Ричард Львиное Сердце: Поющий король - Александр Сегень

Это была кансона, сочиненная Бертраном де Борном в те времена, когда Ричард со своим старшим братом Анри и только что ставшим королем Франции Филиппом-Августом воевал против собственного отца, короля Англии Генри Плантагенета. Вскоре после появления на свет этой кансоны Ричард обрел свое львиное прозвище.

— Сынок! Ты стал еще прекраснее! — закончив пение, бросилась в объятия сына Элеонора. А когда он крепко прижал ее к груди, она тихонько спросила: — Как твои прыщички?

— Отступают, — смущенно буркнул в ответ король Англии.

— Голубка Беранжера уже видела их? — продолжала щекотливый допрос Элеонора.

— Еще нет, — отвечал Ричард.

— Так вы что… — разочарованно начала было Элеонора.

— Еще нет, мама, — сердито стал выбираться из ее объятий Ричард, — Я жду ответа от короля Санчо.

— Так вы поститесь? — уже громко и весело спросила вдовствующая королева, и тут до Ричарда дошло, что она конечно же давным-давно успела расспросить обо всем Беренгарию, а сейчас попросту издевается над ним.

— Ваше величество, позвольте преклонить пред вами колено и поцеловать вашу руку, — услышал тут Ричард за спиной, оглянулся и, увидев родное лицо, завопил от восторга:

— Лю-у-у-у-ук!!!

Люк де Пон, его старый оруженосец, прибыл в Мессину в сопровождении Элеоноры и Беренгарии. Тот самый Люк де Пон, которому в одной из битв чья-то тяжелая палица расплющила шлем, а он продолжал сражаться. «Держись, Люк!» — крикнул ему тогда Ричард. «Угу, де-усь», — прогудело в ответ из-под расплющенного шлема. Повернув коня, доблестный оруженосец направился в ближайшую деревню, ворвался в кузницу и положил голову на наковальню. Кузнец, вскинув от удивления брови, молча взялся за свое орудие и несколькими ударами распрямил сплющенный шлем. Храбрый вояка бросил ему кошелек с деньгами, вскочил на своего коня и вновь вернулся в горнило битвы, встреченный громким хохотом своего господина. После того раза его и прозвали «Угудеусь».

— Здорово, Угудеусь мой! — похлопывая Люка по плечам, радовался его приезду король. — Как твоя головушка?

После той славной битвы аквитанцев с бретонцами Люк де Пон еще долго служил в оруженосцах при Ричарде, но в последние два года страшные головные боли взялись мучить его так сильно, что бедняга вынужден был оставить службу и отправиться на лечение в графство Коменж, где росла особая разновидность вербены, исцеляющая даже страдающих черной немочью.

— Голова-то излечилась, ваше величество, — сообщил Люк де Пон, — но, между нами говоря, от этой коменжской вербены у меня появилась такая неуемность, что не могу пропустить равнодушно ни одной хотя бы мало-мальски привлекательной бабенки.

— Должен тебя разочаровать — сицилийки редко бывают хороши собой, — рассмеялся Ричард.

Все вместе — встречающие и те, кого они встречали, — отправились в лагерь Ричарда под Мессиной. Когда Ричард подвел мать и невесту к новому дому, строящемуся на его деньги внутри монастыря, с неба полил холодный осенний дождь.

— Если погода установится, — объяснил король Англии, — я оставлю этот дом монахам в благодарность за их гостеприимство, а сам отправлюсь в дальнейший путь. Если ненастье будет продолжаться, мы станем здесь зимовать. Трудолюбивые монахи работают быстро, а недавно Танкред Лечче выделил для скорейшей постройки дома дюжину своих хороших каменщиков. Теперь же я приглашаю вас в свой приют, любезно предоставленный мне настоятелем здешней обители.

— Что ж, — весело сказала Элеонора, — в женском монастыре я пожила достаточно, пора пожить теперь в мужском.

Ее слова оказались пророческими, и всем им пришлось и впрямь долго жить в гостеприимном греческом монастыре, потому что погода стояла такая ненастная, что и денечка не выдалось солнечного и спокойного. В холодные дождливые вечера Беранжера со своими придворными дамами, Элеонора со своей старинной подругой Фрамбуазой, король Ричард Львиное Сердце с оруженосцем Люком де Поном, вдовствующая сицилийская королева Жанна, коннетабль Робер де Шомон, летописцы Роджер Говден, Герольд, Амбруаз и Ричард, а иногда и король Франции Филипп-Август все вместе собирались у камина и рассказывали друг другу разные забавные или поучительные истории, которые им только доводилось слышать в своей жизни. Или же делились волнующими и достойными внимания воспоминаниями.

Самыми свежими были тогда многочисленные рассказы о том, как султан Саладин, переодевшись купцом-киприотом, путешествовал по Италии, Франции и Германии, выведывая о готовности и намерениях крестоносцев, об их силе и решимости.

— Вот каков Саладин, — начинала Элеонора, усевшись поуютнее возле камина и раскрасневшись от выпитого подогретого вина. — Однажды он под видом купца Пракседиса поселился у одного богатого человека в Бергамо. Кстати, там научились делать из гливы [46] такой вкусный напиток, я пила его по дороге сюда. Ну вот, поселился Саладин, то бишь мнимый Пракседис, у богатого человека по имени Джулиано Восторженный. Сей Джулиано не блистал умом и бесплатно содержал у себя кучу всяких бездельников, охочих до его красавицы жены, которая и сама была до них охоча. И вот среди этих многочисленных дармоедов подвизался при Джулиано Восторженном некий бывший рыцарь-госпитальер, покалеченный в сражении при Хиттине. Хотя, скорее всего, он нагло врал ему про Хиттин. Вероятнее же, что покалечен тот мнимый госпитальер по имени Эскалибуриано был не в Хиттинской битве, а в драке с каким-нибудь обманутым мужем. А Джулиано Восторженный обожал слушать всяческие небылицы, и как-то раз он, Саладин (под видом купца Пракседиса) и сей Эскалибуриано сидели вот так же, как мы теперь с вами, возле камина, попивали винцо, и Джулиано спрашивает: «А скажи, Эскалибуриано, довелось ли тебе видеть самого грозного победителя в Хиттинской битве?» — «Саладина?» — «Да, Саладина», — «А как же, — не моргнув глазом отвечает наглый враль, — видел его так же близко, как вот теперь вас обоих». — «Правда?» — изумился мнимый Пракседис. «Не сойти мне с этого места!» — божится врун. «Ну и каков же сей грозный султан?» — любопытствует Саладин. «О сударь, — отвечает выдумщик, — лучше бы вам никогда не видеть его и не встречаться с ним. Ростом Саладин раза в два выше вас, хотя и вы не коротышка. А в плечах — втрое шире вашего, хотя и вы крепкий мужчина. Огромен он необычайно, настоящий Голиаф. Черная бородища спускается до самого живота, кулаки — как вот эти дыни, что лежат на столе. Я хотел было сразиться с ним, но он так посмотрел на моего коня, что конь подо мною тотчас околел. А еще говорят, будто своим дьявольским взглядом он может зажечь целую рощу или корабль. Когда он кричит, то у людей и лошадей лопаются в ушах перепонки и из носа начинает хлестать кровь. Это такое счастье, что он не на меня вперил свой губительный взор, а на коня моего, а то бы мне не сидеть здесь с вами. А еще он знает волшебное слово, которое никто на земле не может вымолвить, только султан Саладин, и от этого слова почва под ногами его врагов содрогается. Нет, сударь, его невозможно одолеть, и напрасно заносчивые короли Англии и Франции мечтают вернуть себе Гроб Господень. Надобно бы им поскорее образумиться, если они хотят прожить до старости».

— Ха-ха-ха! — громко рассмеялся Ричард. — Воображаю, каково было все это выслушивать Саладину. Неужели он ни разу не удержался от смеха?

— Султан Саладин — человек весьма сдержанный, в отличие от тебя, рыжик, — отвечала Элеонора. — И он терпеливо выслушал всю брехню, которую нес Эскалибуриано. А через неделю, покидая гостеприимный дом Джулиано Восторженного, он подозвал к себе этого вруна и подарил ему кривой арабский меч, на лезвии которого была свежевырезанная надпись арабской вязью. «Что тут написано?» — спросил Эскалибуриано. «Понятия не имею», — отвечал мнимый купец Пракседис. С тем Саладин и уехал из Бергамо. Некоторое время спустя болтун Эскалибуриано нашел человека, умеющего читать по-арабски, тот прочел ему надпись на мече, и вот что там было написано…

— Постой, постой, матушка! — прервал рассказ Ричард. — Не говори, что там было написано. Пусть лучше каждый из нас напишет на листке пергамента, что, по его мнению, написал на лезвии меча султан Саладин. И тот, кто окажется ближе всех к истине, получит от меня…

— Нет-нет, не от тебя! — возразила Элеонора. — От меня. Тот получит от меня одну замечательную и весьма ценную вещицу. Фрамбуаза, принеси мне, пожалуйста, шкатулку, в которой лежит голос короля Австразии Дагобера.

— Сделаем гак, — предложил летописец Амбруаз, — я первый напишу на листке свое предположение, а потом обойду каждого из вас и все вы шепнете мне на ухо свои отгадки.

Так и решено было сделать. Покуда Амбруаз обходил каждого, подставляя свое ухо и записывая отгадки, Фрамбуаза принесла загадочную шкатулку. Наконец Амбруаз закончил свой обход и приступил к оглашению догадок: