Красные Орлы - Лариса Шубникова

Вдобавок, выглядит сегодня особенно хорошо. Волосы блестят, гладкая, смугловатая кожа сияет и глазищи ярче звезд. И попка такая …такая… Тьфу, наказание!

– А если не хочу, сгинешь? – началась «вторая часть Марлезонского балета».

– Да и сгинула бы, вы же сами позвали!

Точно, сам, и от этого Мишаньке не стало веселее:

– Проверяй документы, забирай и иди.

– Слушаюсь, барин.

А тут еще как назло нарисовался Мазур:

– Маш, ну как? Помощь нужна?

– Нет, Алька. Сейчас документы заберу и пойдем, – и правда, забрала, проверила, и ушли они с Альбертиком, мило беседуя.

Под руку Мишке не вовремя подлез фельдшер Федюня:

– Михал Андреич, пора повязку менять.

– Сгинь, Федь. Дела у меня.

– Никак не могу. А если рана загниёт? Не…надо поменять.

– Сгинь, сказал! – рявкнул Мишка и пошел домой.

Поспать не получилось толком, спину драло. Почитать уселся, не смог. Вытерпел пытки фельдшера, который прибыл на дом для перевязки и снова не находил себе места. Так и валандался, бедняга, пока глубокой ночью не сморило его прямо на диване в гостиной.

Машулька провела субботу прекрасно: и шторки-то они с Еленкой повесили, и чаю наглотались, будто бы с запасом на целый год. Вечерком пришел Альберт, и хоть и был он недоволен Еленкиным присутствием, но смирился, и все трое отправились гулять. К слову, Бабья коса, это нечто! Корабельные сосны, широкий разлив реки и песчаный пляж. По апрелю все виделось не так ярко, но летом, уж точно, будет райское место.

Воскресенье прошло в домашних хлопотах и помощи деду Самбрере. У того «сверзился» со «шкапа» старый проигрыватель, и Машульке снова пришлось починять допотопную вещь, наподобие утюга бабки Палны прямо на пороге дома деда. Мазур крутился рядом и потешал ее и Самрберу веселыми историями из жизни села. Если бы не хмурое лицо Волохова, который проходил мимо в момент, когда Альберт принялся шептать Машке на ухо анекдот, то день можно было бы назвать приятным во всех смыслах.

Понедельник Кан отметила ударным трудом. Удалось ей, хоть и отчасти, разобраться с линией новой. А вот вечером случилось кое-что.

На подходах к своему дому, приметила Маша собрание у порога Администрации. Председательствовал фельдшер Федя, рядом стояли Зазулин, Самбрера и Бекасов-младший.

– Не дается. Я и так и эдак. Орёт! В субботу еще куда ни шло, рычал, но давался, а с воскресенья, как чёрт в него вселился. Может, у него уже сепсис начался? И температура повысилась? С того и бесится.

– Не в духах, Андреич, это точно. Илья, пойди, потрынди с ним, – Самбрера предлагал хороший дипломатический вариант Бекасову.

– Я ему звонил сегодня, так он обругал меня и трубку бросил. Не…не пойду. Давай ты, дед. Андреич стариков не больно убивает.

Дедок поморщился и полез на порог. Минут через пять всем стало понятно, что миротворческая миссия провалилась. Машка наблюдала за всем этим со своего крылечка. И знаете, что? Слегка волновалась…

Самбрера почесал в затылке под кепкой своей вязаной и увидел Машку:

– Маня, подь сюды.

Машке не улыбалось участвовать в собрании, но отказать не смогла:

– Что, деда? – подползла медленно, с неохотой.

– Давай ты, теперича.

– Я?! Да он меня в окно выкинет! – Судя по лицам, мужики тоже так считали. – Вы что, народ?!

– Марья Сергевна, иди. Тебя он послушает. Что случилось, не знаю, но такого концерта от Андреича я еще не видал. Может, горе какое? Письмо получил, а? Или телеграмму? – Федя искал любые варианты помощи капризному пациенту.

– Не приносила я ему ничего, – ввязалась в разговор, проходящая мимо собрания почтальон Нина Протасова. – Может, звонил кто, а?

Теперь все, включая Нину, смотрели на Машку.

– Не пойду я никуда. Вы что, не видели, как он меня гонял?

– Машка, иди. И давай там…погромче. Может, психанет и выдаст что там у него?

– Василь Иваныч, вот вы придумали. Меня на амбразуру?

– Не тронет он тебя. Иди, сказано! – И все согласно забубнили, однако в глазах селян ясно читалось: «Прощай, Маша».

Пришлось идти. Машка сама время от времени вспоминала и пощечину Волохову, и слова его подлые, но злости особой уже не чувствовала. Прав был Самбрера. Отходчивая. Машуля никак не могла понять, с чего тогда у Волохова «кукушка улетела»? Сидели, тихо, мирно… И на тебе.

Потопталась у кабинета, потом рискнула дверь приоткрыть и заглянуть одним глазком. Волохов стучал по клавиатуре и лицо его … Да и фиг с ним! Машка обозлилась совершенно. Подумаешь, барин какой. Народ за него беспокоится, а он вздумал капризничать!

– Михаил Андреевич, добрый вечер, – смелость Кан убывала по мере того, как глаза Волохова темнели от злости.

– Не вызывал.

– Я сама вызвалась.

– Что нужно?

– Нужно, чтобы вы дали возможность доктору сделать перевязку.

– Это к работе не относится. Можешь быть свободна, – Мишка старался не кричать.

– Я и так свободна, – ну, не поняла она состояния босса и получила по полной.

– Правда? Ну, давай, поведай о своей свободе. Все ли нравится? Как там Бабья коса? Альбертик не оплошал? Нет?

Вот хамло!

– Это не твое собачье дело. Еще раз по морде захотел? Запросто, – почти по слогам произнесла смелая Кан.

– Руки переломаю, если еще раз ко мне прикоснешься! – взревел Волохов.

– Да конечно! А чего же еще от тебя ждать?! Самодур! У тебя в голове что, взрыв что ли? Мозги разнесло по углам?! Тебе повязку надо сменить. А я так и быть, по причине твоей безмозглости, не стану обижаться на твои хамские замечания и пошлые двусмысленности, – понесло и Машульку!

Мишка взвился с кресла и ринулся к Машке: навис и выплюнул злую речь:

– Я не желаю слушать нотаций от какой-то залетной дешев…– и остановился, заткнулся, захлебнулся словом неприличным и оскорбительным.

Машка поняла, что он хотел сказать, и сама замолчала, правда ненадолго:

– Ну, давай…говори. Дешевка? Шалава? – глаза подняла на него до того огромные, что у Мишки дыхание сбилось. – За что, Миш? Что я такого сделала, чтобы вот эти слова в меня летели?

Мишка и сам понимал, что творится с ним странное, необъяснимое. И Кан тому причиной. Так же понимал, что орёт он и пугает девушку вовсе ни за что. Гнев слетел, как осенний лист с дерева и …

– Машка, извини, – тяжело произнес, вязко так.

Вот они, бруталы и властелины. Есть в них и привлекательность, но больше горя и разочарования. Да и сами они, такие вот несгибаемые мужики иной раз маются собственным характером. Извиниться, запросто и душевно, это же целый подвиг.

Маша услышав голос, которым сказаны были эти два простейших слова, поняла кое-что. Может именно сейчас и снизошла на нее мудрость? Человеческое что-то? Характер свой она уняла и приняла искренние, тяжелые слова грозного босса.

– Миш, может я тебя обидела чем-то? Ну…то есть, обидела, даже наверняка. Я-то не обижаюсь, ты просто скажи, что случилось? У тебя горе? Может, помощь нужна? Ты только намекни. Не молчи, пожалуйста.

Волохов даже