Письма на воде (СИ) - Наталья Гринина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И было горячо, и было больно чуть-чуть, и было невыразимо прекрасно. Потому что руки помнили, души расцветали алыми маками, а тела, вздрагивая, вспоминали всё, что пережили когда-то вместе.
«Я буду смело любить вас…»
И Хэ Су любила его, смело, открыто и невыносимо чувственно. Без стеснения прикасаясь к нему, она смотрела на него затуманенными глазами, в которых больше не было слёз – там лунным светом сияли лишь любовь и влечение.
Всё происходящее казалось Ван Со сном и в то же время было настолько реальным, что он не знал, куда себя деть от нахлынувшей на него лавины жгучих, пронизывающих насквозь ощущений, и погружался в них, как в тёплую воду, нагретую полуденным летним солнцем.
Её мягкая гладкая кожа под его ненасытными руками… Струящийся шёлк её волос… Ласка её влажных губ, что шептали его имя, как он просил когда-то… Её маленькие ладошки на его плечах и спине, где больше не было шрамов…
Тени подчёркивали каждую чёрточку Хэ Су, каждое движение, и, догорая, гасли свечи, уступая лунных влюблённых предрассветному сумраку, который не спешил наполнять комнату, продлевая для них эту чарующую ночь, на пике которой наступило полное затмение сознания Ван Со. Он перестал контролировать себя и дрожал, ощущая Хэ Су целиком, от пульсирующих висков до круглых выступающих косточек на щиколотках, ощущая любимую всем телом, всей истосковавшейся душой, изнутри и вовне, как никогда прежде до этого.
Вот она, его Су. Его человек. Его женщина. Она – есть. Есть! С ним. В его руках. Снова, как и раньше, – только его. Навсегда теперь – только его.
Словно и не было этой тысячи лет. Никогда не было недоверия, непонимания, обид и ревности. Ничего не было, кроме их любви. И ничего не будет, кроме них.
Всё изменилось. Он не был больше императором, скованным положением и долгом, а она – простой придворной дамой без влиятельного клана за спиной, способного поддержать правителя. Они стали обычными людьми, которые могли свободно – действительно свободно! – любить друг друга.
И не было нежности той самой первой ночи недалеко от Сонгака, в пустынном поместье, спасшем их двоих от дворца, укрывшем от чужих взглядов, зависти и осуждения. Не было трепетной ласки и томительной неги, растянувшейся настолько, насколько обоим тогда хватило терпения. Потому что терпения не осталось: оно истончилось за тысячу лет. И его место заняла страсть – чистая, безумная, свободная. Страсть, которую подпитывали обострившийся голод и страх, что это нереально, невозможно и недолговечно.
Руки Ван Со скользили по горячему нежному телу Хэ Су, по плавным изгибам её ног, обнимали колени, на которых не осталось следов минувших пыток и страданий. Ничего не осталось, кроме них самих – обычных смертных, мужчины и женщины, любящих друг друга. Без условностей. Без предрассудков. Без горечи.
Откровенные ласки Хэ Су, её цветочное дыхание, её глубокие жаркие поцелуи, её хриплый срывающийся голос сводили Ван Со с ума, и с каждым её движением навстречу, с каждым обжигающим прикосновением, с каждым волнующим стоном он чувствовал, как растворяется в памяти, безвозвратно покидая его, прежняя неотступная боль и тоскливое одиночество.
Он больше не был один. И никогда больше не будет.
– Смотри на меня! – требовательно прошептал он, обхватывая ладонями её напряжённое от страсти лицо. – Смотри! Не закрывай глаза. Не оставляй меня больше, слышишь?
И, поднимаясь вместе с ним к небесам, Хэ Су смотрела на него и улыбалась, как умела улыбаться лишь она одна. И кричала в голос, переживая наступающие волны наслаждения, зная, что можно ни от кого не таиться и больше не сдерживаться. В её глазах мягко сиял лунный свет, рассыпавшийся искрящимся фейерверком, когда всё тело Ван Со пронзило такое невероятное ощущение, о котором он раньше и не догадывался.
Это острое невыносимое ощущение абсолютного подлинного счастья накрывало его вновь и вновь, заставляя содрогаться ещё и ещё, повторяя имя любимой, и с силой сжимать её в объятиях, больше не боясь, что она исчезнет, как только наступит рассвет.
Он всегда знал, что ночь лучше, честнее, свободнее дня.
И убедился в этом снова.
Спустя какую-то тысячу лет.
***
Ван Со смотрел на спавшую рядом Хэ Су, утомлённую и счастливую, и чувствовал, что всё наконец-то встало на свои места. Всё наконец-то вернулось на круги своя, став при этом неизмеримо лучше и правильнее.
Он никак не мог насмотреться на неё, надышаться её запахом, таким родным, таким соблазнительным и в то же время обволакивающим его трепетной лаской и покоем.
Так уже было когда-то. И так будет снова, ещё не раз.
Они встретили рассвет, обнимая друг друга в полном изнеможении, шепча слова любви между затихающими поцелуями, и Хэ Су, как ни боролась со сном, всё-таки заснула у него на плече. Он крепко прижимал её к себе и, лишь когда её дыхание стало ровным и глубоким, позволил себе расслабить руки. Но и тогда он не выпускал её из объятий, навёрстывая всё то потерянное время, что они существовали порознь. Год, тысяча лет – какая разница, если одинаково больно.
«Я наконец-то чувствовал тебя всей душой, всем своим тоскливым
одиночеством, которое ты заполнила собой, своим свежим цветочным дыханием
и ласковой мягкостью рук…»
Сейчас ему было тепло и уютно: комнату наполняли медовые рассветные лучи, мягкие руки Хэ Су обвивали его за шею и талию, и не хотелось, чтобы это заканчивалось.
И вдруг Ван Со вспомнил, как умирал. Почему это тяжёлое воспоминание вернулось к нему в такой умиротворяющий момент, он не понял. Только зябко вздрогнул, когда вновь увидел себя в императорской спальне, на широкой кровати, ставшей его траурным ложем.
Он вспомнил, как ему было холодно. Озноб пробирал его, несмотря на одежду, одеяла и закрытые створки окон, которые Чжи Мон притворил, игнорируя слабый протест умирающего.
Чжи Мон…
Он был последним, кого Ван Со видел, прощаясь с жизнью и навеки покидая Корё. Последним и единственным, кто видел грозного и сурового императора жалким и слабым. Чжи Мон говорил ему о воле Небес, что выводило Ван Со из себя, отбирая у него остатки сил. Волны жгучей боли в груди накатывали одна за другой и спасительные просветы между ними становились всё короче. Задыхаясь и захлёбываясь кровью, он думал только об одном – скорее бы… Скорее бы это всё закончилось и он начал свой новый
