Следствием установлено… - Юрий Тихонов

Вершинин пробежал текст за секунду, но не поднимал головы, делая вид, что читает. Он боялся взглянуть на женщину. Письмо вызвало у него чувство глубокого омерзения.

— Не принимайте близко к сердцу, Инесса Владимировна, — осторожно начал Вячеслав, когда собрался с духом. — Подлецы, к сожалению, еще не перевелись. Знали бы вы, сколько подобной писанины поступает в прокуратуру.

Она едва заметно наморщила лоб.

— Я к вам не за сочувствием. Во мне уже все давно перегорело. А принесла письмо, так как уверена, что все это звенья одной цепи, которую затягивают вокруг Игоря Арсентьевича. Тот гражданин или гражданка, — указала она на письмо, — преследовал, как мне кажется, одну цель — заставить меня сорваться. Он рассчитывал, что я устрою скандал мужу, побегу выяснять отношения с Ефремовой. Тогда история приобретет пикантную огласку и, естественно, навредит мужу. Но этот человек просчитался. Я так не поступила бы, будучи даже на сто процентов уверена в связи Игоря с другой женщиной. Скажу вам откровенно, — продолжала она. — Истории о связях Игоря с женщинами вы обязательно коснетесь и выслушаете разные мнения. Одни будут отрицать, другие наоборот — рассказывать со смаком. Допустим, все это так — у него есть другая женщина. И все равно я не стала бы делать трагедии, если бы чувствовала, что он продолжает любить меня. В противном случае подала бы на развод и развелась без всякого шума и мелодрам. Но я знаю: мой муж любит меня по-прежнему, и я отвечаю ему взаимностью.

— Значит вы?.. — удивился Вершинин и, не закончив фразы, уставился на собеседницу, поразившую его своим характером.

— Значит, я не исключаю такой возможности теоретически, — отрезала она. — Понимаете, я больна, очень больна, — голос ее сорвался, — заболевание длится уже более двух лет, и я… я понимаю, жизнь есть жизнь. Стоит ли перед ней задаваться? Она учит всему: плохому, хорошему и, к сожалению, плохому не так уж редко. Но надо уметь прощать. С вами я была откровенна, чтобы вы не придавали особого значения злословам и не делали поспешных выводов об Игоре.

Кулешова встала. Медленным движением поправила прическу и подала Вершинину руку. Вдруг его осенила одна мысль.

— Простите, — сказал он, выпуская ее руку, — письмо было только в ваших руках?

— Да. Я прочитала его и прятала до сегодняшнего дня.

— Хорошо, — удовлетворенно вздохнул Вершинин. — Учтите, мне могут понадобиться отпечатки ваших пальцев.

— Понимаю. Когда потребуется, я готова.

Дверь за Кулешовой закрылась, а Вячеслав еще долго расхаживал в волнении по кабинету, удивляясь твердости характера и внутренней убежденности болезненной и хрупкой на вид женщины. Затем внимательно осмотрел письмо с помощью лупы. В двух местах заметил желтоватые пятна. Он достал из следственного портфеля флакон со специальным препаратом и рассыпал его по поверхности бумаги. В нескольких местах порошок сразу осел замысловатыми линиями. Вершинин перенес их на дактилоскопическую пленку и написал на пакете:

«Отпечатки пальцев, обнаруженные на анонимном письме, предъявленном гр. Кулешовой И. В.».

ПРОБЛЕСКИ НАДЕЖДЫ

— Вот она, красавица, полюбуйтесь, — сказал с презрением Саша Пантелеев, пропуская впереди себя девицу лет семнадцати в синих джинсах, живописно затертых в самых неожиданных местах. — Словно магнитом ее на вокзал тянет. Чего хорошего там отираться?

— Тепло там, — хрипловато ответила девица и без приглашения уселась.

— Ну, если тебя тепло привлекает, сиди дома. Там тепло, светло и мухи не кусают.

— Сам сиди дома, раз нравится, — с вызовом ответила она, не обращая внимания на Вершинина, который с интересом наблюдал за стычкой экспансивной девицы и возмущенного инспектора.

Выполняя поручение прокуратуры, инспектор Пантелеев занимался выявлением вокзальных завсегдатаев. Они могли оказаться невольными участниками или свидетелями убийства Шестакова. Пока его работа заметного успеха не принесла, однако Вершинин настаивал на ее продолжении, так как знал: рано или поздно можно выйти на нужного человека. Сейчас он приехал в отдел поговорить с одной из постоянных посетительниц.

Девица, доставленная сегодня, представляла интерес. По словам Саши, она была постоянным участником всех заварушек, являлась предметом повышенного внимания юных рыцарей, обитающих на вокзале, несмотря на малопривлекательную кличку Нинка Глиста. Кличка, судя по всему, прилепилась к ней за чрезмерную худобу ее полудетского тела, на котором даже джинсы топорщились в разные стороны.

Нинка, наконец, соблаговолила заметить Вершинина.

— Дай, папаша, закурить, — вызывающе бросила она и потянулась перламутровыми ногтями с черной каймой под ними к пачке сигарет, лежащих на столе.

— Малолетним курить запрещается. Вредно, — назидательно оказал «папаша» и спрятал сигареты в карман. — Рост прекратится, худой останешься.

Нинка обиженно поджала губы и со злостью посмотрела на Вершинина.

— Мне толстеть ни к чему. А ты просто жадничаешь, сигарету пожалел человеку.

— Давай-ка, Нина, условимся: не ты, а вы, и не папаша, а Вячеслав Владимирович. В папаши я тебе не гожусь — разница в возрасте у нас всего тринадцать лет.

Девушка на минуту задумалась, пошевелила толстыми, обветренными губами, словно высчитывая что-то, а затем веско сказала:

— Я подумала вам больше, лет тридцать пять. Седой вы больно.

— Такова природа, Нина. Куда от нее денешься. Один седеет в тридцать, другой в шестьдесят черный, как смоль. Я вон и у тебя вижу седые волосы, а тебе всего семнадцать.

— Разве это седина? — закокетничала та. — Просто я перекисью побрызгалась малость.

— Ну и напрасно. У тебя волосы и так красивые. Если их почаще мыть и расчесывать, ты станешь самой модной девчонкой.

Под Пантелеевым скрипнул стул. Всем своим видом он, казалось, хотел сказать: «Кому нужны эти славословия насчет моды или прически. С такой строгость нужна».

Но Вершинин не торопился. По опыту он знал, что порой, за показным цинизмом и вызывающим поведением подростка кроется затаившаяся в глубине души обида на несправедливость. Такие подростки в своей жизни уже видели много плохого и в семье, и на улице. Душа их ожесточилась, но осталось и что-то хорошее. Уловить это хорошее, раскрыть его Вершинину, как правило, удавалось. Он всегда находил общий язык с мальчиками, а вот с девочкой разговаривать оказалось значительно трудней.

Нина росла в трудных условиях. Отец умер, когда ей не исполнилось и года. Мать постоянно собирала у себя разношерстные компании. После обильных возлияний все валялись вповалку в той же крошечной комнатушке, где находилась девочка. С раннего возраста она видела только плохое, и это не могло не сказаться на ее наклонностях, привычках. Когда стало уже поздно, спохватились окружающие. Кто только ни занимался потом ее перевоспитанием — все бесполезно. Ведь дома-то оставалось все по-прежнему. Отсюда и тяга к выпивке, к ребятам такого же пошиба, как и знакомые матери.

— Ты очень симпатичная девочка, — сказал Вершинин, — только…

— Что только? — насторожилась она. — Поведение, скажете, плохое?

— Дело не только в поведении, хотя, как ты и сама понимаешь, его трудно назвать безупречным. У тебя хорошие внешние данные, но имей в виду, при таком образе жизни от них скоро не останется и следа. С годами все стареют, а у тебя старение начнется преждевременно.

— Почему только у меня?

— Тебе сейчас семнадцать, Нина, а посмотри на себя повнимательнее: под глазами морщинки и намечаются мешки, лицо нездорового цвета, голос огрубел, зубы пожелтели от курения. Сейчас это заметишь только приглядевшись, а пройдет два-три года и ты будешь выглядеть значительно старше своих лет.

Нинка тут же достала из засаленной косметички мутное зеркальце и принялась внимательно изучать лицо. Она поочередно натягивала языком то одну, то другую щеку, выпячивала вперед губы, рассматривала мелкие зубки, а затем вздохнула и спрятала зеркальце. Осмотром девочка явно осталась недовольна.

— Вот видишь, — продолжал наступать Вершинин. — Ты сама убедилась в правоте моих слов. Думаешь, ребятам, с которыми проводишь сейчас время в подъездах и на вокзалах, нужна будешь через два-три года? Они пройдут мимо и не заметят.

— Витька сказал — будет меня вечно любить, — мрачно произнесла она.

«Ах, дурочка, ты дурочка, — подумал Вершинин. — Одно у тебя пока на уме».

— Витька тебя обманет, — сказал он твердо. — Та, в которую ты превратишься при такой жизни, ему не будет нужна. И дело не только во внешности. Школу ты бросила, так и останешься безграмотной…

Однако второе девочку беспокоило меньше, она почти не обратила внимания на последние слова следователя. Больше всего ее волновала мрачная перспектива увядания.