Искатель утраченного тысячелетия - В Брагин

Неужели меня выследили? Только бы успеть в проходной двор дома напротив Сретенского монастыря. Скорее!

- Держи! Стой! Попался! - С криком из-за кустарника неожиданно появился какой-то дюжий верзила.

Трое полицейских обступили меня.

- Он самый... беглый! - задыхаясь, проверещал старичок. Теперь не уйдет! Крепче держи! Крамольник! Веди! Не уйдет! Веди. Веди его! Не сумлевайся! Он! Он!

И последнее, что я запомнил тогда: помертвевшее лицо старого человека, застывшего под монастырской стеной у тополя. То был Александр Сергеевич Порошин.

ПОБЕГ

Карлсбад

Дневник Веригина

Ссылка. Побег. Не забыть никогда. Сколько раз здесь, в Карлсбаде, просыпаюсь ночью, как от толчка! В мозгу - как удар молота: "Погоня!" И всякий раз, когда гляжу на лес Крушных гор, вижу: тайга... двухвершинная сосна...

Но стоп! Надо записать все, что мне привелось испытать. Только не о тюрьме. И не о ссылке. На память об этом у меня на висках пробилась седина.

Начну с того, как тайга спасла меня.

- Перво-наперво добраться тебе до избушки, что возле двухвершинной сосны. Там и всякий припас тебе будет - и охотничий и рыболовный, - так наказывал мне лесник Илья Васильевич.

Дождь лил как из ведра. В двух шагах ничего не видать. Вот и река. Сели в лодку. Поплыли. А дождь все лил.

Уже совсем стемнело, когда мы расстались.

- Прощай, - сказал лесник и протянул мне большую котомку. А в ней - нож, топорик, зажигательное стеклышко, котелок, кружка для воды, спички в трех баночках, крепко от влаги покрытых смолой, соль, большой кусок сала, мешочек черных сухарей. В карман сунул маленькую бутылочку казенного вина. - В тайге хоронись, - говорил он напоследок. - По реке тебя искать будут. В тайге, в болотах, считают, прохода нет. А ты не боись, по моим зарубкам иди. - Смотри иди, да не сбейся, а то пропадешь. Через два дни, как болота кончатся, реку перейдешь по залому, через увалы по тропинке к ручью выйдешь. Рыбы в нем видимо-невидимо. Особняком на обрыве стоит сосна. Большущая. Приметная такая. Раскидистая. О двух головах.

- Как это?

- Так. Две верхушки у нее. А рядом с ней избенка охотничья разваленная. Под полом найдешь ружье охотничье, пару удочек, а в рундуке кое-что из припасу. А от этой избенки, что рядом с сосной, часа два ходу вдоль ручья до баньки лесной. Встретит тебя надежный человек. С виду хмурый такой, борода по пояс. Скажешь, кланяется, мол, Илья Васильевич Степану Тимофеевичу. Он тебе пособит. До своих дозовешься через него. Ну, прощай!

- Век не забуду тебя, Илья Васильевич!

- Ладно.

И лесник, оставив меня в лесу, оттолкнулся от берега и медленно, не оглядываясь, повел лодку вверх по реке.

Я остался один.

Стемнело. Меня знобило. Всю ночь я дрожал в мокрой одежде. Костра не зажигал - боялся погони.

С рассветом стал уходить через болота.

Я строго следовал указаниям Ильи Васильевича: пробирался по зарубкам через болота; отыскал ту еле приметную тропинку, которая повела меня вдоль шумного ручья. Где-то там, впереди, на высоком обрыве уже ждала меня какая-то сосна "о двух головах".

Превозмогая себя, я уходил все дальше. Страх перед погоней гнал меня.

Но все же один недруг неотступно шел и шел за мной. Болезнь.

Как-то ночью я проснулся весь в огне. Хотел подняться, но смог только еле шевельнуть рукой. Попробовал и зд охнуть поглубже, но грудь и бока словно были наполнены горячей колючей тяжелой ватой. Дышать можно было только ртом, чуть-чуть, очень часто и коротко. От этого во рту мгновенно пересыхало. Пить... Пить...

Воспаление легких?!

В жару, в полубредовом состоянии я делал отчаянные усилия, чтоб не потерять сознание. С трудом передвигался по тайге, убеждая себя вслух:

- Не сбиться... Река - слева по ходу. Вон там. Солнце на востоке. Так. Река - слева. Где-то впереди, за поворотом ручья, - на высоком обрыве сосна. А рядом с нейохотничья избушка. У сосны должны быть две вершины. Эта? Нет... Просто в глазах двоится. От болезни. Ничего. Все ничего. Только не сбиться. Ручей рядом. Поворот. И вот виднеется сосна. Двухвершинная? Да-да. Та самая. И рядом - избушка. Теперь взобраться на обрыв. Еще немного. Как-нибудь десять шагов... девять... восемь... семь... пять... Уж близко. Дошел!

Из последних сил я взобрался наверх. Свалился под двухвершинной сосной. Потерял сознание. На миг пришел в себя. И впал в тяжелое забытье.

Часть четвертая

СТРАННАЯ ИСТОРИЯ

РАЗГОВОР О ПОХОДКАХ

Люцерн. 1 августа 1863 года

Из портфеля Милана Капки

Дневник Веригина

Долго же я спал. Где я?

И я хотел было привстать, но не мог. Чьи-то руки повернули меня, поправили подушку, одеяло.

- Тише... тише... вам нужен покой.

Я повиновался. Кто-то приподнял мою голову и дал мне пить, приговаривая:

- Спокойно... спокойно... спите! Сейчас ночь.

На меня пахнуло запахом лаванды.

Вот все, что мне запомнилось из моей тяжкой болезни в Люцерне.

...Я поправляюсь. Но еще очень слаб. С трудом держу в руке карандаш.

Итак, я потерял сознание в тайге. Добрые люди подобрали меня. Переправили к Наташиным друзьям. Как им удалось перевезти меня через границу в Швейцарию, до сих пор не понимаю.

Рассказывали, что меня выдавали за тяжелобольного генерала, срочно нуждавшегося в особом лечении. Отдельное купе. Сопровождающие: врач и сестра.

А я бредил. Тайга... Сосна двухвершинная... Погоня... Сопровождающие кашляли, спорили, чтобы заглушить странные слова. Было много волнений. Но все кончилось благополучно. Генеральский чин помог. Я в Люцерне.

Люцерн. 15 августа.

Дневник Веригина

Собираюсь в Карлсбад.

Сегодня весь день приходили товарищи. Прощались.

Принесли деньги. Помогли уложить вещи.

Какая бурная ночь за окном! И дождь. И ветер. Зеркальное, всегда такое спокойное озеро, домики под черепичными крышами, часовенка у моста, что перекинут через ручей, впадающий в озеро, - все потонуло в крутящейся дождливой темноте.

Только что от меня ушел Симон Бургонь, старик часовщик, у которого я живу. Какой занятный человек! Он был дружен с Теодором Амадеем Гофманом, автором "Щелкунчика" и других удивительных сказок. Всю жизнь его страстью были часы. И в соседней комнате у него целое собрание часов. Самых разных: есть и огромные ивовые часы, которые крепко стоят на полу, а циферблат влит в ивовый венок; есть у него и веселые часы: каждый час из них с радостным жужжанием вылетает пчелка и возвращается назад, есть и грустные часы, где старик мелыгик под печальную мелодию все льет и льет воду на колеса мельницы.

Одним словом, много разных забавных часов у часовщика Симона Бургоня.

И недавно, когда он, постучав, открыл дверь в мою комнату, вместе с ним вошли разные голоса часов.