Привратник - Алексей Прозоров

— То есть кто угодно мог войти в лагерь, насыпать вам в еду отраву и уйти незамеченным?

— Откуда? Там же глухой лес кругом. Ближайшая деревня в тридцати километрах!

— Хорошо… — Капитан принялся торопливо заполнять строчки протокола. Начертав два абзаца, поднял голову: — Продолжайте, пожалуйста. Итак, вы открыли могилу. Что было дальше?

Дамира прикусила губу. Она уже совсем не боялась нуара, и его присутствие за стеной не помешало бы выдать восставшего из гроба. Но… Но женщина прекрасно понимала, что никакой благодарности за правдивый рассказ она не получит. И расплатится за него долгими обследованиями у психиатров, косыми взглядами коллег и родственников, усмешками на научных советах. И до конца жизни любая ее теория тут же будет получать ярлык: «наша чокнутая сподобилась».

Археологиня даже попыталась мысленно сформулировать правду как она есть: «Я увидела, как из саркофага поднялся мужчина. Студенты стали в упор палить в него из ружей, изувечив до полусмерти, а он отмахивался мечом. А потом мертвец помылся, встряхнулся, и все раны прошли».

Нет, это будет не обследование. Это сразу госпитализация с лоботомией.

— Так что там случилось? — прервал затянувшуюся паузу капитан.

— Мне трудно это объяснить, — вздохнула Дамира. — После вскрытия могильника у меня появилось неодолимое желание уехать. Я села в машину и поехала на вокзал.

— Но вы предупредили по телефону о своей поездке службу спасения, — вмешался лейтенант. — Зачем вы это сделали?

— Мне трудно объяснить. Когда мы остановились в деревне Мутиха, я поняла, что должна предупредить полицию о случившемся. И о том, как намерены скрыться преступники. И я это сделала.

— Вы помните, кто был с вами, сколько машин, что за люди?

— Нет, — покачала головой Дамира. — Ничего. Внятно я помню лишь то, что происходило уже в поезде. Мне позвонил доцент Салохин, я узнала о разыгравшейся трагедии и поняла, что возвращаться смысла уже нет. Как, кстати, мои девочки?

— Им пришлось тяжело. Они в областной больнице. Но сейчас их самочувствие уже не вызывает беспокойства, — ответил капитан. — Видимо, скоро выпишут. Ближе к осени. К сожалению, нам так и не удалось определить, чем их отравили. Медики говорят, слишком много времени прошло. Препарат уже разложился. А ваш доцент здоров полностью, уже возвращается, только поездом. Просто мы успели доехать раньше.

— Думаете, меня тоже отравили? — напряглась женщина.

— Мы полагаем, вы тоже получили большую дозу психотропных препаратов, — охотно проболтался лейтенант. — И когда бандиты вас оставили, они просто приказали вам все забыть. Просто чудо, что под воздействием наркотика вам все равно хватило силы воли на звонок.

— Как нам известно, вы дважды покупали билет на свое имя, — сделал еще запись в протоколе капитан.

— Но патруль вас в поезде не нашел. Вы можете объяснить, почему?

— Не знаю. Я спала до следующего утра.

— Хо-ро-шо… — старательно вписал ее ответ Олашев. — А теперь самое главное: как вы полагаете, за чем охотились налетчики? Что они рассчитывали найти в захоронении? Что похищено?

— Трудно сказать, учитывая, что я ничего не помню.

— Но ведь вы ученый, археолог. Вы должны были по крайней мере предполагать, что именно увидите, открыв древний склеп.

— Охо-хо-х… — Вот теперь Дамира забеспокоилась по-настоящему. — Вы немного не понимаете, что за тему решили затронуть. Вопрос в том, что раскопки в бассейне Камы всегда были под жесточайшим запретом. Это политическое решение принято уже лет двести назад и неизменно на протяжении многих поколений. В таких обстоятельствах, сами понимаете, ни один историк не способен даже близко предположить, какие именно находки могут там встретиться.

— Но теперь запрет снят?

— Нет, не снят. Никто и никогда не посмеет официально разрешить проведение раскопок в этом районе, Академия наук ни за что их не профинансирует, а ни одно научное издание не опубликует результаты раскопок. — Археологиня вздохнула. — Вы думаете, почему серьезными раскопками руководит младший научный сотрудник без ученых степеней, а доцент с кафедры просто поехал в отпуск? Потому что на открытие, сделанное «мнс», можно махнуть рукой и списать его на мою малоопытностъ и наивность.

— Но ведь вы получили разрешение на эту экспедицию?

— Не совсем, — призналась Дамира. — Мы, как и большинство современных институтов, рассылали заявки на гранты. С одной стороны, надеялись урвать какую-то копеечку от общего пирога, с другой — напоминали о своем существовании. И вдруг одну из наших заявок удовлетворили. Причем мою. Эту самую, на исследование захоронения доновгородского периода в бассейне Камы. Восторга это, сами понимаете, ни у кого не вызвало, но… Но мы все-таки ученые. И плюс к тому просто люди, обладающие банальным любопытством. У нас было финансирование и план работ. Ну, на кафедре и решили обойтись без лишних согласований. Просто один из «мнс» проведет полевую практику со студентами. Если грянет буря, бить из пушки по воробьям Академии наук будет глупо. Только лишний скандал. Воробей, как понимаете, это я.

— Та-ак, — заинтересованно закрутил в пальцах ручку капитан. — Вы полагаете, нападение было спланировано по политическим мотивам? С целью не допустить завершения работ на раскопках?

— Похоже, я вас только запутала. — Дамира поднялась, налила себе еще чаю, кинула в него лед из морозилки и вернулась за стол. — Скажите, капитан, вам знаком термин «закамское серебро»? Или «пермское серебро»? Нет? Вот видите. В школах на уроках истории про него предпочитают не вспоминать. Между тем, это понятие весьма захватывающе. Вы знаете, капитан, что девяносто девять процентов антикварных изделий из серебра, выкопанных по всему миру, приходятся на находки из тех земель, где проживаете вы с лейтенантом? Причем мы говорим сейчас не о штуках или образцах, а о сотнях тонн. Вдумайтесь в это, капитан: в Пермском крае найдены сотни тонн древних серебряных изделий. Они раскиданы по витринам почти всех музеев страны и мира: в Эрмитаже, в Москве, у вас в Перми тоже выставлено немало. Одна только Строгановская коллекция, например, по весу десятками пудов измерялась. Еще это серебро называют «сасанидским», намекая на якобы персидское его происхождение, — но поскольку в Иране подобных изделий не найдено вообще, то такое наименование звучит весьма лукаво.

— В захоронении могло находиться большое количество серебряных изделий, — проговаривая вслух, записал в протокол Олашев. — И откуда взялось это целое море серебра?

— Хороший вопрос, — хмыкнула Дамира. — Первые упоминания о «закамском серебре» относятся к девятому веку нашей эры. Но уже тогда его выкапывали, находили и вывозили. Когда оно производилось — есть тема скользкая и категорически запретная. И я бы не советовала вам ее касаться. Можете больно обжечься.

— Ничего-ничего, я не боязливый, — кивнул капитан.

— Как хотите, — развела руками археологиня. — Наличие находок предполагает наличие очень древней, раз уж мы про нее ничего и слыхом не слыхивали, и весьма высокоразвитой, судя по качеству изделий, цивилизации. А наличие древней высокоразвитой цивилизации на Каме полностью ломает всю ту сложившуюся картинку исторического развития, что сейчас считается общепринятой. И кому это надо? Да никому! В девятнадцатом веке, когда российская историческая наука была филиалом западной, с ее предельным евроцентризмом, никому из ученых и в страшном сне не могло присниться сказать вслух о цивилизации Закамья. России дозволили ограничиваться ломоватовской культурой как вершиной самостоятельного развития — и ладушки. Или, более развернуто: четыре тысячи лет назад неолитическая волосовская культура каменного века. Потом — приказанская бронзового, следом — ананьинская и гляденовская. И все, дальше летописный период, серебряных дел мастеров в нем не замечено, иных цивилизаций втиснуть некуда. После революции в моду вошел интернационализм, и собственная история России стала противопоказана тем более. Ну, а сейчас за это дают пять лет тюрьмы не моргнув глазом.

— За что? — не понял лейтенант.

— Как вы не понимаете? — покачала головой археологиня. — Обнаружение изначальной человеческой цивилизации в ваших землях не может не вызвать у людей гордости своим народом и своей историей. А возбуждение подобной гордости у нас в стране карается статьей двести восемьдесят второй УК РФ. До пяти лет лишения свободы. Вам это надо? И мне не надо. И в протокол этого, пожалуйста, не записывайте. Только то, что я вам тут про Пермский край успела наговорить, уже на статью тянет. Что я, дура, что ли? Я этого не подпишу.

— Как же вы раскопки проводите, если вам такие страсти из-за каждого открытия грозят?