Сага о Форсайтах - Джон Голсуорси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джон смешался. Как она могла говорить такие вещи перед самым расставанием?
– Раз ты так на это смотришь, – сказал он, – я не должен ехать. Скажу маме, что буду работать. В мире такое положение!
– Положение в мире?!
Джон глубже засунул руки в карманы.
– Ну да. Подумай о тех, кто голодает.
Флер замотала головой.
– Нет-нет-нет! Никогда и ни за что я не сделаю себя несчастной без причины!
– Без причины?! В мире столько несчастных! И они, конечно же, нуждаются в помощи!
– О да, все это я знаю. Однако помочь людям невозможно, Джон. Они безнадежны. Стоит вытащить их из одной ямы, они угодят в другую. Только посмотри на них! Они все еще за что-то борются, составляют какие-то заговоры, воюют и при этом не перестают пачками умирать – идиоты!
– Тебе их разве не жалко?
– Жалко, да. Но я не собираюсь из-за них сама становиться несчастной.
И оба замолчали, взволнованные тем, что впервые мельком увидели природу друг друга.
– По-моему, люди грубы и тупы, – сказала Флер упрямо.
– А по-моему, несчастны, – ответил Джон.
Они как будто бы поссорились – причем в этот знаменательный и вместе с тем ужасный момент, когда за последними ивами их ждала разлука!
– Ну так езжай, помогай своим несчастным и не думай обо мне.
Джон остолбенел. Пот выступил у него на лбу, руки задрожали. Флер тоже остановилась и хмуро глядела на реку.
– Я не могу не верить в некоторые вещи, – сказал Джон почти исступленно. – Например, в то, что все люди должны наслаждаться жизнью.
Флер рассмеялась.
– Ты сам никогда не будешь ею наслаждаться, если не позаботишься о своем счастье. Или для тебя наслаждаться жизнью – значит быть несчастным? Таких людей, разумеется, много.
Она была бледна, глаза потемнели, губы сделались тоньше. Неужели это ее лицо неотрывно глядело в воду? Джон почувствовал себя как в романе, где герой выбирает между любовью и долгом. И тут она повернула к нему голову. Ничто не могло бы опьянить его больше, чем этот воодушевленный взгляд, который подействовал на него в точности так же, как на собаку – дерганье за поводок. Он подбежал к ней, виляя хвостом и высунув язык.
– Давай не будем глупыми, – сказала она, – жизнь слишком коротка. Смотри, Джон, за этой излучиной я должна буду переправиться на другой берег. Мне вон туда – где начинается лес.
Джон увидел крышу, пару труб и кусок стены в просвете между деревьями. Сердце его упало.
– Мне пора. За ту изгородь нам вдвоем нельзя – нас могут увидеть из дома. Давай дойдем до нее и там попрощаемся.
Бок о бок, рука в руке, они молча пошли к живой изгороди в розовых и белых цветах.
– Мой клуб, «Талисман», находится на Стрэттон-стрит, Пиккадилли. Письма будут там в безопасности, и я прихожу туда раз в неделю, почти не пропуская.
Джон кивнул. Лицо его застыло, глаза смотрели точно вперед.
– Сегодня двадцать третье мая, – сказала Флер, – а девятого июля, в три часа, я буду перед «Вакхом и Ариадной»[64]. Придешь?
– Приду.
– Если тебе сейчас так же скверно, как мне, тогда все в порядке. Давай пропустим этих людей.
Мужчина, женщина и их дети, растянувшиеся цепочкой, прошли неторопливой воскресной походкой.
– Семейная идиллия! – сказала Флер, когда все они скрылись за калиткой.
Она подошла к боярышниковой изгороди почти вплотную, так что цветущие ветки простерлись над ее головой и одна задела щеку. Джон ревниво отстранил розовое соцветие.
– До свидания, Джон!
Секунду они стояли, сжимая руки друг друга. Их губы встретились в третий раз, потом разомкнулись, Флер высвободилась и вбежала в калитку. А Джон так и остался стоять, и все та же розовая ветка упиралась ему в лоб. Исчезла! На целую вечность – на семь недель без двух дней! Он бросился к калитке: Флер шагала быстро и уже почти нагнала семейство с детьми. Она обернулась, и он увидел, как она слегка махнула ему рукой, а потом ускорила шаг, и семейство скрыло ее от него.
Припомнив комическую песенку: «Паддингтонский стон – самый тяжкий он. Испустил бедняга пэддингтонский стон…», Джон, не помня себя, почти бегом бросился в Рединг, на станцию. Всю дорогу до Лондона и от Лондона до Уонсдона, держа на коленях раскрытое «Сердце тропы», юноша мысленно плел стихотворение, в котором было столько чувства, что рифмы не складывались.
XII
Каприз
Флер прибавила шагу. Быстрое движение было ей необходимо: во-первых, она опаздывала, во-вторых, хотела встряхнуться, чтобы, когда придет домой, не витать в облаках. Миновав острова, станцию и гостиницу, она уже хотела сесть на паром, но ее окликнул какой-то молодой человек, стоявший в маленькой лодке, держась за кусты.
– Мисс Форсайт, позвольте мне перевезти вас на тот берег. Я нарочно для этого приплыл.
Флер посмотрела на него в полном недоумении. Тогда он пояснил:
– Не беспокойтесь, я просто пил чай с вашими родными и решил избавить вас от лишнего труда. Мне по дороге, я как раз возвращаюсь в Пэнгборн. Моя фамилия Монт, мы с вами виделись – может быть, помните? – в картинной галерее, когда ваш отец пригласил меня посмотреть его коллекцию.
– Ах да! – сказала Флер. – Платок!
Так, значит, знакомством с Джоном она была обязана этому молодому человеку. Взяв его руку, она села в лодку – по-прежнему взволнованная, слегка запыхавшаяся и потому молчаливая, чего нельзя было сказать о молодом человеке. Флер еще не видала людей, которые могли бы за такой короткий срок так много наговорить. Он сообщил ей свой возраст (двадцать четыре года) и вес (десять стоунов одиннадцать фунтов[65]), рассказал, где живет (недалеко от нее), как чувствовал себя под обстрелом и во время газовой атаки, чем ему не понравилась «Юнона» Восповича и каковы его собственные представления об этой богине. Еще он упомянул копию Гойи, заметив, что Флер не очень-то похожа на ту девушку, обрисовал в двух словах положение Англии, назвал мсье Профона (или как там его?) ужасно приятным малым, некоторые картины из коллекции – потрясающими, а некоторые – ископаемыми, выразил надежду на то, что Флер разрешит ему в другой раз приплыть и покатать ее по реке (ведь он вполне надежный лодочник) и что когда-нибудь они сходят на русский балет, поинтересовался ее мнением о Чехове и поделился с нею своим. Имя Флер Форсайт звучало, по его мнению, просто роскошно, а вот собственным родителям он не мог простить того, что, вдобавок к фамилии Монт, они назвали его Майклом. Рассказав кратко о своем отце, молодой человек заявил, что, если Флер хочет почитать хорошую книгу, ей следует взять «Иова», и что отец его похож
