Причастие мёртвых - Наталья Игнатова

— Ничего я не испрашивал, просто сказал, что тебе паспорт нужен. Иначе мы с тобой договор заключить не имеем права, а мы уже заключили.

— Об этом тоже сказал?

— Нет, — Мартин махнул рукой, — и ты не говори. Им нормальная девушка, но слишком любит, чтоб все было по правилам. Идем?

— Если бы я правил островом с двадцатью тысячами населения, я бы тоже любил, чтобы все было по правилам, — Заноза надел плащ и очки, зашнуровал ботинки. Подумал, и забрал со стола телефон.

Просто привычка. Просто правило. Одно из немногих, обязательных к исполнению.

До ворот замка тут было рукой подать — перейти через площадь, пройти по мосту надо рвом, и вот они. По дну рва неслась вода, отведенная из Тизы, реки, берущей начало на севере, на вершине Пика Генри. Тиза и сама-то была речкой со скверным характером и бурным нравом, а благодаря фортификационно-инженерным играм с перепадом высоты и шириной русла, скорость течения в отводе стала еще выше. Вода, бурля, неслась вдоль стены, рычала, кидалась на камни набережной. Здесь всегда стоял неумолчный шум, но вряд ли это кому-то мешало. Не мешает же людям прибой или отзвуки водопадов.

Переправляться через ров — удовольствие сомнительное. От серьезного штурма он не защитит, но без осадных машин или артиллерии придется повозиться. А для толпы каких-нибудь повстанцев с арбалетами, вилами и дрекольем, ров, скорее всего, непреодолим. Поднятый мост закроет красивые, кружевные ворота, из привратных башен простреливается и Рейлинплац, и рыночная площадь, и оба Ларенхейда — насквозь. Зря ли улицы такие прямые? Словом, неблагодарное дело штурмовать замок со стороны этих ворот. А других нет. Только отвесные стены, гладкие, словно отполированные, и без единого стыка между камнями.

Какая-то хитрость. Нет, не магия, просто хитрость.

Про магию думать не хотелось.

Сейчас мост был опущен, в воротах открыта калитка. Охранявшие ее гвардейцы с пиками и арбалетами, не задали ни одного вопроса. Молча пропустили во двор.

Заноза не был уверен, что охранники, действительно, гвардейцы. Исходил из предположения, что резиденции правителей всегда охраняет гвардия. У входов в башни по обе стороны от моста тоже стояли вооруженные люди в форме, но у тех форма была другая, куда более скучная.

— Цветы Калимма лично выращивает, — Мартин отвлек от размышлений, — вон те розы она даже сама вывела. Ты же англичанин, — объяснил он, в ответ на вопросительный взгляд поверх очков, — все англичане интересуются садоводством.

— Ты домашнюю работу, что ли, делал? Как установить контакт с английским упырем? Мне положить на садоводство, но насчет крови с вечера пораньше, это была хорошая мысль.

— Кто ходит в гости по утрам… — непонятно пробормотал Мартин. — Не делал я никакой работы, мне Лэа сказала, что все англичане любят цветы.

Распространенное мнение. Занозе иногда казалось, что это одно из немногих, если не единственное, обобщение, имеющее право на жизнь. Но ему и правда не было дела до цветочков… Ладно, это он уже четырнадцать лет приводил в порядок парк на территории Февральской Луны, но, во-первых, Мартин об этом не знал. А, во-вторых, Заноза это делал только потому, что больше некому, а видеть за окнами дикий пустырь было выше его сил. Парк должен выглядеть диким, а не быть таким. И лет через пятьдесят парк Февральской Луны начнет превращаться во что-нибудь, радующее взгляд.

Сейчас за всем присматривает Франсуа и вот он садоводством интересуется. А Занозе куда интереснее, какие из выведенных Франсуа растений едят людей, а какие обходятся забредающими в парк койотами.

Во дворе замка, однако, хватало интересных цветов, никогда не виданных на Земле. А за столетие, между прочим, до черта где пришлось побывать, и попадались иногда такие цветочки, по сравнению с которыми людоеды за добрую сказку покажутся. Задуманный как каменный колодец, место последней битвы за замок, двор превратился в крошечный сад. И еще, что приятно, хватало поясняющих табличек. Пока шли от ворот к широко распахнутым двустворчатым дверям главного здания, Заноза успел осмотреться, запомнил названия незнакомых растений, обнаружил немало знакомых, и убедился, что лилово-синие длинные цветы-колокольчики, покачивающиеся на ветвях дерева ливкот, действительно звенят. Это не обман слуха.

Нет, на цветы пофиг. Действительно, пофиг. Просто новые картинки требовали названий, чтобы нормально улечься в памяти. Картинки без названий больно били углами, выпирали, выкатывались под ноги в самый неподходящий момент. Чертовски мешали. Поэтому для нового и непонятного годились даже такие мерзкие слова, как «магия». Ярлык на первое время. Необходимый, чтобы повернуть непонятное под приемлемым углом, запихнуть в шкаф и захлопнуть дверцы, пока снова не вывалилось.

Квадратный холл замка был наполнен рассеянным, мягким светом. Свет не резал глаза, и его хватало, чтобы в деталях разглядеть узоры резьбы на обшитых ароматным деревом стенах; полюбоваться развешанными тут и там неплохими пейзажами; искусно выкованными основаниями высоких ламп, изображающими неведомых и гибких тварей, и, вообще, оценить размеры и гармонию помещения. А еще атмосферу сдержанного и жестокого безумия.

Резьба изображала разные стадии… обработки и изменения человеческих тел. Живых, судя по страшно искаженным лицам. Те же существа, что держали матовые цветы ламп, освещавших холл, свежевали людей, расчленяли, крыльями раскрывали ребра, выворачивали жертв наизнанку, изгибали их суставы и, кажется, даже кости, под немыслимыми углами.

Если не присматриваться — почти бессмысленные узоры, такие же красивые, как выкованные из бронзы чудовища. Если присмотреться — появлялся смысл. Заноза даже знал, зачем это делается. Зачем такое делать с людьми. Он знал как минимум двоих вампиров, которые последовательными изменениями превратили своих Слуг в аждахов, в тварей, почти таких же неуязвимых, как не-мертвые. Слуги, пока их переделывали, сошли с ума, стали бешеными животными, люто ненавидящими и себя, и весь мир. Но их преданность господам была абсолютной. И бесстрашие тоже.

Объяснение бесстрашию у Занозы было: когда терять нечего, и самое ужасное, что может случиться — пережито, бояться не получится, даже если постараться. Объяснения преданности он не находил. Связь аждахов с хозяевами была сильнее, чем обычные кровавые узы. Но почему? Разгадка, возможно, крылась в технологиях изменения, в методах обработки тел. Если так, то искать ее не хотелось. Не все вопросы заслуживают поиска ответов.

Появление в холле еще одного человека, отвлекло от резных узоров. И от мыслей.