Новый Мир ( № 7 2006) - Новый Мир Новый Мир

— Это понятно, Марк. Он — волнуется.

— Я тоже волнуюсь. Все волнуются.

— Это — что! — усмехнулся Гога. — У него трудный характер действительно... Но вам, поверьте, легче, чем Аксеру. Аксер, я помню, с ума сходил от Лебедева перед премьерой.

Хорошенькое утешение для меня. Эрвин Аксер, знаменитость польской режиссуры, ставивший в БДТ “Карьеру Артуро Уи” Брехта, оказывается, тоже мучился с Евгением Алексеевичем.

— Текст можно было за год выучить? — продолжал я свои вздохи-жалобы.

— Я ему скажу, — задумчиво произнес Георгий Александрович. — Я его попрошу. Он через неделю будет готов. Я могу проверить.

Тут я догадался, чего хочет Гога. Он хочет, чтобы не Лебедев его позвал, а я. Я!.. Чтобы я — сам! — попросил его прийти.

Обед кончился. Мое “примирение” с Евгением Алексеевичем было акцентировано дружеской услугой с его стороны: он сел за руль и лично отвез меня на Невский, поближе к гостинице. А сам покатил дальше, по своим делам.

А через несколько дней операция “искусственная имитация конфликта” была проведена опять.

Все дело в том, что работа в театре имеет определенную специфику. Всегда остается некий зазор между тем, что видится до начала труда, и тем, что получается реально на самом деле. Поиск потому и поиск, что тайна результата постигается в процессе творчества, а процесс зависит от тысячи мелочей, от миллиона случайностей. Поскольку театр — дело коллективное, то художественная воля одной личности (режиссера) находится на перекрестке многочисленных художественных воль (актеров, художника, композитора, автора и др.) и подчиняет их себе не в приказном порядке, а в развитии — от первой репетиции до последней. Именно поэтому режиссер не диктует, а убеждает, не приказывает, а предлагает, не властвует, а прислушивается. А ежели работа экспериментальная, то возможны и ошибки, и непонимание... У писателя есть черновики, и мы видим, как испещрены правкой рукописи Толстого. Режиссер правит по ходу репетиций, он сочиняет — это значит, что для того, чтобы получить нечто конечное, ему нужна возможность и от чего-то отказаться, и к чему-то повести заново. Как бы ни сильна была концепция режиссера, как бы хорошо ни было продумано заранее его решение, на репетиции многое может поменяться и даже резко повернуть в сторону... В этих условиях требуется исключительное содружество всех творцов — участников дела. Однако как раз эти условия и позволяют делать любые отклонения от художественной воли режиссера — иногда они носят творческий характер, и тогда безусловно полезны, но иногда... В общем, создать напряжение в репетиционном процессе искусственными средствами (если только этого хотеть) всегда можно. Память театральная хранит немало примеров актерских розыгрышей, приносивших в процесс репетиций элемент распада и пустоты. Есть, к примеру, мастера дискуссий по любым вопросам. Эти дискуссии легко приводят работу в тупик, хотя режиссер менее всего этого хочет. Важно уметь найти финал дискуссии, вовремя прервать “говорильню” и обратить в дело выводы, которые выросли в совместном поиске.

Но если представить себе, что главный исполнитель роли (прекрасно при этом роль делающий) имеет цель сорвать репетицию, то, будьте уверены, он сделает так, что комар носа не подточит — ты будешь метаться в проходах, а он — морочить тебе голову своей непонятливостью и даже нарочно слабой игрой, будто дразня тебя: видишь, как я плохо играю, и все “из-за тебя”!

Надо сказать, Евгений Алексеевич Лебедев владел этими приемами мастерски. Делая свое главное актерское дело прекрасно — я был в восхищении от творческой стороны в его работе, — он буквально тряс меня в процессе наших последних совместных репетиций.

И зачем Лебедев “крутит”?.. Зачем настраивает Гогу против меня? Я бы понимал еще где-то Евгения Алексеевича, если бы роль ему не удавалась, если бы чувствовался будущий провал, но поскольку роль возникала блистательная, поскольку Лебедев выглядел уже в репетиционном процессе явно гениальным актером, то остается думать только одно: вся его конфликтная борьба со мной на конечном этапе работы была жестокой интригой с целью подвести к желаемому итогу — оторвать меня от судьбы спектакля и подготовить приход Товстоногова.

И вот... Роковой момент. Спектакль готов к черновому прогону. Товстоногов приходит на него с Нателой, Свободиным и Эйдельманом. Далее все развивается по уже описанному сюжету...

Я все думал тогда: как он не понимает, что делает. Он же себя позорит. Театр — дело коллективное, и — пойдут разговоры, слухи поползут... “Опомнись!” Хочешь не хочешь, а люди узнают правду и, несомненно, будут на моей стороне. Хоть бы по той простой причине, что истинный человек вечно сочувствует жертве... Это по-русски. А мы в России живем. Так и случилось. “Конокрад” — это, видит Бог, не я придумал.

Получив “мое согласие”, Гога рьяно продолжает репетировать, доводить отдельные сцены. Идет профессиональная предпремьерная муштра. Нормально. И я бы это делал. Но что это, кто это? В полутьме зала возникает группа Гогиных стажеров-режиссеров, которые ведут запись его репетиций — особенно один со светящейся авторучкой старается... То ли для себя, то ли для Истории... Обычно в БДТ так просто не войдешь — охрана дрессированная не пускает без пропуска, но тут... В зале полно людей. Всех вдруг стали пускать. Будущие “очевидцы”. Свидетели.

Интересный ход. Но не единственный из того арсенала, которым он как мастер владеет. Пример? Вот он. Как Гога сделал премьерную афишу. Тут выясняются прелюбопытнейшие детали. Строчку, гласящую “инсценировка М. Розовского по повести „Холстомер””, типография набирает невообразимо мельчайшим, микроскопическим шрифтом! Могут подумать — ну, это уж я поклепствую. А посмотрите на другие афиши БДТ! Сравните, пожалуйста, размеры шрифтов, которыми всегда стандартизируется эта информация. И вы увидите, скажем, что строка “инсценировка Г. А. Товстоногова и Д. М. Шварц” под “Тихим Доном” вдвое больше по высоте и жирнее в толщине. Случайность?.. Нет, у Георгия Александровича не бывает в театре ничего случайного. Фамилия музыканта, бьющего на спектакле в литавры, — и та крупнее моей! Смешно, однако факт... Ну ничем не брезгуют товарищи!.. Еще один момент: на всех афишах фамилия второго режиссера стоит перед фамилией художника. На афише “Истории лошади” эта субординация оказалась нарушенной. Интересно, что в аннотации журнала “Театр” о премьере установленный порядок был возвращен, хотя подобная коррекция рекламы, представленной театром раз и навсегда после премьеры, обычно не производится. За текст афиши ответственен театр, и никто не вправе ничего в этом тексте изменять и тем более переставлять. Однако профессионалы из журнала “Театр”, видимо, посчитали необщепринятый порядок расположения фамилий на афише БДТ обыкновенной оплошностью и сделали у себя исправление. Нет, это не “ловля блох” с моей стороны.

И наконец, третий элемент. “Музыкальное оформление М. Г. Розовского и С. Веткина” — так обозначено было на этот раз мое “композиторство”... Честно ли, когда в спектакле вживую звучат около тридцати (!) оригинальных музыкальных номеров?! По сравнению с “Бедной Лизой”, где прямым текстом указывалось: “музыка М. Г. Розовского”, новая формула была призвана принизить эту сторону моего труда, хотя я, конечно, никогда не претендовал и не претендую на звание настоящего композитора. Однако мелодии мои, лишь аранжировки и некоторые разработки этих мелодий принадлежали С. Е. Розенцвейгу, взявшему псевдоним “С. Веткин”, чтобы не повторяться на афише, ибо информация “Музыкальный руководитель С. Е. Розенцвейг”, видимо, показалась на этот раз Товстоногову недостаточной.

Зачем я об этом вспоминаю? Чтобы показать: Великий Гога готов на все. Я убедился: если он начинает сжирать тебя, знай: ни одна косточка твоя не окажется необглоданной. Любая мелочь необходима, если только “работает” на Гогу. Он — мастер, не пренебрегающий никакой, даже самой мелкой, подножкой. Все средства хороши. Цель оправдывает средства.

Да, теперь балом правил уже не я, а он...

Конечно, те первые три дня были самые тяжелые. Я был подавлен и впервые не шел, а плелся на репетицию. Товстоногов работал над “Историей лошади” еще месяц с лишним. Больше тянуть с премьерой было нельзя.