Хуже всех (сборник) - Сергей Литовкин

– Хорошо, что ты подошел, а то уже вызывать тебя собирался. Глянь-ка, – командир подвинулся, уступая место у ВЦУСа – огромного бинокуляра, установленного на градуированной по курсовым углам турели. – Левее, левее.

– Не иначе она, давайте-ка поближе, – подтвердил я уверенным голосом. Мне никогда ранее в море атомные лодки не встречались, но ошибки быть не могло. В двух милях по правому борту из воды вырастало нечто невообразимо огромное, стремительное. Все, что поднималось над поверхностью, было распятнено черно-белыми кляксами, сливающимися с бликами морской поверхности. Буруна за кормой видно не было, но перемещение относительно береговых ориентиров чувствовалось существенное.

Поляныч что-то сказал вахтенному, и наша посудина, задрожав от напряжения, рванула наперерез супостатской подлодке. Сыграли боевую тревогу.

– До берега миль пять будет, – констатировал командир. – Эй, штурман! Когда к трехмильной зоне подгребем – доложишь. А ты давай, щелкай, не зевай, – обратился он уже ко мне.

– Понимаю, что надо поближе, но боюсь не успеть, – продолжал он, – в терводы входить опасно. Мне строго-настрого запретили ближе семнадцати миль к берегу лезть. Штурман так и ведет по прокладке и журналу, что мы, дескать, миль за двадцать отсель. Там ты, правда, только нас с замполитом заснять сможешь. Хорошо, кстати, что его здесь нет. Появляется обычно в самое неудобное время и вопросы задает. Много вопросов.

Нам повезло, в том числе и с командиром, который удачно выбрал точку ожидания, и мы сблизились с лодкой на достаточное для съемки расстояние. Только-только я отбил первые сорок кадров, как прибежал механик и заорал Полянычу, что машина рассыпается и требуется срочно сбросить ход, иначе он не ручается за дальнейшую возможность самостоятельного передвижения.

– Товарищ командир, входим в терводы, – дуэтом пропели штурман и вахтенный.

– Товарищ командир, слева тридцать – надводная цель, пеленг не меняется, – прозвучал очередной доклад, а вслед ему: – цель опознана – эсмине типа «Гиринг».

– Тьфу, – сказал Поляныч. – Право на борт! Сматываемся!

Я лихорадочно отстреливал последние кадры на своих трех фотоустановках. Поймав в видоискатель рубку лодки, я увидел человек шесть американцев, размахивающих над головами своими кепочками. Видимо, прощались, заметив наш отходной маневр. Сделав им вслед последнюю полусотню экспозиций, я обнаружил с другого борта быстро приближающийся эсминец и отстрелял по нему заключительные кадры.

– Кто это? – задал вопрос командир, ни к кому и не обращаясь.

– Испанский эсмине, название из двух слов, первое – «Хорхе», – доложил вахтенный, листая справочник бортовых номеров.

– А второе слово?

– Второе невозможно прочитать.

– Что, опять на справочнике селедку кромсали?

– Нет, тут дырка в бумаге. Прожгли чем-то, может пеплом, а может так просто, прогорело. Мы, когда эту книжку из штаба уперли, то дырок уже хватало.

– Ну-ну. Хорхе, значит. По нашему – Георгий. Жорик. Кто видел замполита? Сюда его.

Вскоре появился снаряженный по полной форме замполит.

– Это правильно, что ты, Юра, с противогазом, – сказал ему командир, – кто знает, что враг-то удумал. А сейчас иди в радиорубку и крути по нижней трансляции «Варяга», «Не плачь, девчонка» и тому подобное, воодушевляющее. И приготовься с участием связиста уничтожать шифры, коды и таблицы там всякие. Но это – только по команде, после выстрелов и взрывов.

Замполит бодро, но с дрожью в голосе ответил «Есть!» и попытался бегом начать выполнение задания, но был остановлен Полянычем.

– Только смотри, не перепутай: готовься уничтожать бумаги с участием связиста, а не его самого – с участием бумаг. Его не трогать. А то я тут вдруг подумал, что не очень четко тебе задачу поставил. Связист все знает, он инструктаж получил. Ну, давай.

После ухода на негнущихся ногах замполита командир облегченно вздохнул и раздал дальнейшие указания. Весь личный состав был отправлен в низа, а присутствующие на мостике сняли куртки с погонами и приготовились изображать отдыхающих в морском круизе. Хотели было притвориться рыбаками, но обнаружили на карте запрет на рыболовство в этой зоне. Никто толком не знал, как выглядят отдыхающие круизники. Решили убрать с физиономий озабоченность борьбой с империализмом и загорать, имитируя игры в баскетбол и бадминтон. Так и сделали. Спрятав телеобъективы, я продолжал фотолетопись нашего похода.

Приближающийся корабль замигал светом.

– Просит показать флаг, – доложил полуобнаженный сигнальщик с теннисной ракеткой.

– Фиг ему, – сказал командир, – набери что-нибудь трехфлажником.

– Набрал.

– Что?

– «Ваш курс ведет к опасности!»

– Молоде, то, что надо. Поднимай. Штурман, мы где?

– Из тервод вышли, товарищ командир. Минут пять-семь, как вышли.

Вскоре нагнавший нас эсмине снизил ход и приблизился к нашему правому борту. По громкой связи донеслось несколько коротких фраз, нам помахали рукой с мостика, и эсмине лег на обратный курс.

– Что он сказал? – на сей раз командир обратился ко мне.

– Признали они нас. «Советико», «камрады», говорили, и «водка». Я четко слышал.

– Ага, и я слышал. А еще пару раз что-то похожее на то ли «трахать», то ли «траву хавать», а?

– «Трабаха» – это у них значит «работа». Работайте, дескать, не бойтесь.

– Откуда знаешь?

– Разучивал как-то с кубинцами русские пословицы. Они у нас на бригаде стажировались. Ну, там: «Работа не волк…», «Без труда и рыбку из пруда…» и все такое. Они выучили, а я запомнил.

Командир от воодушевления помотал над головой кулаком и прокричал – «НО ПАССАРАН!», однако на эсминце его услышать уже не могли. И слава Богу!

– Наверно, они америкосов не сильно любят, – сказал штурман. – Те их послали прикрыть прибытие лодки, а они из кожи вон не лезут. Хорошие ребята.

Мы все дружно согласились, что испанцы ребята хорошие, моряки отличные, Америку открыли, а их «Жорик» – прекрасный корабль.

– Ну, – сказал Поляныч, – курс на Гибралтар! И – ошибся.

Механик объявил, что машина устала и требуется три дня для профилактики. Еще пара часов ходу, и машину уже никто восстановить не сможет. Нечего будет восстанавливать. О том, что двигателю необходим ТО, Поляныч знал давно, но во время похода было явно не до того. А сейчас по настоянию мягкого и тактичного механика, занявшего жесткую позицию, командир принял решение застопорить ход и отдать якорь.

Надо сказать, что в обычных обстоятельствах командир выбрал бы более удобное место для якорной стоянки. Здесь же и течение было неприятное, и ветер продувной, и, что самое противное, ужасное дно, устланное обломками огромных плит, как говорят – обломками строений древней Атлантиды.

За эти три дня я рассортировал все пленки, сделал на них наклейки с легендами и точными данными хронометров, совмещенных с фоторужьями. Хотел даже заняться проявкой, но вспомнил последнее слово мичмана перед операцией и решил не торопиться. Фотограф уже немного оклемался и требовал встречи со мной для обсуждения результатов съемки. Консилиум же, не приходя в трезвое состояние, решил, что ему необходим полный покой еще на пару суток, что и было достигнуто очередной инъекцией, толк в которых Леня знал, как никто.

В качестве тяглового устройства для выбирания якорной цепи на гидрографе был установлен брашпиль – горизонтально расположенная катушка с электроприводом. Когда-то, очень давно, в этот комплект входил и автоматический выключатель, препятствующий излишнему натяжению цепи. Он щелкал всегда не вовремя и очень мешал работе боцманской команды, а поэтому, когда кто-то его утащил, жалеть об этом не стали. Сегодня, как и всегда, пожилой мичман – старшина боцманов Василий Степаныч опытным взглядом взвешивал натяг цепи и руководил работой брашпиля, вытягивавшего цепь при съемке с якоря. Трудно теперь объяснить случившееся, но факт остается фактом – цепь лопнула. Корма гидрографа при этом чуть задралась и с плюханьем шлепнулась о воду. Вторым чудом было то, что никого при этом не убило. Мичман бросился в сторону клюза, свесился за борт и застыл, пронзая взглядом толщу воды. Не исключено, что он видел дно и наш якорь, зацепившийся за монолитный постамент. Понимая, какое горе испытывает боцман, командир, сдерживая собственный гнев, подошел к нему и, тихонько похлопав по плечу, произнес:

– Брось, Вася. Не жди. Не всплывет.

Мичман горько всхлипнул, но продолжал находиться в оцепенении до тех пор, пока его под руки не препроводили в лазарет. Поляныч дал указание отпоить его валерьянкой, но к вечеру от бомана сильно несло спиртом, и он активно озвучивал версию о мстительных духах Атлантиды, которые, слава Богу, удовлетворились железякой в полтонны в качестве отступного, и только-то.

Еще до прохода Гибралтарского пролива стало известно, что так и не дождавшийся нас эсминец был отправлен в зону Суэца для обеспечения чего-то очень ответственного, но не подлежащего разглашению. Нам же с Леней было предложено оставаться пока на месте, перемещаясь вместе с гидрографическим судном в сторону Дарданелл и далее в Главную Базу.