Нежное имя мечты - Галия Мавлютова

– Никак, Гоша, я никак не отношусь к проблемам Слащева и «Планеты», и проблемы со мной не соотносятся, – сказала я и с трудом оторвала взгляд от словаря. Сегодня не усну, но норму выполню, деньги позарез нужны.

– Инесса, не может быть, ты же всегда нервно относилась к служебным дрязгам, – рассмеялся Гоша.

– Гош, отстань, пусть грызутся, как пауки в банке. Лучше ответь мне, твой Альберт уже вернулся из Москвы, что происходит с нашими документами?

– Вопрос решается. Ответ будет через неделю. Альберт сказал, что вопрос решится положительно. Нам завизируют разрешение, – радостно вещал Гоша, ему было чему радоваться, ведь у него появился веский повод для безделья. Жена со скалкой ему не страшна. Все ждут Альберта. Я жду – он ждет – мы ждем. Объемное пальто без устали курсирует между Питером и Москвой, оно живет в поезде.

– Гош, пришли мне модему на вычитку, я посмотрю, – мне надоело изображать из себя вежливую девушку.

Пора и честь знать, все правила приличия исчерпаны, Гоша может трепаться сутками напролет. А у меня книжные дела, словари, блокноты и заметки, мне баксы нужно заработать. Мы общаемся с Гошей по телефону и на переговорах. Мы сожительствуем в виртуальном мире, почти живем в нем. И не только живем, но и работаем. Гоша превосходно делает верстки, присылает мне на вычитку, я вношу правку, и вся эта ботва немедленно отправляется в типографию. Мы готовим рекламную акцию. Новое предприятие должно предстать перед горожанами в первозданной новизне и свежести.

– Вредная ты, Инесса, – не преминул нахамить мне Гоша и отключился. Я воззрилась на онемевшую трубку. Возразить нечего, главное, некому. И я вновь принялась за перевод. Едва я вывела первое слово, давшееся мне с великим трудом, зазвонил телефон. Наверное, мама. Я мысленно чертыхнулась.

– Да, – недовольно буркнула я, пытаясь отвадить маму от частых звонков.

– Инесса, – сказала трубка и угасла, кто-то зажал мембрану рукой, но это была не мама. С чего бы это матери зажимать трубки руками.

– Д-да, – сказала я в пустоту.

– Инесса, ты совсем забыла про меня? – из трубки вдруг возникла Блинова, она разговаривала каким-то уж совсем трубным и плачущим голосом. Голос трещал по швам, рыдал и содрогался, что означало: его хозяйка впала в возмущение. Соединение двух несоединимых компонентов жутко возбуждало. Я даже про словари забыла, двинула их ногой, они повалились на пол, как дрова. Я не знала, как отреагировать на вопрос, по этой причине промолчала. А зря. Из трубки такое понеслось. И что я – эгоистка. И забыла про своих друзей. И что я – Фома, не помнящая родства. Кажется, это кто-то другой родства не помнил. А Фома был просто неверующим человеком. Блинова, по обыкновению, перепутала людей и события и, спутав их в клубок нелепицы, свалила его на мои хрупкие плечи.

– Кать, опомнись, кого я забыла? Почему я должна звонить? Меня уволили, и никто даже ни слова не сказал в мою защиту, все промолчали. Я же не обиделась. Ушла молча, без скандала. Ты что там опять придумала? Не вешай на меня липовые обвинения, – я все же успела вбить клин в торопливую и стремительную речь Блиновой.

– Я в больнице, Инесса, в сто двадцать второй медсанчасти лежу, – вмиг пригорюнилась Блинова.

– А у меня насморк, я простужена, – в ответ прогугнила я, а мысленно хихикнула. Наш ответ Чемберлену. Вслух это прозвучало примерно так: «У быдя даз-зборг, я б-браз-здужена». Простудилась я давно, две недели назад, когда вместе с Гошей ходила к инспектору на прием. Мы выскочили на улицу, распаренные и разгоряченные, будто не из Центра регистрации вышли, а из горячей сауны. И на нас набросился северный ветер, он выдул из наших с Гошей мозгов мечты о сладкой жизни, забросал наши глаза песком, а меня лично наградил простудой. С тех пор я разговариваю с легким прононсом.

– Инесса, а к тебе кто-нибудь приезжает? – спросила проигравшаяся в пух и прах Блинова. Моя простуда раздавила Катькины обиды.

– Ну, это, да, приезжает, – нерешительно сказала я, не поняв, что имела Блинова в виду. С какой целью и кто приезжает? Мама каждый день бывает. Гоша – мой ежедневный партнер, почти что муж. Кого бы хотелось видеть Кате в моем доме? Странный вопрос.

– Тебя навещает кто-нибудь? – надавила подруга на больную мозоль. Вот она о чем. Катю интересует, кто просиживает у моей постели дни и ночи, ухаживая за тяжело больной женщиной. Вопрос измучил Блинову, кажется, моя бедная подруга умирает в сто двадцать второй медсанчасти от смертельного любопытства.

– Кать, я ношусь с утра до вечера по городу, куска хлеба во рту не бывает за день, о чем ты говоришь? Хочешь, чтобы я приехала? Так и скажи. Я приеду. Все брошу, но до тебя доползу. Когда нужно быть?

Что-то такое в моем голосе напугало ее, она тяжело вздохнула.

– Если тебе некогда – не приезжай ко мне, Инесса. – И трубка заплакала. Я повертела куском пластмассы, ожидая, когда из мелких дырочек потечет соленая жидкость. Блинова мучается от извечной проблемы одиноких женщин. Когда все нормально, красота в руках, здоровье в ногах, ум в волосах – женское одиночество не вызывает у окружающих чувства неполноценности. Но вдруг случается несчастье, женщина волею судьбы оказывается в больнице – и тут начинается невообразимое. В российских больницах даже здоровый человек, попавший туда на один день, случайно, запросто может заболеть и даже умереть от ощущения бессмысленности. Если же в эти очаги сохранения здоровья попадает одинокая женщина, медицина старается изо всех сил, чтобы тотчас же загнать ее на тот свет. Для выживания требуются близкие люди – многочисленные чада и домочадцы. Они веселой гурьбой прутся в больницы, чтобы прокормить занемогшего родственника. Одинокая женщина, наблюдая за пестрым табором семейного счастья, медленно, но верно сходит с ума, тает прямо на глазах. Болезнь не убывает, а, наоборот, крепчает. И тогда телефонные мембраны плачут живыми и солеными слезами. Я представила Блинову в больничной палате, голодную и злую, всеми покинутую, в окружении крепеньких старушек, питающихся домашними котлетами и салатами из баночек, скляночек и мензурочек. И в моей душе взыграло сочувствие.

– Кать, я завтра к тебе приеду. Потерпи немного, не вешайся, хорошо? – безропотно предложила я. Трубка судорожно всхлипнула, но плакать перестала. Упреки закончились, дружба восторжествовала.

Я заново обложилась словарями. Пыхтя, взгромоздила один на другой, нацепила очки, вооружилась ручкой, с опаской косясь на телефон. Кто следующий? Но больше никто не позвонил. Наверное, ждали, когда окажутся на больничной койке. Я выполнила суточную норму – перевела пять страниц текста и уснула в окружении книг и бумаг.