Гнев. История одной жизни. Книга первая - Гусейнкули Гулам-заде

Вот и она. Тихонько вошла в калитку, спешит ко мне, и на губах ее счастливая улыбка.

— Джанчик, пришел! — кричит она издалека и идет еще быстрее. — Здравствуй, Гусейнкули! Я так ждала тебя, так соскучилась… Боялась, что ты не придешь. Тогда бы мне пришлось ехать на прогулку с лейтенантом Каплем и с господином Лачином.

— Может, мне уйти, ханым? Я не буду мешать.,

— Не называй меня «ханым», Гусо! Какая я для тебя ханым?! И не выдумывай глупостей: если бы ты мне мешал, я не пришла бы сюда.

— Тогда, зачем же ты, моя джанечка, согласилась ехать на прогулку с этими господами? Разве господа имеют на тебя особые права?

— Так захотелось бабушке. Пусть сама с ними едет! А мы уйдем в парк, на просторы «баге фовварэ». Там вдоволь погуляем. Правда? Договоримся так: ты иди туда р жди меня у фонтана. Я приду.

— Спешу, моя джанечка. — Я повернулся, зашагал через сад к запасной калитке и вскоре оказался в узком переулке, который словно речушка вливался в главную городскую улицу — базаре Горган. Тут и в такие-то дни полно народу, а в пятницу — тем более! Иду к «баге фовварэ» в людской гуще. Не иду, а протискиваюсь. Люди, как нарочно, не дают мне ходу. И куда только все спешат? В будни не могут что ли ходить по лавкам и магазинам! Наконец, я выхожу из толчеи, поднимаюсь к чинарам. Но, оказывается, и тут не меньше народу. Старые и молодые, мужчины и женщины. Возле ресторана стоит Мансур со своим приятелем Аббасом. Оба в рубашках, с засученными рукавами, будто ищут — с кем бы схватиться. Аббас помоложе Мансура, примерно моего возраста, но — отчаянная голова, не дай бог! Он держит руки в карманах, приплясывает и свысока смотрит на горожан, будто они забыли ему заплатить тысячу туманов. Парни здороваются с ним подчеркнуто вежливо, подобострастно, кивают головами. Он высматривает девушек: взгляд у него как у голодного кобеля.

— Эй, Гусо! — зовет меня Мансур… Я подхожу, здороваюсь. Брат знакомит с Аббасом, говорит: — Мы вместе у одного кузнеца куем. Только искры летят!

Аббас оглядывает меня не очень дружелюбно, я поспешно заговариваю с Мансуром:

— А я зашел — тебя уже нет. Тетя говорит, к «баге фовварэ» пошел…

— Ну и врун же ты, Гусо! — хохочет Мансур. — Думаешь, не знаю зачем ты к нам ходишь? К Парвин ты ходишь, чтоб мне провалиться, если это не гак!

— Ну и что же, — меланхолично замечает Аббас. — Ходит и пусть на здоровье ходит. Полакомиться хурмой никому не запрещается.

— О, хурма! — продолжает Мансур. — Я не против. Только зря он время теряет. Там офицерик пасется да этот… Племянник… сводный брат, или еще кто-то. Одним словом — Лачин. Недавно он из Тегерана приехал. Не надо забывать, что сама Парвин богатая. Между прочим, она с ними сегодня за город едет.

На этот раз смеется и Аббас. Сразу видно, что любит крепкое словцо с солью и перчиком. Мансур ждет, пока насмеется его друг, затем произносит восхищенно:

— Вот у кого лошадки, Аббас! Особенно у англичанина: белая в черных яблоках, кобылка-трехлетка. Я ее подковывал, когда ты уходил куда-то.

— Ну ладно, друзья, я пойду. Мне еще надо туфли почистить, — говорю я Мансуру и его другу Аббасу. — Увидимся. День только начинается.

— Шагай, друг! Валяй, только не будь ослом, не хлопай ушами и забудь об этой самой, как ее… Других полно! — слышу я наставительный голос Аббаса.

Медленно я поднимаюсь к фонтану «баге фовварэ», останавливаюсь у края громадной чаши. Сотни людей столпились, окружили фонтан, смотрят — как высоко взлетает струя чистой горной воды и обдает всех мелкой водяной пылью. Я смотрю то вверх, то вниз, откуда идут к фонтану горожане. Как бы не прозевать Парвин! Пройдет мимо, затеряется в толпе… «А что, если обманула?» — закрадывается коварная мыслишка. Но я её отбрасываю и тихонько иду по ступенькам, не спуская взгляда с пестрой, движущейся навстречу, толпы.

Ба, Парвин пришла! Ее я увидел издалека. Чутьем догадался, что вот сейчас она появится: нахлынуло радостное беспокойство, я стал вглядываться в одеяния и лица встречных и увидел Парвин. А она меня заметила еще раньше. Я специально стоял на возвышении, на ступеньках и был у всех на виду.

— Вот я и пришла! — весело сказала Парвин и засмеялась. — Обманула бабушку. Я сказала, что пойду к подружке. А если приедут Кагель и Лачин, бабушка им скажет, что я нездорова. Поэтому, давай-ка, Гусо-джан, уйдем подальше от всех…

— Куда же мы пойдем? — спрашиваю я ее и беру под руку, потому что увидел — к нам приближаются Мансур и Аббас.

— Не знаю, Гусейнкули, — тайно отвечает Парвин. — Говорят очень красивые места там, где источник. Наверное, там никого нет.

— Посмотри-ка, Парвин, кажется Мансур идет, — говорю я и киваю головой в сторону брата и его дружка. — Он не скажет тете?

— Мансур-джан, иди сюда, — зовет Парвин.

— Здравствуйте, ханым! — с наигранным восторгом произносит Мансур, а сам на меня косится. Я стою смирно, как овечка, но чувствую — вот-вот рассмеюсь.

Парвин говорит внушительно:

— Ты, Мансур, не говори бабушке и своей маме, что меня видел! Понял?

— Еще как понял, ханым!

Тут и я вступаю в разговор:

— Извини, брат, и ты не обижайся, Аббас! Мы решили отдохнуть сегодня у источника. Тут что-то народу слишком много. Пойдем, джанечка. — Я поворачиваюсь, веду под руку Парвин и, ей богу, не вижу, но знаю, что Мансур и Аббас стоят с разинутыми ртами, смотрят нам вслед.

Мы поднимаемся на гору по крутой каменной лестнице. То и дело услужливо я подаю Парвин руку, придерживаю ее, чтобы не поскользнулась. Она ступает осторожно, я чувствую ее страх, дрожь в ее руке. Я шучу над ней, говорю свысока, как с ребенком, это мне нравится. Ей тоже. Все курдянки прежде всего ценят в мужчине — остроту ума, силу, бесстрашие и, само собой разумеется, хватку.

Мы выбрались на каменистую, поросшую кустами барбариса площадку. Перед нами открылся вид на горное селение. В долине по обеим сторонам небольшой реки, лепились на склонах гор домики курдов, напоминающие гнезда орлов. В речке купались ребятишки, полоскали белье женщины и пили воду овцы. Мы пошли тропинкой вдоль берега, миновали село и очутились в зарослях барбариса и ежевики, между которыми приятно журчала речка. Шли с полчаса не меньше, но источника, откуда вытекала речка, не было видно. Наверное, он далеко в горах. Парвин приустала, по глазам видно, что отдохнуть хочет. Расчетливо выбираю полянку, сплошь поросшую молодой зеленой травкой, предлагаю посидеть. Потом можно идти дальше. Парвин охотно соглашается. Только не знаем, на что же сесть. На Парвин платьице белое. Опуститься на траву — платье сразу станет зеленым. Но не на камень же ей садиться. «Ай черт с ним, постелю новый костюм!» Я снимаю пиджак и бросаю его на землю, вниз подкладкой.

— Ой, Гусейнкули, ты что? Зачем же пиджак? Можно и так…

— Посидим, джанечка. Так удобней.

— А если пиджак помнется и подкладка будет зеленой? Не поругает мама? Возьми, возьми его. Лучше так…

— Но я же сам зарабатываю деньги. Хочу ношу костюм, а захочу — выброшу! — отвечаю я лихо.

— Ох, ты богач какой! — смеется Парвин. — Это же очень дорогой костюм.

— Парвин, а как зовут этого британца, который к тебе приходил?

— Кагель зовут… Только он приходил не ко мне, а К нам с бабушкой. Какой он воспитанный человек! Не думай о нем плохое, Гусо!

— А не знаешь, джанечка, зачем он приехал в Курдистан? Не за шерстью?..

— Не знаю, Гусейнкули, я не спрашивала. Дай-ка мне твою руку! Ох, какие у тебя длинные пальцы! Музыкальные. Ты мог бы научиться играть на рояле, Когда играл Кагель, я обратила внимание — у него очень длинные пальцы. Даже длиннее твоих…

— У них, у англичан и пальцы и руки длинные, — недовольно говорю я. — Они этими руками Персию сграбастали и душат. Богатства наши сгребают и везут за море.

— Откуда ты знаешь, Гусо?

— Ареф сказал. Мой учитель. Вот это человек! Все знает! Ои говорит, что англичане уже сделали Персию своей колонией. Нефть нашу качают и на корабли грузят, шерсть нашу в тюках караванами везут. А нам взамен — барахло разное, которое в сто раз хуже нашего товара.

— А нам в школе совсем другое говорят про англичан, — заинтересовалась Парвин. — Нас уверяют, что Британия первая по культуре страна. Она первой обратила внимание на отсталые страны и первой протянула нам руку помощи. Британия — страна цивилизации. Она несет свет и прогресс в отсталые страны!

— Ареф говорит — это самые ярые, кровожадные колонизаторы! — горячусь я, — Гнать их надо из Персии под зад ногой. Я тоже ненавижу их, заморских гиен…

Незаметно я начинаю рассказывать о том, чему нас учит Ареф, о статье в газете, о том, как вооружаются бедняки, чтобы восстановить справедливость, устроить сытую жизнь. Рассказываю о треснутом котле в киштанской бане, о зверствах Монтасера. Парвин слушает меня и смотрит испуганными глазами. Неужели она не слышала об этом от других?