Славянские колдуны и их свита - Александр Афанасьев

В Азбуковнике, или Алфавите, сказано: «…а бесовска нарицапия толкованы сего ради, понеже мнози от человек приходя щи к волхвам и чародеем, и приемлют от них некакая бесовская обояния наюзы и носят их на собе; а иная бесовская имена призываху волхвы и чародеи над ествою и над питием и дают вкушати простой чади, и тем губят душа человеческая; и того ради та зде писаны, да всякому православному християнину яве будет имя волчье, да нехто неведы имя волчие вместо агнечя при и мет неразумием, мня то агнечье быти» [366] .

Митрополит Фотий в послании своем к новгородцам (1410 г.) дает такое наставление церковным властям: «…учите (прихожан), чтобы басней не слушали, лихих баб не приимали, ни узлов, ни примовленья, ни зелиа, ни вороженья» [367] . Но обычай был сильнее этих запретов, и долго еще «мнози от человек, приходя щи к волхвам и чародеям, принимали от них некая бесовская наюзы и носили их на себе» [368] . В рукописных сборниках поучительных слов XVI столетия встречаем упреки: «…немощ волшбою лечат и назы чаровании и бесом требы приносят, и беса, глаголемаго трясцю (лихорадку) творят(ся) отгоняющи… Се есть проклято. Того деля многи казни от Бога за неправды наши находят; не рече бо Бог лечитися чаровании и наузы, ни в стречу, ни в полаз, ни в чех веровати, то есть поганско дело» [369] .

Царская окружная грамота 1648 года замечает: «…а иные люди тех чародеев и волхвов и богомерских баб в дом к себе призывают и к малым детем, и те волхвы над больными и над младенцы чинят всякое бесовское волхование» [370] . Болгарская рукопись позднейшего письма осуждает жен, «кои завезують зверове (вар. скоти) и мечки, и гледать на воду, и завезують деца малечки» (детей) [371] . Знахарям, занимавшимся навязыванием таких амулетов, давались названия наузника [372] и узольника, как видно из одной рукописи Санкт-Петербургской публичной библиотеки, где признаны достойными отлучения от святого причастия: обавник, чародей, скоморох и узольник [373] .

Наузы состояли из различных привязок, надеваемых на шею: большею частию это были травы, коренья и иные снадобья (уголь, соль, сера, засушенное крыло летучей мыши, змеиные головки, змеиная или ужовая кожа и проч.), которым суеверие приписывало целебную силу от той или другой болезни; смотря по роду немощи, могли меняться и самые снадобья [374] . Иногда, вместо всяких целительных средств, зашивалась в лоскут бумажка с написанным на ней заговором и привешивалась к шейному кресту. У германских племен привязывались на шею, руку или другую часть тела руны (тайные письмена) для излечения от болезни и противодействия злому колдовству, и амулеты эти назывались ligaturae (в Средние века) и angehenke [375] .

В христианскую эпоху употребление в наузах ладана (который получил особенно важное значение, потому что возжигается в храмах) до того усилилось, что все привязки стали называться ладанками – даже и тогда, когда в них не было ладану. Ладанки до сих пор играют важную роль в простонародье: отправляясь в дальнюю дорогу, путники надевают их на шею в предохранение от бед и порчи. В XVII веке был приведен в приказную избу и наказан батогами крестьянин Игнашка за то, что имел при себе «корешок невелик, да травки немного завязано в узлишки у (шейного) креста».

Навешивая на себя лекарственные снадобья или клятвенные, заговорные письмена, силою которых прогоняются нечистые духи болезней, предки наши были убеждены, что в этих наузах они обретали предохранительный талисман против сглаза, порчи и влияния демонов и тем самым привязывали, прикрепляли к себе здравие. Подобными же наузами девы судьбы привязывали новорожденным младенцам дары счастия – телесные и душевные совершенства, здоровье, долголетие, жизненные радости и проч.

Народные сказания смешивают дев судьбы с вещими чародейками и возлагают на тех и других одинаковые обязанности; так, скандинавские вельвы отождествляются с норнами: присутствуют и помогают при родах и предсказывают будущую судьбу младенца. В той же роли выступали у славян вещие женки, волхвицы; на это указывает, с одной стороны, обычай приносить детей к волхвам, которые и налагали на них наузы, а с другой стороны – областной словарь, в котором повитуха, помощница при родах, называется «бабка», глагол же бабкать означает нашептывать, ворожить [376] .

Но приведенное нами объяснение далеко не исчерпывает всех поводов и побуждений, какими руководствовались в старину при наложении науз. Речения связывать, делать узлы, опутывать могут служить для указания различных оттенков мысли и, смотря по применению, получают в народных преданиях и обрядах разнообразное значение. В заговорах на неприятельское оружие выражения эти означают то же, что запереть, забить вражеские ружья и тулы, чтоб они не могли вредить ратнику: «…завяжу я, раб Божий, по пяти узлов всякому стрельцу немирному, неверному на пищалях, луках и всяком ратном оружии. Вы, узлы, заградите стрельцам все пути и дороги, замкните все пищали, опутайте все луки, повяжите все ратные оружия; и стрельцы бы из пищалей меня не били, стрелы бы их до меня не долетали, все ратные оружия меня не побивали. В моих узлах сила могуча змеиная сокрыта – от змея двунадесятьглавого» [377] .

По сходству ползучей, извивающейся змеи и ужа с веревкою и поясом, сходству, отразившемуся в языке (ужище – веревка = гуж и уж; в народной загадке пояс метафорически назван ужом), чародейным узлам заговора дастся та же могучая сила, какая приписывается мифическому многоглавому змею. В старину верили, что некоторые из ратных людей умели так «завязывать» чужое оружие, что их не брали ни сабли, ни стрелы, ни пули. Такое мнение имели современники о Стеньке Разине.

Увидевши первый цвет на огурцах, тыквах, арбузах или дынях, хозяйка перевязывает огудину красною ниткою из пояса и произносит: «Як густо сей пояс вязався, щоб так и мои огурочкы густо вязались у пупянкы в огудини» [378] . Здесь высказывается желание, чтобы не было пустоцвета; цвет, зарождающий плод, называется завязью, и на этом слове создались самый заговор и сопровождающий его обряд. Того, кто сажал в печь свадебный каравай, подвязывают утиральником и сажают на покутье, чтоб каравай не разошелся, не расплылся [379] .

Чтобы ребенок стал скорее ходить, для этого на Руси разрезывают ножом промеж его ног те невидимые путы, которые задерживают его ход? [380] . Подобных поверий и обрядов много обращается в среде поселян. Относительно болезней и вообще всякого зловредного влияния нечистой силы речение связывать стало употребляться, во-первых, в значении заповедного слова, связывающего мучительных демонов и тем самым подчиняющего их воле заклинателя. Апокрифическое слово о кресте честне (по болгарской рукописи) заставляет Соломона заклинать демонов принести ему третье древо этой формулой: «Завязую вас аз печатию Господнею» [381] . Припомним, что печать в старину привешивалась на завязанном шнуре [382] . Тою же формулой действует заговор и против злых колдунов и ведьм: «Завяжи, Господи, колдуну и колдунье, ведуну и ведунье и упирцу (уста и язык) на раба Божия (имярек) зла не мыслити» [383] .

Завязать получило в устах народа такой смысл воспрепятствовать, не допустить: «мини як завязано» (малоросс.) – мне ничто не удается. Заговорные слова, означавшие победу заклинателя над нечистыми духами болезней и смерти, опутывание их, словно пленников, цепями и узами (по необходимому закону древнейшего развития, когда все воплощалось в наглядный обряд) вызвали действительное завязывание узлов; узлы эти завязывались на теле больного, так как, по древнему воззрению, демон болезни вселялся в самого человека.

До сих пор еще наузы нередко состоят из простой нитки или бечевки с узлами; так, от лихорадки носят на руках и ногах повязки из красной шерсти или тесьмы; девять ниток такой шерсти, навязанные на шею ребенка, предохраняют его от скарлатины (краснухи); от глистов употребляют то же навязывание пряжи на детей [384] . Красный цвет нити указывает в ней символическое представление молнии, прогоняющей всякую демонскую силу. В Тверской губернии для охраны стада от зверей вешают на шею передовой [385] коровы сумку с каким-то снадобьем; сумка эта называется «вязло» [386] , и значение чары состоит в том, что она связывает пасть дикого зверя.

При весеннем выгоне лошадей в поле крестьяне берут висячий замок и, то запирая его, то отмыкая, обходят трижды кругом стада и причитают: «Замыкаю я сим булатным замком серым волкам уста от моего табуна». За третьим обходом запирают замок окончательно и кладут его в воротах, через которые выгоняют лошадей, после того подымают замок и прячут где-нибудь, оставляя замкнутым до поздней осени, пока табун гуляет в поле. Крепкое слово заговора, словно ключом, замыкает уста волков [387] .

Подобным образом болгары думают сберечь свои стада суеверным обрядом, основанным на выражении зашить волчьи уши, очи и уста. Вечером баба берет иголку с ниткою и начинает зашивать полу своей одежды, а какой-нибудь мальчик ее спрашивает: «Что шиеш, бабо?» – «Зашивам, сынко, на влъцыте уши-те, да не чуят овце-те, козы-те, свине-те и теленца-та». Мальчик повторяет свой вопрос и получает ответ: «Зашивам, сынко, на влъцы-те очи-те, да не видят овце-те» и т. д. В третий раз баба говорит: «Зашивам на влъцы-те уста-те, да не едят» овец, коз, свиней и телят» [388] . Во-вторых, науза рассматривалась как крепкий запор, налагаемый на человека с целию преградить (замкнуть, завязать) доступ к его телу.