Раздели мою боль - Юрий Борисович Андреев

— Значит, в живых осталась только сестра, и род по мужской линии на этом оборвался? — задумчиво заметил Олег.

— Да, — подтвердила матушка. — Пока был жив старик, она так и не вышла замуж, а потом было уже поздно. Жила одна в имении, часто принимала гостей. После реформы 61-го года стало модным понятие: «хождение в народ». Занимались этим в основном молодые люди, окончившие университет, или «вечные студенты». Их стали принимать в обществе, в основном в дамских провинциальных гостиных. Интерес проистекал, конечно, больше от скуки.

Один такой земский учитель объявился однажды и в имении сестры. Она с восторгом слушала его речи о просвещении народа, пока однажды не выяснилось, что он уговаривал местных крестьян, жаловавшихся на тяжелую жизнь, пойти и отобрать у барыни-хозяйки имение, а если не отдаст по-хорошему, поджечь дом. Староста донес на него уряднику, учителя кто-то вовремя предупредил и тот успел скрыться, а сестра узнала об этом от полицейских, явившихся к ней с обыском. А вскоре ей принесли записку с просьбой приехать в город. Там в обшарпанных номерах ее встретил несчастный учитель. Стоя на коленях, он слезно каялся, что бес попутал и просил на время приютить маленького мальчика, своего сына. У сестры была добрая душа, и она согласилась.

Учителя больше никто не видел. Экономка говорила, что после случившегося сестра перестала принимать у себя, вела уединенный образ жизни, и ей как-то призналась, что даже рада, что за мальчиком так никто и не явился. Иначе ей было бы совсем одиноко. И еще добавила: однажды ей было видение в образе монаха, и она сделала этого ребенка своим наследником, чтоб искупить грехи предков. Конечно, ни о какой военной службе речи теперь не шло. Когда мальчик подрос, его отдали в гимназию, потом он поступил в университет. После окончания у него успешно сложилась ученая карьера на кафедре.

— А дочки у ученого не было? — внезапно вспомнив свои детские злоключения с гранатами, горячо поинтересовался Олег.

— Была, — подтвердила матушка, удивленно посмотрев на сына. — Хорошая девушка, перед первой мировой гимназию оканчивала. Этот профессор был хорошо знаком с Львом Николаевичем Толстым и дочку назвал в честь Наташи Ростовой — Натали. Во время революции, когда имение разграбили и подожгли, они вдвоем с отцом исчезли. То ли погибли, то ли заграницу удалось бежать, никто не знает.

«Выходит, мне все это не привиделось», — подумал Олег, глядя в потемневшее окно, и вдруг ему почудилось, как из кромешной темноты за ним наблюдают глаза давешнего монаха.

Глава 14

По возвращению домой Олега внезапно потянуло к той самой уютной московской старине, которая прежде воспринималась, как неизбежный пережиток прошлого, и особого внимания не привлекала. На одном из книжных развалов Арбата он случайно наткнулся на ничем не примечательную книжонку 60-х годов. По дороге домой он стал листать ее и узнал фотографию со знакомыми контурами одной из высоток. Надпись под фоткой гласила: «Взгляд на новое строящееся здание гостиницы „Украина“ со стороны Арбата». Внимательно всмотревшись, Олег не поверил своим глазам: один из самых престижных районов города еще в начале 50-х был вкривь и вкось застроен убогими, по большей части деревянными домишками. Аналогичная история имела место при строительстве Московского университета: перед главным зданием с памятником Ломоносову прежде стояли в два ряда деревянные избы с палисадниками. Выходило, что пространство на Воробьевых горах, на котором теперь располагался комплекс университетских зданий, занимали обычные деревни.

Он стал разыскивать другие фотографии старой Москвы, и был буквально шокирован увиденным. На веками насиженных землях Московского уезда по существу заново отстроили огромный город с монументальными зданиями вдоль широких проспектов и ансамблями площадей, и произошло это совсем недавно. А какое количество вчерашних деревенских жителей стронули с мест, чуть ли не за пару десятилетий сделав их горожанами…

И сразу стали понятен смысл фразы:

«Москва — это большая деревня», и ухмылки ленинградцев, когда при них всерьез пытались сравнивать град Петра с нынешней столицей.

«Может, настрой стронувшихся с места людей передался через поколение, и я неправ, упрекая Нику с Маришкой и Витькой в их стремлении перебраться за океан?» — невесело подумал Олег.

Это неожиданное умозаключение сразу же вернуло привычное минорное настроение. Тем более что оснований к этому существовало предостаточно: визит сестры-американки взбудоражил не только самого Витьку, но и оставшихся в Москве сокурсников. Внешне, это было вполне объяснимо: по своей природе люди, особенно молодые, гораздо охотнее верят самым невероятным слухам, особенно когда те усиленно подпитываются из-за рубежа.

Вникнуть толком в постоянно меняющиеся планы сына Олегу не удалось. По телефону поступил новый заказ, который, к тому же, просили выполнить, как можно скорее. Олегу пришлось бросить текущие дела и срочно ехать в Замоскворечье. Дом, в котором когда снимали фильм «Иван Васильевич меняет профессию», он отыскал быстро и в предвкушении новой интересной работы поднялся в квартиру. Но тут его ожидало фиаско: на двери была приколота записка с просьбой, перенести встречу. Ситуация, конечно, складывалась неприятная, но ничего не поделаешь: хозяин — барин. Раздосадованный Олег вышел на улицу, размышляя, где бы убить время. Совсем рядом, через дорогу, высилась за оградой небольшая желтая церквушка, и он, от нечего делать, направился туда.

— Николе поклониться хочешь? — остановила его по дороге вопросом какая-то бабка. — Пойдем, сынок, проведу…

Стараясь не шуметь, Олег зашел внутрь и обомлел. В правом углу перед ним находилась не просто икона. Богатый серебряный оклад тонкой работы убирал все лишнее, оставляя нетронутым только лик святого, созданный с таким мастерством, словно перед глазами писавшего художника сидел оригинал. Особенно хороши были лучистые светло-карие глаза. Они смотрели с тревогой и участием. Чем дольше в них всматривался Олег, тем глубже их необъяснимый свет проникал в душу. Внезапно ему показалось, что губы святого зашевелились, словно нашептывая что-то.

— Это и есть Николай-угодник, — охотно пояснила бабка, заметив застывшего перед иконой Олега. — Когда он так смотрит, хочет предостеречь от чего-то, — бабка подошла ближе и потрясла его за плечо. — Милок, на тебе лица нет, случилось чего?

— Нет-нет, — пробормотал Олег, с усилием оторвавшись от иконы.

— Ты свечку поставь, уважь святого, и крестным знамением себя осени, — посоветовала словоохотливая бабка, — а потом ступай с миром. Он за тебя заступится, случись чего.

— Неудобно как-то, — засомневался Олег, растерянно оглядываясь по сторонам, — я ведь некрещеный.

— Перед Господом все равны, — примирительно промолвила бабка, — у входа свечу купи и возвращайся.

Проделав все в точности, как ему велели, Олег с сознанием исполненного долга