На широкий простор - Колас Якуб Михайлович

Топор молнией взвился в руках деда, блеснув холодным острым лезвием. Легионер, на которого замахнулся дед, побелел как полотно и метнулся в сторону, чтобы избежать удара.

— Опомнись, батька! — подскочил к деду Максим и схватил отца за руку.

Растерявшиеся легионеры на мгновение замерли. Они никак не ожидали такой резкой перемены в поведении деда.

— Бери его! Вяжи проклятого азиата! — первым опомнился легионер, стоявший в санях, и спрыгнул на землю.

Накинулись легионеры на деда Талаша и начали его пинать, стараясь свалить старого. Талаш выпрямился, расправил широкие плечи да так тряхнул ими, что легионеры отлетели от деда, как щепки. А один плюхнулся носом в снег.

— О, старый шайтан! — только пробормотал легионер, поднимая фуражку.

Не дожидаясь нового нападения и чувствуя, что дело принимает серьезный оборот, дед Талаш маханул в густой кустарник. В одно мгновение он исчез. Только тогда вспомнили легионеры, что они — солдаты, что у них есть оружие. Выстрелили несколько раз в том направлении, куда скрылся дед Талаш.

Начал сбегаться народ. Первыми прибежали Василь Бусыга и пан Крулевский.

— Сумасшедший, сумасшедший! — выражал сочувствие легионерам Бусыга.

— Большевик! — заключил пан Крулевский.

Забрали легионеры дедов стог, а оставшееся сено заставили Максима везти на своих санях.

«Вояки, чтоб вас нелегкая!» — подумал про себя дед Талаш, когда затихли выстрелы, а пули просвистели по сторонам и над головой, ударив с сухим треском по ветвям кустов и стволам деревьев. Перед глазами деда еще стояла, как живая, сцена его стычки с обидчиками, особенно тот момент, когда на него навалились легионеры, а он поразметал их, как ветер сухие листья. Это очень поднимало дух деда Талаша, укрепляло в нем чувство собственного достоинства. Однако он поспешно удалился в глубь леса, в болота, в самую чащу, и только тогда остановился и перевел дух, когда отошел довольно далеко и убедился, что погони за ним нет. На дедово счастье, повалил густой, спорый снег. Но что же делать дальше?

Выбрав затишное место, прислонился Талаш к старой ели под навесом тяжелых от снега ветвей, достал кожаный кисет, набил в трубку табаку, высек огонь, закурил. Попыхивает дед трубкой, выпуская клубочки дыма. Просачиваясь сквозь еловые ветки, дымки уходят в простор и тают в зимнем воздухе, а сам дед все думает и размышляет. Поразмыслив, приходит к выводу, что немного погорячился. Хорошо еще, что Максим удержал его, — было бы куда хуже, если бы он зарубил легионера. И неизвестно, что сталось бы с его сынами и бабкой Настой… Ох, гады! И нагнал же их черт на его голову! А как было иначе поступить с ними? Просил, молил, надеясь на их доброту, а они только издевались над ним, будто он и не человек. И, когда дед Талаш начал припоминать, как обошлись с ним легионеры, гнев с новой силой овладел им, и тогда он пожалел, что не раскроил черепа грабителям.

Все эти размышления приводили к одному вопросу, беспокоившему деда: как там дома? Что с его сынами и женкой? Что говорят о его поступке?

А пока дед Талаш, сидя под елью, предавался своим раздумьям, там, в селе, пан Крулевский подготовлял общественное мнение в пользу оккупантов. Он собрал вокруг себя зажиточных хозяев и начал с ними игру в панскую «демократичность». Василь Бусыга был его верным помощником. Если пан Крулевский выступал в качестве главного свата оккупантов, то Василю Бусыге отводилась роль панского подпевалы. Пан Крулевский считал себя знатоком психологии крестьян, старался изъясняться «по-народному». Настроение у него было приподнятое, и он почти захлебывался, когда говорил о панской культуре, о демократичности панов и шляхтичей, об их миссии быть щитом европейской культуры против «большевистской азиатчины». Только они, мол, обеспечат народу свободу и национальное равноправие.

Василь Бусыга пытался иллюстрировать панские тезисы о «дикости большевиков» примерами. Он распространялся о том, будто большевики притесняли простых людей, живших хоть мало-мальски зажиточно, забирали коней и коров, забирали кровью и по́том добытую землю и отдавали ее лодырям, не способным трудиться в поле. Вспомнили тут и деда Талаша и его «дикий» поступок и осудили его самым решительным образом. Недаром же на его квартире стоял красный командир!

А дед Талаш за это время обдумал план дальнейших действий. Он вышел из своей засады, прислушался, осмотрелся. В вершинах деревьев печально шумел ветер, колыхавший между ветвями тонкую белую сеть снежинок. Внизу было тихо и глухо. Откуда-то, левее деревни, доносились далекие выстрелы. А может, это только казалось деду Талашу. Еще постоял минутку и медленно направился в сторону своего дома. Шел дед Талаш неторопливо, выбирая глухие лесные тропинки, так хорошо ему знакомые, шел через болота, скрываясь среди оголенных кустов лозняка, остро вглядываясь в белую мглу снежного пуха. Шел с таким расчетом, чтобы попасть к своему двору в сумерки, когда можно остаться незамеченным.

А к вечеру того же дня в деревне появилась группа легионеров. Вошли они бесшумно, незаметно, никого особенно не потревожив. Пан Крулевский, как видно, был уже заранее осведомлен об этой операции. Он побеседовал с начальником, после чего и легионеры и пан Крулевский исчезли из деревни, а через некоторое время сюда вошел целый взвод легионеров с офицером во главе.

Легионеры шли по улице браво, с напыщенным видом вояк и победителей. Молодой форсистый офицерик, остановив свое войско на площади, строго и коротко, как и полагается заправскому вояке, отдал приказание выставить караул. Он отметил посты, где охрана должна быть особенно бдительной, приказал наладить связь, выслать дозоры и вообще держать ухо востро. Часть легионеров пошла в наряд, а остальные разошлись по хатам.

Страх охватил бабку Насту, когда она увидела во дворе легионеров. Кроме нее, в хате был только один Панас. Легионеры направились к дому. Их было трое. Вошли не поздоровавшись, окинули глазами хату.

— А где, старая, твоя невестка? — спросил у бабки один из легионеров.

— К отцу с матерью пошла, сынок, — испуганно ответила бабка Наста.

— А не брешешь?

Бабка будто не поняла и ничего не ответила.

— А ты водил компанию с большевиками? — вдруг спросил другой легионер Панаса.

— Нет! — ответил парень.

— А большевики стояли у вас? — допытывались легионеры.

— Стояли по хатам. У всех стояли.

— Почему именно вашу хату выбрал большевистский комиссар?

— А я почем знаю! — пожал плечами Панас.

— О, пса мать! Большевики!.. А где батька?

Нашумев и пригрозив, легионеры вышли из хаты. Еще пуще перепугалась бабка Наста, затряслась. Что ж будет с дедом? И где он? Может, уже поймали его?..

Наконец она надумала тайком разыскать деда и предупредить его, чтоб он не возвращался домой.

Дед Талаш не сразу пошел к своему двору. Его потянуло к тому месту, где стоял стог сена и где произошло столкновение с легионерами. Притаился дед в кустарнике и осторожно стал всматриваться. Сена не было. Одно только стоговище, присыпанное снегом, чернело засохшими дубовыми ветвями. В этот момент что-то мелькнуло неподалеку от стоговища. Вгляделся Талаш — не иначе, человек! Кто бы это мог быть? То сливаясь с мраком, то выступая из него, фигура незнакомца приближалась к деду.

На том месте, где стоял стог, неизвестный на мгновение задержался, постоял, послушал, а потом двинулся к кустарнику. И сразу послышался нерешительный оклик:

— Го-го!

— Го! — отозвался дед Талаш, узнав голос своего Панаса.

Отец и сын встретились в кустах.

— А я тебя караулю, батька! — вполголоса сказал Панас.

— Ну? — отозвался дед Талаш, почувствовав что-то новое в тоне сына.

— В деревне легионеры… Тебя ищут.

Помолчали.

— Ты сегодня дома не ночуй, — сказал сын.