Смерть на брудершафт - Борис Акунин

Алеша встрепенулся. Кажется, прощаться с жизнью было еще рано. Появилась пускай слабая, но надежда.

— Какой мне смысл играть в эти детские игры? — с небрежным видом сказал он. — Даже если мне повезет, ваш слуга все равно меня застрелит.

Капитан поморщился, будто молодой человек сказал бестактность.

— Тимо, выйди. Raus, raus![21]

С большой неохотой, посекундно оборачиваясь, великан удалился за дверь.

— Если останетесь живы, успеете выскочить в окно. Любое из трех. — Теофельс широким жестом обвел комнату. — Заметьте, я доверяю вашей порядочности. Не боюсь, что пальнете в меня и сиганете через окошко прямо сейчас. Потому что вижу: передо мной человек чести… Ну, хватит болтовни. Выбирайте, которая?

Поразительная штука психология! Именно теперь, когда шанс на спасение подскочил с нулевой величины до вполне приличного соотношения 1:1, Алеше вдруг сделалось очень страшно. Словно окоченев, он смотрел, как капитан твердой рукой наливает в два стаканчика вино и бросает в каждый по таблетке; как те, шипя, растворяются.

— Вино, кстати, отличное, — с жестокой улыбкой сообщил резидент. — И яд тоже первоклассный. Больно не будет. Сначала приступ икоты, потом секунд тридцать судороги — и остановка сердца. Выбирайте: правый или левый.

Очень боясь, что задрожат пальцы, Алеша взял левый. Потому что на букву «Л», а мама в детстве звала его «Лешенька».

— Пьем разом, по команде, до дна. И не ловчить. Слово чести?

— Слово.

Пистолет Алеша убрал в карман. Шпион слегка поклонился — оценил жест.

— Благодарю за доверие.

— Не за что.

В этот решающий, очень возможно что предсмертный миг Романов внезапно ощутил странное родство с этим полоумным немцем. Кажется, и тот испытывал нечто подобное.

— Знаете что? — Теофельс беззаботно улыбнулся. — А давайте на брудершафт. Такой момент, можно сказать, раз в жизни бывает. — Они перекрестили руки, глядя друг другу в глаза. — Вот это по-нашему, по-буршески. Друзья называют меня «Зепп». А я вас «Алешей», ладно? За Германию, Алеша! Студент хрипло ответил:

— За Россию!

— Ну, как говорится, три-четыре. Оба выпили вино залпом. Честно.

Несколько секунд (как пишут в романах, показавшихся Алешей вечностью) он прислушивался к своему телу.

Что за бешеный стук? Начинаются судороги? Или просто сердцебиение?

Вдруг раздался громкий неромантичный звук.

— Ик!

Во взгляде немца мелькнул ужас. Капитан оттолкнул студента, протянул руку, чтобы схватиться за горло — и не смог.

— Ик! Ик! Ик!

Икота делалась все чаще. Теофельс мягко повалился на пол. Нога в заляпанном грязью ботинке возила по полу. Из горла вырывалось сипение.

Алеша попятился к стене, не в силах отвести глаза от этой ужасной картины.

В дом ворвался Тимо и с ревом склонился над умирающим. Зачем-то подхватил его на руки, поднял. Из широкой груди слуги вырвался звериный вой.

Картинка 28

Тогда, опомнившись, Романов развернулся и с разбега выпрыгнул в окно — одновременно со вспышкой очередной молнии.

Дождь ударил его в лицо, будто облил живой водой. Студент побежал в темноту, не разбирая дороги.

Гром ударил совсем рядом. Снова полыхнуло. И еще. И еще.

Оглянувшись, Алеша увидел, что из окна хибары высовывается Тимо. Рыдая и выкрикивая бессвязные ругательства, идолище вслепую палило из револьвера.

Да-дах! Да-дах! Да-дах!

Берлин Gro Be Generalstab

В просторном дубовом кабинете, под высоким портретом Вильгельма Второго, у стола сидели два генерала. Один с закрученными, как у кайзера, усами. Второй с гладким пробором ровно посередине макушки и с моноклем в глазу. Всю поверхность стола занимала карта Восточной Пруссии, разрисованная красными клиньями, синими квадратами, желтыми кружками и прочей геометрией.

— Ну что ж, — произнес генерал Монокль, распрямляясь. — Все ясно. Их первая армия бьет сюда, вторая сюда. Активная фаза наступательной операции начнется на восемнадцатый день после объявления мобилизации. Это слишком рано. Но планы, особенно русские, всегда чересчур оптимистичны. Набавим неделю, а то и две на русское медленное запрягание. Итого у нашей западной группировки будет примерно месяц. Достаточно, чтобы проскочить Бельгию и нависнуть над Парижем. Потом, пока наша артиллерия разъяснит французам, что упрямство — тяжкий грех, перебросим пять-шесть корпусов на восток. Вот в эту точку. — Красный карандаш ткнулся острием в район Мазурских болот. — Между русскими армиями Ренненкампфа и Самсонова.

Генерал Усы вдумчиво глядел на карту. Что-то поприкидывал, пожевал губами.

— Складывается. Полагаю, можно докладывать его величеству. Отличная работа. Ваш протеже — мастер своего дела.

— Ему будет приятно услышать это из ваших уст, — улыбнулся Монокль.

В ответ Усы (он был старше по должности) благосклонно кивнул.

— Пусть войдет, — коротко сказал Монокль в телефонную трубку.

Полминуты спустя, чеканя шаг, в кабинет вошел бравый капитан. Просто картинка, а не офицер: прямой, как струна, грудь колесом, мундир с иголочки, сапоги — ослепнуть можно. Внешностью он напоминал сразу обоих генералов, ибо был и при монокле, и при гладком приборе, а небольшие светлые усы своими кончиками воинственно торчали кверху.

— Экселенц! — пролаяла сия ходячая иллюстрация к прусскому военному уставу. — Капитан фон Теофельс по вашему приказанию явился!

Монокль нынче уже виделся с героем, поэтому ограничился кивком. Усы же встал и протянул для пожатия руку, что было честью, которой удостаивались очень немногие из подчиненных. В управлении старик имел репутацию сухаря и педанта.

— Русским в самом деле неизвестно, что план развертывания у нас? — недоверчиво спросил Усы.

— Так точно, экселенц! Начальник поморщился:

— Не кричите. Как вам это удалось?

В вытаращенных глазах капитана мелькнула некая искорка, но тут же погасла.

— Маленький фокус, потом маленький спектакль, — отчеканил Зепп, зная, что старик не любит многословия и похвальбы. — Не буду утомлять ваше превосходительство лишними подробностями.

Монокль улыбнулся. Он-то подробности знал и собирался пересказать их старшему товарищу позднее, за ужином.

— Отличная работа, Теофельс, — словно нехотя буркнул Усы. — К ордену вы представлены. Но, может быть, у вас есть личные просьбы? Маленький отпуск перед началом боевых действий?

— Благодарю, экселенц! — гаркнул Зепп. — Я бы предпочел немедленно вернуться в Россию, пока не перекрыта граница. Во время войны разведчик должен находиться во вражеском тылу.

Генералы одобрительно переглянулись.

— Вы один из наших лучших специалистов-практиков по России. — Усы расстегнул верхний крючок кителя, что означало: разговор переходит из фазы официальной в неофициальную. Однако сесть подчиненному не предложил, эта привилегия предназначалась для офицеров не младше майорского звания. — Каков ваш прогноз относительно хода войны?

Приняв стойку «вольно», то есть чуть расставив ноги и убрав руки в перчатках за спину, фон Теофельс уверенно сказал:

— Армия у русских сильная. Особенно хороши артиллерия и конница. Но войну они проиграют. У них нет профессионалов ни в разведке, ни в контрразведке. А что такое современная армия без разведки? Ослепший Циклоп. У нас же, как вам известно, создана отличная диверсионно-агентурная сеть. В двадцатом веке войны будет выигрывать не тот, кто сильнее, а тот, кто лучше информирован.

Отличная аргументация, чтобы истребовать у министра расширение бюджета, подумал Усы и записал в блокноте для высочайших докладов «erblindeter Zyklop».[22]

Пока он скрипел карандашом, Монокль подмигнул офицеру незастекленным глазом: молодцом, Зепп, горжусь тобой.

— Хорошо, капитан, — Усы снова застегнул крючок. — Можете идти.

Теофельс грациозно отсалютовал, с хрустом развернулся и, звеня шпорами, отмаршировал за дверь.

— Настоящая военная косточка, — проворчал начальник таким голосом, будто объявлял арест на тридцать суток.

Через адъютантскую Зепп прошествовал все таким же гусаком. В коридоре позволил себе несколько смягчить поступь. На лестнице оглянулся и увидев, что никого нет, весело поскакал через две ступеньки.

Пролетом ниже остановился перед зеркалом, ухмыльнулся. Начальству потрафил, теперь можно вернуть себе человеческий облик.

Картинка 29

Он растрепал волосы и снова, но уже без пробора, разгладил; монокль сунул в карман; с усов стер воск, и они распрямились.

Подмигнул себе. Шепнул: «Ловкий ты парень, чертяка». Сим эпитетом Зепп аттестовал себя лишь в моменты наивысшего довольства.

Настроение у капитана было великолепное, еще с позавчерашнего дня. Любовь начальства — в сущности, ерунда. Ордена — тем более. Главное — виртуозно выполненная работа.