Достоевский о Европе и славянстве - Иустин (Попович)

Жизнь — комедия. Это главный тезис диавольской философии мира. Трагедия людей состоит в том, что они эту комедию принимают всерьез. Кошмар-диавол понимает полнейшую бессмысленность мира, потому и стремится к самоуничтожению. Но ему не позволяют уничтожить самого себя, ибо таков он есть, он нужен для этой жизни. И поэтому все то, что он делает, он делает "по послушанию". "Единственно по долгу службы, — говорит он Ивану, — и по социальному моему положению я принужден остаться при пакостях. Честь добра кто-то берет всю себе, а мне оставлены в удел только пакости" [208].

Очень осторожно кошмар-диавол переходит на главную причину бунта Ивана — страдание. Страдание и есть жизнь, говорит он Ивану. "Без страдания какое было бы в ней удовольствие; все обратилось бы в один бесконечный молебен: оно свято, но скучновато" [209]. Но страдание можно было бы вынести, если бы оно существовало только в границах нашего трехмерного мира. Но ужас в том, что страдание преодолевает границы этого видимого мира и переходит в другой мир — невидимый, бесконечный, вечный.

Для того чтобы подкрепить свою богоборческую космологию, кошмар-диавол рассказывает Ивану, как у них, в том мире, существует все то, что есть и в этом: суеверия, сплетни, доносы, глупости, особенно же много страдания, мук и мучений. "Все, что у вас есть, — говорит он Ивану, — есть и у нас, это я уж тебе по дружбе одну тайну нашу открываю, хоть и запрещено.

— А какие муки у вас на том свете? — с каким-то странным оживлением прервал Иван.

— Какие муки? Ах, и не спрашивай: прежде было так и сяк, а ныне все больше нравственные пошли, "угрызения совести" и весь этот вздор. Это тоже от вас завелось, от "смягчения ваших нравов". Ну и кто же выиграл? Выиграли одни бессовестные, потому что ж им за угрызения совести, когда и совести-то нет вовсе. Зато пострадали люди порядочные, у которых еще оставалась совесть и честь" [210].

Кошмарный посетитель Ивана говорит о бессмертии и о потусторонней, загробной жизни как о чем-то для него очевидном, как о чем-то, что он постоянно созерцает и что является составной частью его самосознания и самоощущений. Для него это не факты логических и диалектических доказательств, но суть очевидной, непосредственной реальности, в которой он реально живет, которую знает, описывает и живописует. Но это лишь кое-что, частица из всего того, что он может втиснуть в узкие рамки людских понятий, переведенная на человеческий язык. Об этой вечной теме, "о нашей теме", как он говорит Ивану, существует некая легенда. Эта легенда — легенда о рае.

"Был здесь у вас на земле один такой мыслитель и философ; все отвергал, законы, совесть, веру, а главное — будущую жизнь. Помер, думал, что прямо во мрак и смерть, ан пред ним — будущая жизнь. Изумился и вознегодовал. "Это, — говорит, — противоречит моим убеждениям". Вот его за это и присудили… Присудили, чтобы прошел во мраке квадриллион километров, а когда кончит этот квадриллион, то тогда ему отворят райские двери и все простят…" Но этот осужденный постоял, посмотрел и лег поперек дороги: "Не хочу идти, из принципа не пойду!" Так он и пролежал почти тысячу лет, а потом встал и пошел свой квадриллион километров. "И только что ему отворили двери в рай и он вступил, то не пробыл еще и двух секунд, воскликнул, что за эти две секунды не только квадриллион, но и квадриллион квадриллионов пройти можно, да еще возвысив в квадриллионную степень!" [211]

Рассказывая легенду о рае, кошмар-диавол вплетает мысль о повторении жизни на земле, чтоб еще сильнее отравить измученного Ивана, так же как эта мысль позднее отравляла несчастного Ницше. "Теперешняя земля, может, сама-то биллион раз повторялась; ну, отживала, леденела, трескалась, рассыпалась на составные начала, опять вода яже над твердию, потом опять комета, опять солнце, опять из солнца земля, — ведь это развитие, может, уже бесконечно раз повторяется, и все в одном и том же виде, до черточки. Скучища неприличнейшая…" [212]

Вследствие того, что земля создана глупо и устроение ее трагично, потому что она диавольский хаос и мир зиждется на абсурде, потому что все и вся — только лишь бесконечная, бескрайняя бессмыслица, из-за этого вечное повторение мира есть не что иное, как вечное повторение всех бессмыслиц, повторение всяческого хаоса, глупостей и гадостей.

Присутствие кошмарного посетителя ужасно мучает Ивана. Ему бы хотелось логически понять, объяснить и дать определение этому существу, которое так смело философствует о вселенной и о земле как о каких-то малозначащих вещицах. Посетитель ощущает этот немой вопрос и стремится преподать себя как можно понятнее для человеческого разума.

— Я икс в неопределенном уравнении. Я какой-то призрак жизни, который потерял все концы и начала и даже сам позабыл наконец, как назвать себя. Ты смеешься… нет, ты не смеешься, ты опять сердишься. Ты вечно сердишься, тебе бы все только ума, а я опять-таки повторяю тебе, что я отдал бы всю эту надзвездную жизнь, все чины и почести за то только, чтобы воплотиться в душу семипудовой купчихи и Богу свечки ставить.

— Уж и ты в Бога веришь? — ненавистно усмехнулся Иван.

— То есть как тебе это сказать, если ты только серьезно…

— Есть Бог или нет? — опять со свирепой настойчивостью крикнул Иван.

— А, как ты серьезно? Голубчик мой, ей-Богу не знаю, вот великое слово сказал.

— Не знаешь, а Бога видишь? Нет, ты не сам по себе, ты — я, ты есть — я [213] и более ничего! Ты — дрянь, ты моя фантазия.

— То есть, если хочешь, я одной с тобой философии, вот это будет справедливо. Je pence donc je suis, это я знаю наверное, остальное же все, что кругом меня, все это миры, Бог и далее сам сатана, — это все для меня не доказано. Существует ли оно само по себе или есть только одна моя эманация, последовательное развитие моего я, существующего довременно и единолично…" [214]

"Я и ты" придерживаются одной философии Ивана. Родство их интеллектуальных сил проявляется ясно в одинаковом взгляде на мир и жизнь. Непонятным, таинственным образом кошмарная демоническая сила пронизывает все существо Ивана, и все его мысли, чувства, желания источают эту силу. Она настойчиво впилась в его душу, почти полувоплотилась в нем, и он уже не способен отделить себя от нее. Он ощущает не только схожесть, но и генетическое сродство своих кошмарных мыслей и слов с диавольскими.

"Слушай, — обращается Иван к своему кошмарному посетителю, — я теперь точно в бреду… Я тебя иногда не вижу и голоса твоего не слышу, но всегда угадываю то, что ты мелешь, потому что это я, я сам говорю, а не ты! [215] Ты ложь, ты болезнь моя, ты призрак. Я только не знаю, чем тебя истребить, и вижу, что некоторое время надобно пострадать. Ты моя галлюцинация. Ты воплощение меня самого, только одной, впрочем, моей стороны… моих чувств, только самых глупых и гадких… Ты — я, сам я, только с другой рожей. Ты именно говоришь то, что я уже мыслю… Ты берешь все мои скверные мысли, а главное — глупые. Ты глуп и пошл. Ты ужасно глуп. Нет, я тебя не вынесу! Что мне делать, что мне делать!" [216] Интересно, значимо и достойно всяческого внимания то, что мысль о неприятии мира и Бога Иван включает в разряд самых гнусных и самых глупых своих мыслей. Это сигнал того, что в нем потихоньку вызревает что-то новое, то, что вытесняет старые ценности и критерии. Из хаоса, в который Иван втянут своим атеизмом и анархизмом, возникают какие-то новые ценности и новые критерии, и старые критерии постепенно уступают место новым. Но процесс рождения новых ценностей и новых критериев бесконечно мучителен и болезнен, в особенности для такой, как Иван, искренней и цельной личности.

Кошмарное присутствие демонической силы, которую он ощущает всем своим существом, вынуждает его ум и сердце и все его чувства согласиться с существованием новой реальности — с существованием диавола. И все же для Ивана признать существование диавола, которого он никогда не признавал и даже не допускал такого признания, несказанно мучительно и тягостно.

"— Ни одной минуты не принимаю тебя за реальную правду! — в каком-то бешенстве кричит Иван. — Нет, ты не сам по себе, ты — я, ты есть я [217] и более ничего! Ты — дрянь, ты — моя фантазия! Ты глуп, ты ужасно глуп! Ты хочешь побороть меня реализмом, уверить меня, что ты есть, но я не хочу верить, что ты есть! Не поверю!" [218]

"— Это в Бога в наш век ретроградно верить, — отвечает Ивану кошмарный посетитель, — а я черт, в меня можно верить" [219].

Изо всех сил Иван старается не верить в реальность полуфантастического-полуреального появления своего посетителя, привыкший к человеческому диалектико-эмпирическому методу доказательств. Но посетитель приходит ему на помощь и открывает тайну своего метода.