Фронт и тыл Великой войны - Юрий Алексеевич Бахурин

и полковника Крымова, предполагает членство в Военной ложе и Гучкова, но затем признаёт: «Бесспорных доказательств о их принадлежности к масонству у нас нет»[1895]. По идее, на этом разговор о масонах в контексте версии о «заговоре генералов» можно закруглять, но я уделю ему ещё немного внимания. Ведь не менее важно представлять себе подоплёку мнимого или действительного влияния «вольных каменщиков» на внутреннюю политику в России накануне и в годы Великой войны. Согласно существующей версии, преобладание кадетов в масонских ложах сказалось и на Государственной Думе IV созыва, начавшей работу 15 (28) ноября 1912 года. В ней усилилось влияние кадетов и левых фракций, впрочем, всё же уступавших правым, и насчитывавших в своих рядах минимум 23 масона — членов думской ложи «Розы». Если верить вышеупомянутому Чхеидзе: «Помню разговоры о войне, о Распутине, о стачечном движении и др[угом]… Попыток перехода к активной деятельности, обсуждению и разработке каких-либо планов не было»[1896]. Более того, с началом Первой мировой войны генеральный секретарь Верховного совета «Великого Востока народов России» А. М. Колюбакин добровольцем отправился на фронт и погиб в прифронтовой полосе[1897], а другие высокопоставленные «братья» возглавляли санитарные отряды. Зато, начиная с тяжкого для Русской императорской армии и самой империи 1915 года, будто бы с подачи масонов в Думе возник «Прогрессивный блок», требовавший «правительства общественного доверия». Николай II же, не даровав его стране, поплатился за это властью.

Пионером в освоении этого сюжета в СССР стал доктор исторических наук Н. Н. Яковлев, автор весьма интересной книги, «нашего ответа Барбаре Такман», ранее уже цитировавшейся мной. В её постсоветском переиздании автор сообщал, что работа над книгой была инициирована лично председателем КГБ Ю. В. Андроповым и главой 5-го управления Комитета генерал-майором Ф. Д. Бобковым. В распоряжение учёного был предоставлен уникальный источник из закрытых архивов КГБ: датируемые 1931 и 1939 годами протоколы допросов и показания Н. В. Некрасова, одного из основателей и генерального секретаря Верховного совета «Великого Востока народов России», депутата Государственной Думы, министра путей сообщения и министра финансов во Временном правительстве. «К сожалению, эту бумагу прочёл и обработал не историк, а советский “беллетрист”, который “художественно” подал материал», — поморщилась из эмигрантского далёка писательница Н. Н. Берберова, точно ровно такая же оценка не была справедлива в отношении её собственного творчества[1898]. Тем не менее, в ту пору брошюра о масонах в событиях Первой мировой и 1917 года стала событием. Вот только ещё в 1990-х в научной печати были высказаны серьёзные сомнения в достоверности использованных Н. Н. Яковлевым документов. Искажения фамилий действующих лиц — «массонов» «Колюбякиных», «Гогечкорий», «Чхенкелий», признания Некрасова в [со]участии в покушении на Ленина в январе 1918 года, действиях мифических Трудовой крестьянской партии, Союзного бюро РСДРП(м), «вредительской организации Г. Г. Ягоды, орудовавшей на таких стройках социализма, как Беломоро-Балтийский канал, канал Москва — Волга»… Вердикт историков, впервые опубликовавших материалы следственных дел Некрасова, был однозначен: «“источник”»[1899].

По сию пору масонам вменяются самые темные и деструктивные замыслы и деяния, ведущие к социальным катаклизмам, не исключая Февральскую революцию — посевная Н. Н. Яковлева дала обильные всходы. Однако мнения последовавших за ним крупнейших отечественных и зарубежных исследователей истории российского масонства на сей счёт едины. Известный польский историк Людвик Хасс констатировал: Февральская революция застала русское масонство врасплох[1900]. Аналогичного мнения придерживались и такие учёные как доктор исторических наук В. И. Старцев: «…Бурный характер Февральской революции, и особенно восстания 27 февраля 1917 г., явился абсолютной неожиданностью для масонов»[1901], и доктор исторических наук О. Ф. Соловьев: «Свидетельств непосредственного участия… масонской организации в осуществлении революции не имеется»[1902].

Мне могут возразить, что большинство вышеуказанных оценок было высказано хотя и в перестроечное, но всё же советское время и ничего другого даже видные историки заявить в печати-де не могли, либо не решались. Конечно, это было бы очевидной придиркой, но даже если так, то ничто не мешает обратиться к точке зрения авторитетнейшего американского исследователя Леопольда Хеймсона. «Хотя любая конспиративная теория истоков русской революции может с трудом серьёзно приниматься в расчёт, — писал он ещё в первой половине 1960-х годов, — было бы столь же сложно утверждать, что личные контакты, неформальные политические соглашения, идущие в разрез с партийными курсами, которые ложи сделали возможными, все вместе были лишены политического значения в событийном развитии предыстории 1917 г.»[1903]. Хеймсон признавал, что Керенский, Некрасов, Терещенко и Коновалов являлись масонами и был готов биться об заклад, что это влияло на политику Временного правительства. А затем констатировал: «Даже если признать всё это, то наиболее примечательным явлением в русском масонстве на протяжении этих лет является скорее его политическая слабость, чем сила… Связи, которые были задуманы между либеральными и радикальными кругами русского общества, были с самого начала скорее кажущимися, чем реальными, и под давлением любого значительного политического кризиса оказались более эфемерными, чем в 1905 г. С самого начала масонство было неспособно навести мост через ту пропасть, которая на тот момент, по крайней мере в российских городских центрах, отделяла более привилегированный образованный слой российского общества от открыто недовольного и беспокойного рабочего класса. Сеть масонских лож не смогла сделать ничего более, как прикрыть эту пропасть бумагой…»[1904]. Таким образом, вывод западного историка согласуется с суждениями его отечественных коллег.

Ведущий исследователь масонства в России А. И. Серков уже в постсоветский период отметил ненависть большинства «вольных каменщиков» к самодержавию вообще и царствующей особе в частности. Он же приводил свидетельства как обсуждения заговоров с целью покушения на жизнь Николая II, так и подготовки масонами государственного переворота. Казалось бы, вот оно, признание учёным роли масонов в революции без налёта конспирологии? Как бы не так — вернее, именно так выглядела бы полуправда. Правда целиком же включает в себя и то, что к предложению масона полковника Мстиславского ещё в 1915 году убить царя прочие отнеслись «в высшей степени отрицательно». А равно и то, что «была прекращена работа в ложах по подготовке переворота, центр заговора переместился к группе Крымова — Гучкова, которые масонами не были, — пишет А. И. Серков. — Из воспоминаний А. И. Гучкова известно, что он, Н. В. Некрасов и М. И. Терещенко стали инициаторами подготовки дворцового переворота, “дабы предотвратить развитие стихийных сил революции”. Планировалось захватить царский поезд и заставить государя отказаться от престола в пользу сына. Однако события Февральской революции не позволили свершиться планам заговорщиков. Очевидно лишь одно — что ни дворцовый заговор,