Новый король галактики - Сергей Фрумкин

Велт вел Сергея к центру корабля, спустившись на один этаж вниз.

– Куда мы идем? – спросил Сергей.

– Посмотришь на знаменитый эрсэрийский аттракцион. Тебя, приятель, ожидает великое будущее, и, если не хочешь быть поднятым на смех, когда станешь где-нибудь в светском кругу рассказывать, как несколько декад провел на «Страннике» и не видел знаменитой комнаты иллюзий…

– Почему обязательно великое? – Сергей не дал Велту договорить.

– А как по-твоему? Мне в жизни везло – в мои сорок семь лет я, житель Астранта, добился второй категории в крупнейшей ассоциации космоса, а теперь вот, к тому же, имею такую возможность отличиться, какая случается раз в жизни, и-то не у каждого. Ну, а о тебе тогда и говорить нечего: ты едва родился, не успел сделать и двух шагов и сразу, без обычной волокиты ожиданий и бесконечной учебы, прыгаешь в элайты, да еще с королевским контрактом!

Землянин остановился. «Теперь он заговаривается!»

– Что значит «сорок семь лет»? По какому летоисчислению?

– По стандартному. – видя, что Сергей не понимает, Велт разъяснил: – В твоем земном отсчете это около пятидесяти трех лет, плюс-минус год.

– Тебе пятьдесят три года?! – глаза землянина расширились. Никакие замечания о «вечной жизни», о замене органов или о генетическом омоложении не заставили бы его поверить, что Велт старше двадцати шести, ну, может, двадцати восьми. Человек, умудренный опытом пятидесяти лет, должен был бы выглядеть минимум по-другому!

– Ты что, парень, слишком сильно ударился головой? – в голосе Велта, выдававшем изумление, сквозила насмешливая жалость. – Объясни, по-твоему, это мало или много?!

Сергей проглотил ком, пытаясь примириться с услышанным.

– На Земле редко кто доживает до девяноста… – объяснил он.

– И что это меняет? – тон Велта не изменился. – Выходит, все мы тут для тебя живые окаменелости?

Через некоторое время уже участливее он продолжил:

– Тебе придется привыкать, дружок. По нашим меркам, ты еще мальчишка, даже ребенок, а твое летоисчисление здесь никого не волнует. К твоему сведению, Эр-тэр и наша принцесса, они ровесники, родились на свет сто двенадцать лет назад, а некоторые вельможи до сих пор не воспринимают их серьезно – мол не видели войны и не знают жизни, а в рубке «Странника» даже рассказывают, что в обоих Советах Эр-тэра называют не иначе, как «наш мальчик», хотя, как мне кажется, сто лет – уже не так мало!..

Пока они мерили шагами новый коридор, Сергей попытался привести мысли в порядок.

– В двадцать один год австрантийская молодежь проходит только свою первую оценку, после чего им присваивается категория жителя… Понимаешь теперь, какое ты исключение?

Сергей не ответил. Черт возьми, он был исключением куда в большей степени, чем это представлял себе космодесантник! Он был сыном другой цивилизации, другой эпохи, другой планеты! Все эти короли, лорги, элайты, гронды, все эти меры, понятия, определения – все это было чужое, непонятное, ненормальное!..

Новое помещение, открывшееся их взглядам после очередного поворота коридора, по размерам не уступало бассейну, и, если пространственное воображение не обманывало Сергея, то и находилось точно под «морем».

Весь огромный зал этого помещения занимала своего рода оранжерея.

Потолок состоял из прозрачных куполов, поддерживаемых мраморными колоннами самых разных расцветок. Один купол, самый большой, находился в центре зала, остальные располагались вокруг него, составляя большой цветок ромашки.

Если «море» потрясало своими размерами, то эта оранжерея потрясала сама по себе – такого разнообразия растительных форм не смог бы даже вообразить самый впечатлительный ботаник. Тут находились представители фауны со всех концов галактики, тут было представлено множество самых разных миров, и каждому отводилось свое место под своим куполом.

Только пройдя через два первых лепестка ромашки, Сергей заметил, что каждый из лепестков представляет собой выхваченный живописный кусочек другой планеты. Снизу каждый купол выглядел, как небо – голубое, желто-коричневое, красно-бурое, покрытое светлыми земными или серыми облаками замерзшей пыли; под каждым куполом светило свое солнце – желтое, красное, белое, голубое, огромное или маленькое, окрашивая и без того фантастические пейзажи в таинственные тона. Некоторые купола были погружены во тьму, соответствующую ночи, и холмики, поросшие необычными деревьями, кустами, папоротниками и еще чем-то непонятным, освещались слабым светом незнакомых созвездий, белой рекой Млечного пути или сразу несколькими лунами, закрывающими одна другую и создающими дикое захватывающее зрелище незнакомого чуда.

Сергею не хотелось ни думать ни говорить – только смотреть. Переходя из под одного купола под другой, он словно перешагивал пространства, попадая на новую планету под новое солнце. Он был ошарашен, оглушен… и даже не пытался сдержать волнения.

Силовые стены, установленные между колоннами, на это раз совершенно не ощущаемые, создавали иллюзию бесконечной протяженности мира под куполом, не позволяя видеть другие пейзажи и не давая свету чужих солнц нарушить гармонии ограниченного ими мира. Проходя между колоннами, посетитель неожиданно для себя врывался в царство новых красок, новых форм нового пейзажа, и растерянно оглянувшись назад, обнаруживал за спиной уже другие горы, на фоне другого неба.

После трех-четырех «лепестков ромашки» Сергей понял, что миры этой коллекции выбирались не случайно, а были тщательно подобраны по температуре, гравитации и составу атмосферы, и в этом смысле все они соответствовали земному типу в средних широтах.

Каждый мир встречал своего посетителя таким разнообразием растительных форм, что их просто не имело смысла описывать. Тот, кто бывал в ботаническом саду на Земле, хорошо понял бы землянина, оставившего всякие попытки запомнить то, что видел.

Сад, как и «море», предназначался не только для созерцания. Беседки на тонких спиральных колоннах, изящные ложи, озерки с лесенками для купающихся, игровые площадки, башенки с круглыми платформами наверху и с установленными на них конусами устройств дальнего видения – все это было повсюду, под каждым солнцем, и так искусно размещалось в зарослях какого-нибудь цветущего папоротника, что совсем не нарушало первобытности дикого пейзажа вокруг…

Велт шагал через миры с таким равнодушием, словно каждый день ходил этой дорогой. Ветер подражал своему хозяину, не считая нужным даже принюхаться к морю чужих запахов, от которых даже у человека кружилась голова.

– Если ты хотел показать все это, то зачем так спешить? – не выдержал землянин, когда из-за торопливого шага космодесантника не смог рассмотреть деревце, плод которого взорвался, как граната, совсем рядом с дорожкой, по которой они шли. Серебристые перья семян, разлетевшиеся сверкающим фонтаном во все стороны, усыпали одежду землянина, словно новогоднее конфетти.