Заезд на выживание - Дик Фрэнсис

— Ясно, — кивнул я. — Спасибо. Могу я позвонить вам, если возникнут еще какие вопросы?

— С какой стати?

— Я представляю интересы Стива Митчелла, — ответил я и протянул ему свою карточку.

— Вон оно как! — Он взглянул на меня, улыбулся. — Да, непростая вам предстоит работенка.

— Но почему все решили, что именно он сделал это? — спросил я.

— Да потому, что все в Лэмбурне слышали, и не раз, как эти двое собачатся друг с другом. Стоят на улице и орут, и ругаются на чем свет стоит. И еще ходили слухи, что один из них рано или поздно подрежет другого при взятии препятствия. — «Подрезать» на языке жокеев означало оттеснить или оттолкнуть противника в момент взятия препятствия, что в мире скачек считалось худшим из преступлений. Хотя сами изгороди делали сегодня из гибкого пластика, падение при этом считалось наиболее опасным, и травмы можно было получить самые серьезные.

— Но всем эти двое были до лампочки, — продолжил он. — Наверное, потому, что Барлоу был довольно подлым типом. А Митчелл — очень уж заносчивым.

— И вы всерьез считаете его убийцей? — спросил я.

— Не знаю, — ответил Дейси. — Надо сказать, я немало удивился, узнав, что его арестовали. Но в гневе люди способны на самые неожиданные поступки. Теряют над собой контроль.

Он сам не понимал, насколько прав. Как-то раз мне пришлось выступать на стороне обвинения в деле о психопате, чья семья клялась и божилась, что этот парень и комара не способен прихлопнуть. Что не помешало ему, пребывая в ярости, буквально разодрать на мелкие кусочки свою жену, причем не просто голыми руками, а с применением картофелечистки.

— Так я могу позвонить вам, если понадобится спросить о чем-то еще?

— Ну, звоните, — нехотя протянул он. — Хотя не думаю, что знаю нечто такое, чего не знают другие. Да и с этими двумя дела не имел. Мы занимаемся только гладкими скачками.

— Иногда для защиты важна самая мелкая и незначительная на вид деталь, — заметил я.

— А вы считаете его невиновным? — спросил он.

— Это не столь важно, — ответил я. — Моя работа состоит в том, чтобы бросить тень сомнения на выводы, сделанные стороной обвинения. Я не должен доказывать его невиновность, моя задача — вселить сомнения в умы присяжных в его виновности.

— Но если вы сами считаете его виновным, — заметил он, — тогда оказываете обществу плохую услугу. Что, если из-за вас оправдают и отпустят убийцу?

— Это забота стороны обвинения подать дело так, чтоб присяжные ни на миг не усомнились в его виновности. Не моя.

Он покачал головой.

— Довольно чудная система.

— Согласен, — кивнул я. — Что не мешает ей успешно работать на протяжении вот уже многих столетий.

Система правосудия уходит своими корнями во времена Древнего Рима, когда в пользу виновности или невиновности обвиняемого высказывались голосованием члены огромного жюри. Право быть судимыми жюри присяжных стало законом в Англии еще в тринадцатом веке, хотя нечто похожее временами наблюдалось и раньше. Согласно английскому законодательству, право быть судимым жюри присяжных распространялось на всех обвиняемых, кроме тех, кто совершил самые мелкие и незначительные преступления. Позже это было закреплено и в Конституции Соединенных Штатов. А вот во всех остальных странах, и даже в части европейских, эта практика отсутствовала. К примеру, в современной Германии жюри присяжных не существует. Там или один, или несколько судей решают, виновен или невиновен подсудимый.

— Мне действительно пора, — сказал Саймон Дейси, собрав последние свои вещи.

— Понимаю, — сказал я. — Приятно было познакомиться. Желаю вашему подопечному поскорее выздороветь.

— Спасибо.

Обмениваться рукопожатием мы не стали, руки у него были заняты газетами. Просто кивнули друг 129 ДРУГУ, как тогда, когда я только появился в приемной, затем я распахнул перед ним дверь, и он ушел.

А я снова уселся в розовое кресло. Часы на стене показывали 6.15.

Что я делаю?.. Скольким людям уже успел наговорить, что являюсь барристером, представляющим сторону защиты в деле Стива Митчелла, а ведь прекрасно понимаю, что не могу взять на себя эту роль. Не имею права. Да, я могу проходить по делу свидетелем, и не более того. Причем больше об этом никто не знает. Никто не знал, кроме Скота Барлоу, о нашей с ним встрече и разговоре в раздевалке на ипподроме. Или все же кто-то знал? Может, Барлоу успел кому-то сказать о «чертовом любителе», с которым поцапался в раздевалке? Впрочем, я в этом сильно сомневался. Так что же все-таки делать?..

Опыт подсказывал: надо пойти в полицию и заявить об этом инциденте. Ну, если не в полицию, то в прокуратуру точно. А инстинкт барристера подсказывал совсем другое: бежать от этого дела как черт от ладана и не оглядываться, иначе превратишься в соляной столб, как жена Лота. Может, мне следует отдать это все в руки правосудия и ни в коем случае не вмешиваться?..

Но что в данном случае есть правосудие? И еще мне кто-то настойчиво советовал взять это дело, а затем с треском проиграть. Что есть правосудие? Если я отстранюсь, возможно, кого-то другого начнут запугивать, уговорят поспособствовать тому, чтоб Стива Митчелла осудили? Разве сам факт, что некто столь упорно стремится выставить его убийцей, не доказывает, что Стив не убивал Барлоу? Если так, то разве я имею право отказаться от его дела? Но даже если мне удастся доказать его невиновность, что маловероятно, что будет со мной? «В следующий раз размозжу тебе башку, — сказал Трент. — В следующий раз оторву твои поганые яйца». Если я устранюсь, и на моем месте окажется другой адвокат, и Митчелла осудят, будет ли Трент или тот, кто стоит за ним, продолжать преследовать меня? При мысли об этой перспективе на лбу выступил холодный пот, а пальцы задрожали.

— Анжела, милая, — шепотом произнес я в пустой приемной. — Подскажи, что же делать?

Она не ответила. И снова меня охватила жгучая тоска по ней. Мне так недоставало ее любви и мудрости. Она всегда чисто инстинктивно знала, что правильно, а что — нет. И мы с ней обсуждали все, порой спорили до полного изнеможения. Она училась на психолога, и все семейные разговоры, даже на самые заурядные и приземленные темы, порой превращались в глубокий и всесторонний анализ. Помню, как-то раз я спросил ее, поедем ли мы на Рождество к моему отцу или к ее родителям. И вот через несколько часов мы докопались до самых глубинных и потаенных чувств, которые каждый из нас испытывал к своим родителям, а также к родителям друг друга. И дело кончилось тем, что на праздники мы остались дома и еще долго подсмеивались над собой. Как же мне не хватало ее звонкого заразительного смеха!

Глаза мои наполнились слезами, сдержать которые я был не в силах.

И как раз в этот неловкий момент в приемную вошла женщина в зеленом одеянии и бахилах. Я быстро отер слезы кулаком, надеясь, что она ничего не заметила.

— Так чем же могу вам помочь? — устало спросила она.

— Тяжелый выдался день? — сочувственно спросил я ее.

— Да уж, — улыбнулась она. — Но, думаю, мы спасли деньги мистера Рэдклиффа, потраченные на жеребенка.

— Сложный случай?

— Жизни ничто не угрожало, — ответила она. — Но если б не наше вмешательство, он бы уже никогда не смог выступать на скачках. Пришлось сшить несколько разорванных сухожилий, а также закрпить мышечную ткань. Он еще совсем молоденький. Поправится, будет как новенький. Вот глупыш. Налетел на машину, зацепился плечом за боковое зеркало, стал вырываться… и вот результат.

— Да, — кивнул я. — Саймон Дейси мне говорил.

Она удивленно приподняла бровь.

— А вы, собственно, кто? — спросила она.

— Джеффри Мейсон, — ответил я. Достал из кармана еще одну карточку, протянул ей.

— Ничего не продаете? — подозрительно спросила она, мельком взглянув на карточку.

— Нет, — усмехнулся я. — Пришел за информацией.

— Какой информацией?

— Видите ли, я барристер, представляю интересы Стива Митчелла.

— Наглый паршивец и задавака.

— Вот как? — удивился я. — Почему?

— Считает, что наделен невероятной привлекательностью, — пояснила она. — Что все женщины при виде его только об одном и мечтают, как бы залучить его в койку.

— И это происходит?

Она взглянула на меня, улыбнулась.

— Не хотелось бы мне оказаться на скамье свидетелей и отвечать на ваши вопросы.

— Постараюсь этого не допустить, — улыбнулся я в ответ. — Для этого, по крайней мере, мне надо знать ваше имя.

— Элеонор Кларк, — ответила она и протянула руку. Мы обменялись рукопожатием. — Вы вроде бы говорили, что хотели спросить о Милли Барлоу.

— Да. Вы ее знали?

— Конечно, знала, — ответила Элеонор. — Мы жили в одном доме вместе с еще тремя сотрудницами больницы.