Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина

Спать я ложусь рано, около полуночи. Но вскоре просыпаюсь от инстинктивной тревоги. Некоторое время я просто лежу с открытыми глазами, пытаясь определить, что не так.

В стенку возле моего диванчика ритмично стучат.

Сначала я не могу сообразить, что это может значить, но к стуку вскоре присоединяются тонкие отрывистые стоны.

Поцелуй меня леший, мне только не хватало наслаждаться звуковыми эффектами половой жизни вампиров!

Стук тем временем становится чаще, а стоны — громче. Я прижимаю ладони к ушам, но всё равно слышу. И это я невоспитанная, да? Я, по крайней мере, не ору в два часа ночи. Да ещё как! Можно подумать, что он ей не в то отверстие попал. Тотально не в то — в ноздрю, например. Я лежу, еле сдерживая искушение постучать в ответ. Мне только не хватало, чтобы они там сбились и всё начали сначала. Наконец, Язмин издаёт финальный вопль, и возня стихает.

Надеюсь, в Сегеде у нас не соседние номера.

— Памятник Иштвану Данко или, как его чаще называли, Пиште Данко был установлен в тысяча девятьсот двенадцатом году. Он изваян скульпторшой Марго Эде, — лекторским тоном рассказывает Батори.

Памятник действительно очень похож на фотографии скрипача: худой усатый мужчина с нервным лицом. Он стоит, опираясь на кирпичную стенку локтем, со скрипкой в руке, словно отдыхая после выступления.

— Обратите внимание, голова прославленного сочинителя чуть наклонена, как будто он вслушивается в очень тихую музыку. Всё дело в том, что это памятник с секретом. В него вмонтирован механизм, который чуть слышно наигрывает одну из песенок Данко. Давайте прислушаемся…

Наверное, Батори добавляет эту фразу для Язмин. Я, со своим «волчьим» слухом, с самого начала слышала эту мелодию: как будто кто-то перебирает струны пальцами. Я даже знаю эту песенку.

— Это «Красотка Лили», — выждав для приличия, говорю я. Язмин кидает на меня недоумевающий взгляд:

— А я ничего не слышу.

— Так бывает, — улыбается Батори. — Музыка очень тиха и со временем становится всё тише. Просто у Лили замечательный слух, она часто раньше всех слышит, когда кто-то подходит к двери. Механизм действительно наигрывает «Красотку Лили». Прогуляемся по набережной?

На набережной я тихонько отстаю от парочки: их воркование — а они беспрестанно воркуют — меня изрядно раздражает. Подойдя к мороженщице, я на ломаном венгерском прошу эскимо с вареньем.

— Вы туристка? — с хорошим произношением спрашивает по-немецки женщина. — Должно быть, из Пруссии или Польши?

— Из Галиции. Моя мама из Пруссии.

— Обязательно присмотритесь к Сегедскому Университету. Это один из самых лучших университетов страны. Ещё можно посмотреть наш собор — он очень красивый, его фотографии печатают во всех путеводителях по Венгрии. Ну и, конечно, взгляните на памятник Данко Пиште. Это был цыганский скрипач, любимец и гордость города. Говорят, что его памятник немного волшебный. Если мимо него идёт созревшая девственница, до неё доносятся звуки струн. Правда, не помню, чтобы последние лет тридцать их кто-то слышал, — мороженщица лукаво, с тихим удовольствием, смеётся.

— Они играют «Красотку Лили», — сообщаю я, надрывая упаковку эскимо.

— Что?

— Струны. Играют «Красотку Лили».

Женщина смотрит на меня с изумлением, потом снова смеётся:

— Ну и хорошо. Только даже самая весёлая мелодия не стоит простых радостей жизни, я всегда так считала.

— Да, наверное, — вежливо говорю я и иду следом за Батори и Язмин.

Нагулявшись, мы заходим в уютный ресторанчик. Вампир, извинившись, отходит, и мы с Язмин вынуждены сидеть, таращась друг на друга. Она не выдерживает молчания.

— Очень милое место.

— Да. Неплохое.

— Ты когда-нибудь бывала здесь раньше?

— Нет. Я не большой любитель туризма.

— Не то, что твой папа, да?

— Да он мне не папа. Не больше, чем тебе.

— Как? А… кто? — улыбка сползает с лица Язмин.

— Дедушка. Ты разве не заметила, что у нас фамилии разные?

— Да, но… как дедушка? Это сколько же ему лет?

— Если честно, уже за шестьдесят.

— Я даже представить не могла…

— Ещё бы. Он между романами всегда месяц отдыха себе даёт. И весь месяц валяется, облепленный питательными и увлажняющими масками. Ну, и качается ещё. Бодибилдинг вообще главная любовь его жизни. Ну а потом, отдохнув, увлажнившись и подкачавшись, с новыми силами — в бой.

— Да? — Язмин кусает пухлую губку.

— Только ему не проговорись, что знаешь. Он ужасно ранимый. Часа три на меня орать будет.

— Не буду, — обещает девица.

Наступившее молчание немного затягивается, но к столику вскоре подходит Батори, и мы с Язмин синхронно ему улыбаемся. Широко, очень широко.

Вечером Батори стучится в мою дверь. То есть, конечно, я не могу этого знать заранее, но я практически не сомневаюсь. Открываю — это действительно он. И он чертовски зол.

— Что вы сказали Язмин? — едва переступив порог и закрыв за собой дверь, рычит вампир. — Что, съешь меня многорогий, вы ей наплели?

— Я наплела? Кто-то ей вообще сказал, что я закончила Альбертину.

Батори хватает меня за плечи, будто хочет затрясти.

— Она собрала вещи и уехала в Будапешт! Хуже того, она дала мне понять, что не намерена со мной видеться! Вы считаете результаты моей лжи и вашей лжи соизмеримыми?!

— Да на черта вам нужна эта кукла? Она же дура набитая! Если вам так нужно, я вам за две недели найду умницу и красавицу!

— Ваши умницы видят во мне только бумажник, а вот такие дуры — мужчину, это вы понимаете, глупая, злая девчонка? И эта дура, съешь вас многорогий, мне нужна! А вы не имеете никакого права влезать в мою личную жизнь и гадить там, как пьяный подросток в лифте!

Он всё-таки слегка встряхивает меня.

— Отпустите меня! — мой голос срывается на визг, но я успешно вырываюсь. — Как вы вообще можете сравнивать мою ложь и вашу? Вы потащили меня в чёртов Сегед, словно настоящий заботливый папаша, а на самом деле… лучше бы к врачу отвели, честнее было бы в тысячу раз! А обещали мне отдых!

— И что, отдых с врачом для вас был бы более настоящим, чем с этой заколдованной статуей, что ли? Вы… а, знаете что, идите спать. Отдыхайте. Я больше не буду вам мешать, я еду в Будапешт. Номер оплачен на две недели, билеты у вас есть. Прощайте.

Он открывает дверь, в то же время вытаскивая мобильный.

И я гордо плюю ему вслед.

Чёрт, нет. Я подскакиваю, хватаю его за рукав и вскрикиваю, нет, всхлипываю:

— Стойте! Батори!

Он оглядывается и дёргает рукой, но я не отпускаю.

— Вы правы! Пожалуйста, пожалуйста, простите меня! Я