Переписка 1826-1837 - Александр Пушкин

и т. д.

1264

Милостивый государь.

После прочтения Вашего прекрасного труда [„История Пугачевского бунта“] мои занятия, до того очень смутные и беспорядочные, приняли совершенно определенное направление, и мое влечение к истории проявилось окончательно; эпоха, вами избранная и разработанная с таким замечательным мастерством, заинтересовала меня столь живо, что я взялся за ее изучение; и Архив комиссии пограничных споров, как ее назвал А. Гумбольдт, дал мне первые материалы: я начал делать выписки из всего, что мне показалось любопытным в этом архиве, и после 8 месяцев усидчивой работы над 12-ю толстыми фолиантами я в конце концов получил эскиз их содержания, обнимающий историю Пугачева от его бегства из-под Казани до сражения под Татищевой; выписки эти, смею сказать, интересны тем, что представляют все особенности этой эпохи, столь странной и кровавой! Закончив Пугачева, я возымел желание возобновить свои труды и изучил еще 5 фолиантов, писанных очень неразборчивым почерком и содержащих бегство калмыков.

Указы Пугачева, множество простодушных рассказов („показаний“), отлично рисующих нравы того времени и страны, переписка русского правительства с Китаем — всё это заставляет меня настолько ценить мои труды, чтобы думать, что они не лишены всякого интереса для Вас и что, предлагая их вам, я заслужу Вашу признательность и некоторое уважение, чем и буду гордиться. Однако печальные обстоятельства вынуждают меня соединить с этим предложением денежный интерес; мне недостает 500 руб.: выручите меня из беды, если имеете к тому возможность, и, удвоив свои усилия, я постараюсь доказать Вам мою благодарность.

Итак, остаюсь в приятном ожидании скорого ответа и с глубочайшим почтением и величайшим уважением пребываю навсегда, милостивый государь, Ваш преданнейший слуга

Константин Бух.

9 октября 1835. Оренбург.

Мой адрес […]

1265

ль вписано.

1266

Вторая половина листа оторвана.

1267

Вот я, сударыня, и прибыл в Петербург. Представьте себе, что молчание моей жены объяснялось тем, что ей взбрело на ум адресовать письма в Опочку. Бог знает, откуда она это взяла. Во всяком случае умоляю вас послать туда кого-нибудь из наших людей сказать почтмейстеру, что меня нет больше в деревне и чтобы он переслал всё у него находящееся обратно в Петербург.

Бедную мать мою я застал почти при смерти, она приехала из Павловска искать квартиру и вдруг почувствовала себя дурно у госпожи Княжниной, где остановилась. Раух и Спасский потеряли всякую надежду. В этом печальном положении я еще с огорчением вижу, что бедная моя Натали стала мишенью для ненависти света. Повсюду говорят: это ужасно, что она так наряжается, в то время как ее свекру и свекрови есть нечего, и ее свекровь умирает у чужих людей. Вы знаете, как обстоит дело. Нельзя конечно сказать, чтобы человек, имеющий 1200 крестьян, был нищим. Стало быть, у отца моего кое-что есть, а у меня нет ничего. Во всяком случае, Натали тут не при чем, и отвечать за нее должен я. Если бы мать моя решила поселиться у нас, Натали, разумеется, ее бы приняла. Но холодный дом, полный детворы и набитый гостями, едва ли годится для больной. Матери моей лучше у себя. Я застал ее уже перебравшейся. Отец мой в положении, всячески достойном жалости. Что до меня, я исхожу желчью и совершенно ошеломлен.

Поверьте мне, дорогая госпожа Осипова, хотя жизнь — и süsse Gewohnheit, [1623] однако в ней есть горечь, делающая ее в конце концов отвратительной, а свет — мерзкая куча грязи. Тригорское мне милее. Кланяюсь вам от всего сердца.

1268

говорят, что безумие — несчастье; ошибаются — это благо.

1269

В подлиннике: Осла

1270

Прорвано.

1271

Прорвано.

1272

Прорвано.

1273

Наконец, сударыня, я был утешен получением вашего письма от 27 ноября. Оно было около 4 недель в дороге. Мы не знали, что думать о вашем молчании. Не знаю, но полагаю, что вы в Пскове, и туда адресую это письмо. Матери моей лучше, но до выздоровления еще далеко. Она слаба, однакож болезнь утихла. Отец всячески достоин жалости. Жена моя благодарит вас за память и поручает себя вашей дружбе. […] Желаю вам здоровья и хороших праздников; ничего не говорю о моей неизменной преданности.

Государь только что оказал свою милость большей части заговорщиков 1825 г., между прочим и моему бедному Кюхельбекеру. […] Край прекрасный, но мне бы хотелось, чтобы он был поближе к нам; и, может быть, ему позволят поселиться в деревне его сестры, г-жи Глинки. Правительство всегда относилось к нему с кротостью и снисходительностью.

Как подумаю, что уже 10 лет протекло со времени этого несчастного возмущения, мне кажется, что всё я видел во сне. Сколько событий, сколько перемен во всем, начиная с моих собственных мнений, моего положения и проч., и проч. Право, только дружбу мою к вам и вашему семейству я нахожу в душе моей всё тою же, всегда полной и нераздельной.

26 дек.

Ваше заемное письмо готово, и я вышлю его вам в следующий раз.

1274

Пришлите мне, прошу вас, три последних тома мемуаров лорда Байрона, о которых я очень беспокоюсь. Вот опыт моего знания греческого языка — я думаю, что ошибся и что нужно писать τον ποητην вместо дательного. Тысячи приветов.

1275

Если всё кончено, дайте мне какой-нибудь знак.

1276

и т. п.

1277

Обозрений.

1278

Переделано из Reviews

1279

Обозрения.

1280

Переделано из доставила

1281

Прорвано.

1282

Прорвано.

1283

Прорвано.

1284

Прорвано.

1285

Прорвано.

1286

Прорвано.

1287

Прорвано.

1288

Прорвано.

1289

Прорвано.

1290

Прорвано.

1291

Прорвано.

1292

Прорвано.

1293

Прорвано.

1294

Прорвано.

1295

18 января 1836.

Спасибо, мой дорогой друг, за письмо, которое я получила на этих днях, — но не могла вам ответить, ибо с 28 декабря я лежала в постели, не будучи в состоянии пошевельнуть ни ногой, ни рукой. Так как я по прежнему не глотаю никаких снадобий, выздоровление мое началось лишь 3 дня тому назад, и я спешу сказать вам, что ваше письмо от 26 декабря заставило меня испытать чувство теплой радости — сообщив мне добрую весть об облегчении участи несчастных ссыльных — но правда ли это? — не в Петербурге ли только этому верят? Я стала недоверчивой — видишь столько противоречий в том, что происходит перед нашими глазами, в том, о чем слышишь, — что не знаешь, что думать. Почему вы попрежнему причиняете себе беспокойства по поводу Надежды Осиповны? Ольга писала недавно, что ее здоровье восстанавливается, что она спит хорошо, ест с аппетитом, — чего же вы еще хотите в нашем возрасте? Вполне естественно, что она не может выздороветь так быстро, как это было возможно десять лет назад. — У Аннеты в одно время со мной была лихорадка, от которой она еще не совсем оправилась, и между тем она хочет ехать к вам в Петербург — сейчас она в Голубове. — А я уж остерегусь покинуть мою пустыню, где в конце концов я чувствую себя лучше, чем где бы то ни было, — если к тому же, память тех, кого я [так] люблю, время от времени меня там посещает. Оттенок меланхолии, которая царит в вашем письме, перешел и в мое сердце, и каждый раз, что я его перечитываю, чувство это возникает вновь, а между тем одному богу известно, как я желаю, чтобы вы были счастливы и довольны. — Один знакомый пишет мне из Петербурга, что Наталья Николаевна продолжает быть первой красавицей среди красавиц на всех балах. Поздравляю ее с этим и желаю, чтобы можно было сказать о ней, что она самая счастливая среди счастливых. Прощайте искренно мною любимый Александр Сергеевич, моя нежная дружба к вам тоже выдержала испытание времени. П. О.

1296

высокобла[го]родию переделано из высокородию