Жесткая посадка - Стивен Лезер

— Который час?

Ли посмотрел на часы.

— Двадцать минут восьмого. Скоро перекличка.

— Не против, если я продолжу заниматься?

— Валяй.

Шеферд вернулся к отжиманиям и упражнениям для ног и пресса. Он услышал шум шагов на лестнице, потом загремели смотровые окошки. В камеру заглянул Гамилтон.

— Макдоналд, сегодня в душ, — сказал он.

Шеферд нахмурился. Он не просил о душе, а Гамилтон явно был не тот человек, чтобы давать непрошеные привилегии. Он даже не принес ему экземпляр «Тюремных правил».

— Без четверти девять у тебя встреча с начальником тюрьмы. Письменный ответ не обязателен.

Окошко закрылось. Очевидно, начальнику тюрьмы о нем уже сообщили. Шеферд не сомневался, что тот не слишком обрадовался секретному агенту в своей тюрьме.

В идеальном мире Шеферд предпочел бы, чтобы никто не знал его истинного положения. Но тюрьма Шелтон мало походила на идеальный мир, и в определенный момент ему мог понадобиться срочный пропуск на свободу. Тогда начальник тюрьмы ему поможет, поэтому Шеферд должен с ним сотрудничать, что бы он ни думал на этот счет.

Когда Шеферда повели в кабинет начальника тюрьмы, в коридорах было полно людей. Надзиратели стояли по углам переходов, соединявших разные блоки, и смотрели на заключенных, которые группами и по одиночке выходили через двери. Атмосфера была как в университетском кампусе между лекциями; кроме тюремной формы и камер наблюдения, ничто не напоминало о том, что это исправительное учреждение для самых опасных преступников.

Заключенные направлялись из своих блоков в мастерские, где они проводили каждое утро по три часа. Работа примитивная — упаковка наборов для завтраков, сборка рождественских хлопушек или электрических гирлянд, сортировка рекламной макулатуры. Ли говорил Шеферду, что в тюрьме есть маленький компьютерный отдел, занимавшийся внештатным программированием, но туда допускались люди с высшим образованием и соответствующими навыками. Шеферд с удивлением узнал, что в этом отделе было несколько заключенных с большими сроками. Большинство из них сидело за убийство.

Кабинет начальника тюрьмы находился на верхнем этаже административного блока. В маленькой приемной сидели две женщины средних лет, одна работала за компьютером, другая говорила по телефону. Вдоль стены тянулись металлические шкафы для картотеки, на стенах висели графики и плакаты. Гамилтон указал на пластмассовый диванчик, и Шеферд сел. Эти плакаты он видел в приемном отделении, когда его привезли в тюрьму. Как не заболеть СПИДом. Наказания за проявления расизма. Как связаться с Исповедниками.

Говорившая по телефону женщина повесила трубку и улыбнулась Гамилтону.

— Это мистер Макдоналд? — спросила она.

Гамилтон кивнул.

— Мистер Гозден сказал, что он может войти.

Гамилтон знаком приказал Шеферду встать, постучал в дверь и приоткрыл ее.

Джон Гозден, коренастый мужчина лет пятидесяти, сидел за широким столом, на котором разместились две сетчатых подставки для бумаг, настольный компьютер и маленький лэптоп с модемным подключением. У двери стоял небольшой аквариум. Десятка два ярко окрашенных рыбок резвились вокруг затонувшего галеона и пластмассового аквалангиста, у которого из шлема поднималась струйка воздушных пузырьков.

— Спасибо, Эдриен, — обратился Гозден к Гамилтону. — Ты пока не нужен.

Гозден подождал, пока надзиратель выйдет из кабинета, и встал из-за стола. Он был на голову ниже Шеферда, но шире в плечах. У него был вид культуриста, который несколько лет назад забросил тренировки.

Шеферд ждал, что Гозден пожмет ему руку, но тот подошел к аквариуму и взял коробку с рыбьим кормом.

— Вы не держите рыбок, Шеферд?

— Нет. Хотя люблю их на своей тарелке.

Гозден холодно улыбнулся и, рассыпав по воде корм, наклонился, чтобы понаблюдать за рыбками.

— Аквариум — это сложная сбалансированная система, — произнес он. — Количество рыбок, которых можно содержать, зависит от объема воды, площади поверхности и эффективности воздушного насоса и определяет затраты корма. Если один из компонентов выйдет из строя или появится какой-либо непредусмотренный элемент, вся экосистема рухнет.

— Ваша аналогия понятна, — сказал Шеферд. — И я не собираюсь нарушать равновесие в вашем заведении.

— Его нарушает само ваше присутствие, — возразил Гозден, выпрямившись.

— При условии, что заключенные узнают, кто я и что здесь делаю. А они не узнают.

Губы начальника тюрьмы вытянулись в тонкую линию.

— Я имел в виду не только заключенных. То, что я позволил вам находиться в своей тюрьме, наводит на мысль, что я не доверяю моим людям. Но у нас все основано на доверии, мистер Шеферд. Это единственное, что отделяет порядок от анархии.

Шеферд промолчал. Гозден сознавал, что среди его подчиненных вполне мог быть человек, помогавший Карпентеру управлять своей ориентацией из-за решетки.

— Меня это не радует, мистер Шеферд. Совсем не радует.

— Сочувствую.

Шеферд по-прежнему стоял посреди комнаты. Гозден не собирался предложить ему сесть.

— Вы хоть представляете, в какое опасное положение ставите меня? — продолжил Гозден, постучал по стеклу, и рыбки метнулись в глубину аквариума. — Если заключенные узнают, что среди них полицейский, вспыхнет бунт.

— По-моему, из нас двоих мне угрожает большая опасность, — заметил Шеферд.

— Думаете, на вас все и закончится? — усмехнулся Гозден. — Значит, вы совершенно не понимаете, как функционирует исправительное учреждение. — Он презрительно фыркнул и сел за стол. — Ваша цель — выяснить, что у Карпентера на уме?

— Он саботирует наше расследование. Мы хотим узнать как.

— Исходя из того, что ему помогает один из моих людей?

Шеферд пожал плечами.

— Я готов рассмотреть любую версию. Но если учесть, что телефонные разговоры и переписка Карпентера контролируются, остается не так много вариантов.

— Его семья. Адвокаты. Врачи.

— Врачи?

— У него проблемы с позвоночником, и его каждую неделю посещает остеопат. Дантист ходит в два раза чаще.

— Я думал, что в тюрьме есть собственные доктора.

— Очевидно, состояние его спины и зубных каналов требует более квалифицированных специалистов. У вашего мистера Карпентера первоклассные адвокаты, а в законе о правах человека от тысяча девятьсот девяносто восьмого года множество удобных лазеек. Говорят, в суде его будет представлять сама Чери Бут[4], так что мы решили не чинить ему препятствий.

Наконец Гозден указал на стул:

— Садитесь. Прошу вас.

Внезапно его лицо стало усталым. Он провел рукой по лбу и протер глаза.

— Простите меня за брюзжание, но это чертовски стрессовая работа, и я не люблю, когда мне указывают люди, которые понятия не имеют, что такое тюрьма строгого режима.

Шеферд сел и произнес:

— Поверьте, мне это тоже не нравится. Но вам объяснили, что делает Карпентер — и что он уже сделал?

— Я предложил перевести его в другую тюрьму. Посадить в Белмарш.

— И что вам ответили?

— Надо оставить его здесь. Из чего, видимо, следует, что они подозревают утечку внутри тюрьмы.

Шеферд кивнул. Перевод Карпентера не решал проблемы. Оставив его в тюрьме Шелтон, они могли найти паршивую овцу и определить круг лиц, которые выполняли для Карпентера грязную работу на воле.

— Вы ведь тоже начинали надзирателем? — спросил Шеферд.

Гозден мало походил на человека, которого поставили на эту должность сверху. Он улыбнулся.

— Что, заметно? Я обошел все площадки тюрьмы Паркхерст. Проработал там шесть лет. Потом меня перевели в неохраняемую тюрьму, но я сбежал. Вернулся на остров Уайт, стал главным надзирателем и получил степень в заочном университете.

— Эта работа не для меня, — сказал Шеферд.

Он пытался поставить себя на место Гоздена, но не хотел кривить душой. Стресса у секретных агентов было не меньше, зато они получали хорошую порцию адреналина и удовольствие от схватки с плохими парнями. Тюремные надзиратели, наоборот, следили за тем, чтобы ничего не происходило, и старались сохранить статус-кво. Их работа никогда не заканчивалась. Стоило одному заключенному выйти за ворота, как на его месте появлялся новый. Шеферд сомневался, что у него хватило бы выдержки и терпения сделать карьеру в тюрьме.

— В нашей работе есть свои достоинства, — возразил Гозден. — Можете мне не верить, но большинство надзирателей любят свое дело. По крайней мере поначалу. К тому же многие наши заключенные искренне раскаиваются и хотят изменить свою жизнь.

— В ваших словах я слышу «но», — промолвил Шеферд.

— К сожалению, с годами даже самые лучшие надзиратели превращаются в циников, — вздохнул комендант. — Их окружает море грязи, они видят ВИЧ-инфицированных уголовников, которые режут себя и нарочно разбрызгивают кровь, лезвия бритв, подброшенные в суп оторванные уши. Вы знаете, что все охранники носят пристегивающиеся галстуки? На тот случай, если за них ухватится заключенный. В наши дни все преступники знают свои права, от тюремных правил до закона о человеческом достоинстве. Что еще хуже, надзиратели часто не чувствуют поддержки сверху. Если комендант не стоит за них на все сто процентов, они начинают сомневаться, следует ли им и дальше играть по-честному. Может, все эти правила не так уж обязательны?