Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий - Урсула Ле Гуин

Я женщина с мирного Чиффевера и не специалист по насилию и войне. Кто-нибудь другой еще займется этими вопросами. Но я не думаю, чтобы можно было мечтать о воинской славе и победе, проведя зиму на Зиме и посмотрев в глаза Льду.

8. Другой день в Оргорейн

Я провел лето скорее как исследователь, чем как мобиль. Я бродил по Кархиду от поселка к поселку, от домейна к домейну, наблюдая и слушая. Мобиль в первое время, будучи и чудом, и чудовищем, не может всего этого делать. Я говорил своим хозяевам в деревенских очагах и в деревнях, кто я. Большинство из них немного слышали обо мне по радио и смутно представляли себе, кто я такой. Они были любопытны, одни больше, другие меньше.

Меньшинство пугалось, очень немногие проявляли отвращение.

Враг в Кархиде — это не незнакомец. Незнакомец — гость. Враг в Кархиде — это сосед.

Месяц Кус я прожил на восточном побережье в очаге Коринхеринг в доме — поселке-крепости, построенном на холме над вечными туманами ходаминского океана. Тут жило около пятисот человек.

Четыре тысячи лет назад я застал бы их предков, живших на том же самом месте в таком же доме. За эти четыре тысячелетия были созданы электродвигатели, радио, машины и все остальное, но машинный век шел неторопливо, без промышленной революции, вообще без революций. Зима за тридцать столетий не достигла того, чего достигла Земля за тридцать лет. Но Зима и не платила ту цену, которую заплатила Земля.

Зима — враждебный мир, наказание за неправильный поступок наступает быстро и определенно — смерть от холода или голода. Никаких промежуточных мер, никаких отсрочек. Человек может довериться своей удаче, но общество не может. Изменения в культуре, подобно мутациям, могут вызвать неожиданный результат. Поэтому они происходят очень медленно. Торопливый наблюдатель в любом пункте истории Гетена мог бы заявить, что всякий технологический прогресс остановился, но это не так. Сравните водопад и ледник: оба текут, но по-разному.

Я много разговаривал со стариками в Коринхеринге, а также с детьми. У меня впервые появилась возможность общаться с гетенианскими детьми, потому что в Эрхенранге они постоянно содержатся в частных или общественных очагах и школах. От четверти до трети взрослого населения занято уходом за детьми и обучением их. Но здесь, в клане, каждый сам заботится о себе и никто, в частности, не отвечал за детей. Они носились по окутанным туманом холмам и берегам. Когда мне удавалось задержать кого-нибудь из детей для разговора, они оказывались стыдливыми, гордыми и невероятно правдивыми.

Я сделал вывод, что родительский инстинкт, как и повсюду, варьируется в Кархиде. Обобщения здесь невозможны. Я никогда не видел, чтобы ребенка ударили. Однажды кархидец при мне гневно ругал ребенка. Их нежность к своим детям очень глубока, но совершенно лишена чувства собственничества. Этим, видимо, она отличается от так называемого материнского инстинкта.

Однажды я слышал в Коринхеринге по радио дворцовый бюллетень. Король Аргавен объявил, что ждет наследника. Не сына кеммеринга, а наследника по телу, королевского сына.

Король был беременен.

Я находил это забавным, жители Коринхеринга тоже, но по другим причинам. Они говорили, что король слишком стар, чтобы носить ребенка, шумно веселились и произносили всякие непристойности. Старики хихикали и болтали об этом целые дни.

Они смеялись над королем, но не очень интересовались им. «Кархид — это домейн», — как-то сказал Эстравен, и эти его слова, как и многое другое, сказанное им, часто приходили мне в голову по мере того, как я узнавал все больше и больше. То, что внешне казалось нацией, единой уже несколько столетий, на самом деле было мешаниной княжеств, городов, деревень и псевдофеодальных племенных экономических союзов — варевом из яростно соперничающих, склонных к ссорам индивидуумов, над которыми не очень тяготело бремя центральной власти. Ничто, думал я, не сможет сплотить Кархид в нацию. Повсеместное распространение связи, которое предположительно должно было с неизбежностью нарождать национализм, здесь этого не делало. Экумен не может обращаться к этим людям, как к социальному целому, скорее, нужно учитывать их сильное, хотя и неразвитое чувство человечности, человеческого единства. Мысли об этом приводили меня в возбуждение. Конечно, я ошибался, но я узнавал кое-что о гетенианцах, и впоследствии эти знания оказались полезными.

Я не хочу проводить целый год в старом Кархиде, мне нужно вернуться на запад до того, как закроются переходы через Каргаз. Даже здесь, на побережье, в последнем месяце лета было два небольших снегопада. Честно говоря, с неохотой я снова двинулся назад на запад и в начале Гора — первого месяца осени — достиг Эрхенранга. Аргавен находился в своем летнем дворце в Варревере и на время своего уединения назначил Пеммера Харт рем ир Тайба регентом. Тайб использовал свою власть, и через несколько часов после своего прибытия я понял, что допустил немало ошибок в анализе положения. В Эрхенранге я почувствовал себя неуютно. По-видимому, мне грозила опасность.

Аргавен был безумен, зловещее расстройство мозга накладывало отпечаток на столицу, она была полна страхом. Все хорошее в его правление было достигнуто благодаря министрам и кноремми. Но король не причинял много вреда. Его ночные кошмары не приносили ущерба королевству. Однако двоюродный брат короля Тайб был совсем иным. В его безумии была логика, и Тайб знал, как действовать и когда действовать, он не знал лишь, когда нужно остановиться.

Тайб часто выступал по радио. Эстравен, находясь у власти, никогда этого не делал, и вообще это было не в кархидских обычаях. Их правительство, как правило, действует скрытно и обиняками. Тайб, однако, ораторствовал. Слыша его голос, я снова видел длиннозубую улыбку и лицо, покрытое сетью морщин. Речи его были длинными и громкими — восхваления Кархида и пренебрежительные замечания об Оргорейне, поношение «неверных друзей», крики о неприкосновенности кархидских границ, экскурсы в историю, этику, экономику — и все в напыщенном, манерном, эмоциональном тоне, перемешанном с бранью и низкой лестью. Он много говорил о гордости за свою страну и его любви к отечеству, но мало о шифгреторе, личной гордости и престиже. Неужели Кархид так утратил свой престиж в деле с долиной Синот, что от этой проблемы невозможно отступиться.

Тайб часто говорил о престиже и о долине Синот. Я решил, что он сознательно избегает разговоров о шифгреторе, поскольку хочет возбудить эмоции на более элементарном, неконтролируемом уровне. Он хотел расшевелить нечто, замещением и улучшением чего был шифгретор. Он хотел, чтобы его слушатели были испуганы и рассержены. Темами его была не твердость и любовь, хотя он постоянно употреблял эти слова. Когда он употреблял их, они означали хвастовство и ненависть. Он много говорил о правде, утверждая, что готов заглянуть под внешний лоск цивилизации.