Сами мы не местные - Ю. Жукова

Глава 8

Дома подозрительно тихо. Порыскав по комнатам, устанавливаю, что девчонки там нет. Вот зараза мелкая, нельзя на час оставить с дедом! Кидаюсь к Старейшине, дескать, так и так, нету нигде.

— Так она в клуб ушла, — невозмутимо объясняет он, приподнимаясь на подушках.

— В какой такой клуб? — моргаю. Они чего, такие маленькие уже посещают этот гадюшник?!

— Ну как какой, детский. Грамоте учиться.

— А-а, в школу, что ли? — облегчённо догадываюсь я.

— Не-ет, — смеётся Старейшина. — В школу парни идут с двенадцати лет. А это просто детский клуб, они там играют, учатся, поделки мастерят, сказки слушают…

— Ах вот оно как. А кто их учит?

— Ну, Ирих ходит к Старейшине Асундулу и его жене, а так вообще обычно какая-нибудь пожилая чета, у которой свои дети уже все взрослые, устраивает клуб для соседских. Родители им за это подарки дарят, а дети иногда и по хозяйству помогают.

Мне всё это живо интересно, надо же знать, где и у кого будет учиться моё чадо. Не лететь же ему на Землю за образованием…

— А как ребёнок впервые попадает в клуб?

— Да как, приходит и всё.

— В любой?

— Обычно в ближайший, но можно и в другой какой, если, скажем, друзья там. Ну и, конечно, кто с певчими именами — отдельно, а кто с глухими — отдельно.

— А их по-разному учат?

— Конечно, певчие-то потом могут в школу пойти, так что их больше учат всякой мудрости человеческой, а простых людей учат руками работать, ну и грамоте-счёту, конечно.

— Так выходит, на Муданге все читать умеют? — несколько удивляюсь я. Для такой дикой культуры это довольно странно. На Тамле, например, грамотных процентов двадцать, а на Эспаге и того меньше.

— Ну да, — задумывается Унгуц. — Разве что безродные не умеют, потому что кто ж их учить будет… А так все. А чего там, буквы-то запомнить, они же простые.

Это в чём-то правда. В муданжском языке всё пишется, как слышится почти без исключений, а буквы — это просто таблица умножения. Они бывают гласные и согласные (что, очевидно, очень важно для муданжской культуры). Гласные поизящнее, согласные погрубее. Буквы А и Т — основные. С помощью разных хвостиков, петелек и надстрочных украшений они превращаются во все остальные буквы. При этом один и тот же хвостик на разных буквах значит одно и то же. Например, кружочек над буквой делает П из Т и О из А, а галочка слева превращает Т в Д, П в Б и так далее. В итоге азбука выглядит как таблица, где к стандартному элементу в каждой строчке прибавляется всё больше значков. Азамат мне даже показывал какую-то математическую игру, где надо на доске с этой таблицей расставлять фишки так, чтобы все значки в закрытых клетках составляли в сумме какое-то магическое число. В общем, разновидность судоку.

Я вынуждена прервать интересный разговор, потому что звонит Азамат уточнить какие-то такие подробные детали про мой будущий дом, что я даже не знаю, с какого конца над ними задуматься. Обещаю подумать минут десять и перезвонить, а для стимуляции хозяйственной мысли иду вниз раскладывать по местам покупки. Их много, они вкусные, и меня это несказанно радует. Наконец, набив холодильник и отчаявшись принять хоть какое-то решение, перезваниваю мужу. У него там на заднем плане крики, лязг и стук молотка. Чувствую, жилищный вопрос тут решается быстро… Азамат обещает сегодня быть дома к обеду. Надо же что-нибудь ему вкусненькое приготовить…

К Унгуцу я снова поднимаюсь час спустя, заготовив полуфабрикаты для обеда.

— О, Лиза-хян, — радуется он, награждая меня ласкательным суффиксом, — Как же мне тут скучно одному, ты не представляешь! Да ты, небось, сейчас опять меня пилюлями напихаешь и ускачешь куда-нибудь?

— Да надо сходить с Оривой позаниматься, — говорю. — А вечером тут буду. Э-э-э… Ирих скоро из своего клуба придёт?

— А кто ж её знает? — пожимает плечами Унгуц. — Если там интересно, то нескоро. А иногда скучно бывает, так через час приходит. А чего же ты вечером дома? У тебя ведь тоже клуб должен быть.

Я строю противную рожу. Получать нагоняй от Унгуца не хочется, но не скрывать же, в самом деле… Да и может, он не будет ругаться…

— Я решила больше туда не ходить. Я свой клуб организую, прямо тут, в гостиной.

Унгуц смотрит на меня, как под гипнозом, потом медленно качает головой.

— Бедный Алтонгирел, — неожиданно выдаёт он. — Измучаешь ты его совсем.

Проморгавшись, я решаю прояснить этот момент.

— Вообще-то Алтонгирелу совсем не обязательно обо мне беспокоиться. Я его своим духовником не назначала, или как там у вас это делается… Я бы с удовольствием выбрала на эту роль кого-нибудь с более широкими взглядами.

— Ишь ты, — усмехается Унгуц. — Духовника она захотела с широкими взглядами. Духовники, моя дорогая, нужны, чтобы волю богов приводить в исполнение в точности, и следить, чтобы правил никто не нарушал.

— Хотите сказать, они все такие? — упавшим голосом протягиваю я.

— Да Алтонгирел для своего возраста, можно сказать, мудрый. Остальные-то попроще будут. Широта зрения, она, знаешь, с годами приходит. Вот кому хотя бы лет пятьдесят, те дальше видят, понимают, для чего правила нужны, а когда ими можно пренебречь для общего блага. Но только тогда они уже Старейшины, а не личные духовники своих приятелей. Мудрых людей на всех не хватит, они должны планету в руках держать. А среди молодых тебе искать нечего, только хуже найдёшь. Алтонгирел-то вон какой дальнозоркий оказался, тебя с Азаматом свёл.

— Да ни шакала он нас не свёл! Он меня собирался за кого-то другого выдать, а как узнал, что у меня имя певчее, то пришлось мне предоставить выбор! Вот я и выбрала! Я, понимаете, а не он!

Унгуц покровительственно усмехается в бородёнку.

— Я тебе, Лиза, назидательную историю расскажу. Вот назвали меня при рождении таким именем дурацким. Даже родители смеялись. А уж в клубе, да в школе вообще спасу не было. Я всё ходил к Старейшинам и выспрашивал, за что же мне такое имя? А они молчком. Так я себе решил, тогда же, в детстве, мол, надо так жизнь прожить, чтобы в старости меня позвали в Старейшины, вот тогда не отвертятся, скажут. И это мне, как видишь, удалось. Как стукнуло мне сорок годочков, призвали меня на Совет и говорят, дескать, Унгуц, изрядно ты послужил отчизне, давай, принимай посвящение. А я отнекиваться. Дескать, у меня дел полон дом, куда мне ещё тут судьбу планеты решать. А дело было под новый год, и в тот год ни один человек ещё в столичный Совет не вступил. Но есть же правило, что каждый год надо Совет пополнять, а то ведь старики, умирают часто… Так они меня давай уговаривать. А я такой им и говорю, мол, приму посвящение, если скажете, за что меня так назвали в детстве. Тут старший духовник улыбается так весело и протягивает мне бумаженцию, а там написано, дескать, сына Унгала Белоглазого назвать Унгуц, ибо из него выйдет хороший Старейшина или хороший вор, так вот чтобы дорогу не спутал, повесить ему приманку. Видишь, Лиза, боги-то, они всё знают наперёд. Плохой духовник, который богов не чувствует, он бы тебе выбора не дал, да и вообще с этой женитьбой не затеялся. А Алтонгирел, я думаю, много усилий приложил, чтобы вас свести, даже если он сам так не думает.

Я не могу сдержать смех. Да уж, против собственной воли Алтоша за нас порадел, это точно.

Хорошо хоть, Унгуц не ругается за клуб. Но вот что от Алтонгирела я никуда не денусь — вот это плохо. Хотя… кто знает, если эти их боги так хитро всё устраивают, может, Алтоша тоже зачем-то нужен? Или это меня пытаются заставить что-то делать? Тьфу, пропасть, не хватало ещё головой повредиться на религиозной почве.

Орива воспринимает мою идею о собственном клубе без особого энтузиазма.

— Да я вообще не большая мастерица, — пожимает она плечами.

— Вот и поправишь это!

— Кабы я хотела, я бы научилась, а так уж очень это всё женское, скучное… А вы будете что-нибудь про целительство рассказывать за работой?

— Конечно, почему нет? Не молча же шить! И всякое обучающее видео буду ставить.

— Тогда я за! — мгновенно светлеет лицом Орива. — А кто ещё будет?

— Да пока только мы втроём, у меня больше подруг нету… Хотя… — тут мне в голову приходит мысль, за которую Алтоша мне точно эту самую голову откусит, но духовника бояться — за порог не ходить, я так считаю. — Слушай, а ты не против, если с нами ещё парень будет? Он просто давно просился поучиться шить, а всё никак не складывалось…

— Парень — шить? — изумляется Орива. Потом догадывается: — А-а, это такой смешной мальчик, который у вас бывает иногда? С завитыми волосами, да? Он ведь, кажется, пара Алтонгирела?

— Он самый.

— Хм, надеетесь, что Алтонгирел к вам меньше прицепляться будет? Ладно, я не против. С этим парнишей ещё веселее будет.

Азамат и голубцы поспевают одновременно, так что я очень горда собой. Азамат весь сияет — видимо, созидательная деятельность приносит ему много удовольствия. Он стаскивает Унгуца вниз, на диван, и вручает ему какие-то книги и вещи, которые удалось вынуть из-под завала.