрашивания, чмокнула в щеку, оделась и вышла. Я так и не спросил у нее то, что намеревался спросить…

Как только она вошла в квартиру, Норд, такой недоверчивый и строгий с незнакомыми людьми, кинулся к ней и облизал все лицо огромным розовым языком. Я смотрел на него с удивлением: он, солидный, в возрасте пес, совершенно потерял свое собачье достоинство и вел себя как последняя болонка.

— Он узнал меня, Сержи, — смеялась Кэтрин. — Норд узнал меня!

Ее тонкие руки тонули в густой собачьей шерсти. Они ласково теребили пса, тянули его за уши, пухлые губы целовали черную кнопку носа и шептали какие-то нежные английские глупости: «Му darling, my dear puppy, my small silly puppy, kiss your mummy…» А Норд, позабыв о своем выдержанном, нордическом характере, позволял ей проделывать все это и только утомленно махал хвостом.

Надо ли говорить о том, как я ему завидовал!

— Ты, наверное, часто бывала у Абалкина, — вынужден был сказать я, наблюдая за подобной идиллией.

На мой суровый мужской вкус, не склонный к сантиментам, сцена нежности несколько затянулась. Я тоже требовал внимания! Конечно, у меня нет такой густой длинной шести, как у Норда, но в остальном я очень неплох.

— О да! — ответила она и замолчала.

Мы болтали с ней о тех малозначительных пустяках, которые зачастую кажутся важными. Норд лежал у ног Кэтрин и преданно буравил ее своими бархатными глазами, трепетно следя за каждым ее движением.

Мне нравилось слушать ее. Я улыбался, смотря на нее со странной, ранее незнакомой нежностью. Она так мило произносила слова, едва заметно коверкая их, подчас так странно строила предложения — русский язык в ее устах звучал какой-то неземной необыкновенной музыкой, романтичной и сладкой.

Она неохотно, уступая моему любопытству, рассказала о себе. Я узнал про ее предыдущую жизнь вкратце, пунктиром: училась в университете, потом работала в газете, ездила по всему свету с репортерскими заданиями, была в Мексике, в Африке, в Индии и в Японии.

— Мои предки из Японии, — сказала она.

Я не удивился этому, в ее облике сквозило что-то восточное: цвет и разрез глаз вполне европейские, как и черты лица, но уголки век совсем чуть-чуть поднимаются к вискам, как крылья бабочки, и волосы как у японок с картин Хокусаи: черные, гладкие, блестящие. Я вспомнил рисунки из сборника «Эротическое искусство Востока» и чуть было не покраснел от своих мыслей.

— Мой отец наполовину японец, — пояснила Кэтрин. — Он и мама погибли в автокатастрофе.

— Значит, у тебя нет никого из близких в Америке? — участливо спросил я.

— У меня в Америке есть друзья, у меня есть дом, у меня есть работа. Я счастлива.

— А любимый человек у тебя есть в Америке? — бестактно спросил я и тут же одернул себя — куда лезешь, дурак.

Но Кэтрин спокойно ответила, как будто речь шла о том, есть ли, например, у нее дома кошка:

— Нет, сейчас я не имею бойфренда. Это место не занято.

Ее слова я истолковал как приглашение к действию…

До глубокой ночи я рассказывал ей о своих путешествиях, о своих друзьях и о нашей Шестой бригаде, с детской хвастливостью упоминая о том, что был ее последним фюрером. Она улыбалась, когда я описывал наши приключения, полночные гонки на мотоциклах, возню с трофейным оружием и самопальными мундирами «от Ленки Божко». Она восторженно блестела глазами, когда я живописал все фазы борьбы с бандой Касьяна, и согласно кивала, когда я втолковывал ей, что никакого антикоммунистического пафоса в нашей бригаде и сроду не водилось — так просто хотелось повыпендриваться перед сверстниками, пощеголять красивой формой, попугать оружием. В самом деле, ведь не красноармейцами же нам представляться — и так нам усердно и в школе, и дома вдалбливали в головы, что мы, юные ленинцы, продолжатели их дел. К тому же почти всем шла строгая черная форма, перехваченная на талии портупеей, галифе, высокие сапоги — даже увалень Савоськин казался в ней похожим на человека.

— Савоськин? — переспрашивала Кэтрин, сосредоточенно морща лоб.

— Ну, такой высокий, плотный, — описывал я Эдика, — он еще стоял через пару человек слева от тебя…

— Не помню. — Она недоуменно пожимала плечами и продолжала внимательно слушать меня.

И мы продолжали болтать дальше.

Иногда Кэтрин переспрашивала непонятные ей слова, интересовалась, не читали ли мы книгу о тайной истории «третьего рейха» Луи Повеля и Жака Бержье «Утро магов», не были ли связаны с газетами профашистских организаций и с «коричневыми» организациями за рубежом. Я отвечал ей, что тогда, больше десяти лет назад, в доперестроечную эпоху подобного чтива еще не было, о фашистах мы почти ничего не знали, а придумывали все сами, насмотревшись фильмов о войне.

В конце моего рассказа Кэтрин посерьезнела и задумалась, прищурив глубокие потемневшие глаза. Не отрываясь, она смотрела на колеблющееся пламя свечи. Тени на стене испуганно дрожали. Я осторожно тронул ее руку. Кэтрин вздрогнула.

— Что с тобой? — спросил я, глядя не ее четкий профиль.

— Ничего. — Глаза с пляшущим в глубине зрачка пламенем свечи остановились на мне, как будто пытались проникнуть в мозг. — Я сейчас подумала, что… Ты знаешь, такие игры обычно не заканчиваются хорошо.

— Почему? — Я едва заметно улыбнулся — она хотела сказать «добром не кончаются» или «заканчиваются плохо». Ох, эти милые ошибки в русском языке! — Почему, интересно, они «не заканчиваются хорошо»?