Собрание сочинений святителя Григория Богослова - Григорий Богослов

Пусть так.

Но присовокупи, какая именно нужда. Не та ли, чтобы иных избавить от опасности?

Тогда, по крайней мере, полезна клятва.

Или и себя избавить от обвинений в гнусном преступлении.

Да! Но клятва никогда не должна служить мне к приобретению имущества, потому что сие представляется крайне гнусным и весьма легко может вовлечь в ложную клятву. Да и что, кроме корысти, чаще приводит к ложным клятвам? Как скоро касается дело до денег, весьма многие оказываются злонравными.

Кто не согласится с этим? И софисты утверждали то же.

Важно ли же это для нас?

Нимало. Но если станем подражать и окажемся худшими, то сие будет нам стыдно.

И очень. Каких же клятв особенно избегать должно?

Само собою видно.

Однако же безопаснее услышать от тебя.

Я утверждаю, что должно избегать клятв наиболее ужасных.

Разве боишься выговорить?

Короче сказать, тех, в которых упоминается Божие имя.

А в которых упоминаются Писание, Христовы страдания и приношения Богу?

И это равно таинственно.

А у нас всего более в употреблении сим клясться.

О том и проливаю слезы. Ибо что утверждено обычаем, то обращается в закон. Однако же чего не может преодолеть разум?

Какую же дозволишь клятву?

Желал бы никакой не дозволять, а в противном случае пусть будет какая–нибудь другая клятва.

Неужели не должно клясться женой, детьми, спасением, жизнью и будущим беспечальным веком?

Это суть проклятия, хотя почитаются также и клятвой.

Пусть почитаются; только бы мы, поражаемые сей клятвой, не погибали. В таком случае нет опасности для души, которую погубить есть уже конечная смерть.

Справедливо говоришь. Но у тебя, как скоро закипело сердце, при всяком случае готовы на языке: Бог, святая трапеза, что для тебя всего любезнее, крест, жена, Божия кровь, своя собственная кровь, земля и море — словом, что ни представит тебе прежде всего твоя негодная опрометчивость при содействии твоего губителя, который производит даже и то, что самая болезнь кажется тебе приятной; и ты (странное неразумие!) остаешься уверенным, что с твоего гнилого языка льется золото.

Точно так бывает, как говоришь ты.

Одна волна воздвигает другую, когда в тебе дышат, может быть, гнев, а может быть, и страсть к деньгам. Ибо много сетей, и человек не почитает страшным делом расточаемых им клятв.

Да, не почитает страшным.

Но его, бедного, душит клятва, если задерживает ее в себе.

Ты как живописец изображаешь эту страсть.

Он думает уверить тем самым, через что делается более недостойным вероятия. Не понятное ли это дело? На что тебе много слов, если имеет силу одно?

Конечно, напрасный труд.

На что же тебе и многие клятвы, если бы имела силу одна?

Думаю, что тогда не было бы нужды во многих.

Посему множество клятв есть уже признак, что нет к тебе доверенности.

Не иначе; правду ты говоришь.

Поэтому или вовсе не клянись, или клянись как можно реже.

Это всего лучше.

Если одна клятва нарушается, то и все будут нарушены.

Прекрасное заключение.

Разве иной скажет: множеству клятв лучше поверят.

Так обыкновенно думают.

Но разве, сложив вместе несколько пылинок, сделаешь из этого золото?

Кто ж это сделает? В природе ли это вещей?

А на каком же основании из многого невероятного составится вероятное?

Мне кажется, что никакого нет к тому основания.

Перестанешь ли, наконец, предпочитать всему самое негодное богатство, то есть всегда и при всяком деле, ешь ли, играешь ли в зернь, плывешь ли, путешествуешь ли, в счастье ли ты или в несчастье, продаешь или покупаешь, радуешься или печалишься, находишься в кругу друзей и пирующих, изрыгать клятвы, подобно пресытившемуся пищей или питьем?

Весьма бедственное дело поступать так.

Не клянешься ли также ради всего, как будто ты уже сам не свой, как скоро другие взяли над тобой верх, словом ли, делом ли, прикровенно ли или насильственно?

По большой части так бывает на деле.

Этим оскорбляешь ты всех — и Бога и тварей.

Каким же образом всех?

Таким, что все смешаешь воедино, даже и то, что не равно между собой. А это вервь от узды.

Что же скажешь на это? Не находим ли, что и Бог иногда клянется?

Так говорит Писание.

Но что совершеннее Бога?

Конечно, не найдешь ничего совершеннее.

А если ничего нет совершеннее, то значит, что Бог и клясться не может. Как же Писание говорит, что Бог клянется?

Как скоро Бог говорит что–нибудь, это уже есть клятва Божия. Как же в Писании говорится, что Бог клянется Самим Собой? Как? Он перестал бы совершенно быть Богом, если бы сказал ложь. Ты говоришь нечто страшное.

И это в естестве Божием, чтобы не лгать. Против сего никто не будет спорить.

А что? Ветхий Завет не запрещает клятвы, но требует только истинной. Но тогда и убивать было законно, ныне же не позволено даже ударить. Почему так?

Тогда подвергалось осуждению совершение худого поступка, ныне же осуждается самое первое движение ко греху.

Так мне кажется, потому что мы простираемся к большему совершенству.

А потому целомудренный и не клянется.

Что же? Им, как младенцам, даем одни начатки пищи, чтобы впоследствии могли принимать совершенную пищу? И справедливо, и весьма умно. Говорят, что и Павел клянется.

Кто это сказал тебе? Верно, какой–нибудь пустослов? Павел сам говорит: свидетель ми есть Бог (Рим. 1:9), и: видит Бог. Это не клятва. А что же?

Непререкаемое подтверждение важности сказанного. Дозволь и мне то же.

О, если бы ты и во всем, по мере сил, стал Павлом! Это верное для тебя мерило.

Не уступишь ли чего–нибудь гневу? Хорошо.

А в гневе, конечно, всякому случается клясться.

Неужели по твоему мнению одинаковое зло хуже зла двойного?

Возможно ли это?

Каково тебе покажется, если ничем не раздраженный вдруг начинает клясться?

Это весьма худо.

А если я раздражен и сделаю еще новое зло?

И это также худо. Впрочем, меньше худо, если сделано по незнанию. Но я подлежу ответственности за всякое свое произвольное движение. Но если клянусь, хотя произвольно, однако же для того, чтобы избавить от опасности?

Пусть дозволяет кто–нибудь другой! А если кто напишет клятву, не произнося ее словом? Что же значит письмо? Рукописание связывает крепче уз. Если же по нужде?

Для чего не умер? Надлежало прежде принять смерть. А если дана клятва, когда не лежало перед клянущимся Писание? Что делает клятву священной: страница или Бог? Очевидно, что Бог.

Ты боишься пергамена, а я больше боюсь Бога. Многие подвержены этой болезни. Со многими бывает то же, что и с человеком, который бьет и бесчестит господина, а дает свободу или даже готов оказать честь его рабу.

Какое поругание!

Или который бережет царское изображение, а самого царя свергает с престола.

И это бывает. Но если осталось еще что сказать, присовокупи и то.

Многие говорят: язык произнес клятву, а ум не давал ее. Но легче во всем другом найти себе извинение, нежели в клятве. Никто и нисколько да не обманывает сам себя. Во всяком случае, клятва дана, а двоедушием сколько еще увеличивается грех!

Вижу и сам.

Что такое клятва? Решительная мысль.

В ужас прихожу, слыша слова твои.

Так говоришь; но пока не вижу на опыте, не знаю, верно ли это. Ибо верны дела. И свинья приходит тотчас в ужас, когда слышит крик другой свиньи.

Да.

Но это еще не великое дело. Если же слово коснулось сердца, за сие хвалю.

Но что же? Разве нет у меня очистительной купели?

Есть. Но рассуди.

О чем же должно рассудить?

Она очищает грехопадения, но не всегда очищает и нравы.

Когда же может очищать и нравы?

В том одном случае, если предочистишь их несколько.

Понимаю.

Нужен страх, чтобы не грешить впредь, а то, что многое прощено, еще не достоинство.

Почему же это? Объясни мне.

Опасно, чтобы не потребовалось вторичное очищение.

Что же это за очищение? Растолкуй.

Очищение посредством долговременных слез и измождения плоти.

Не желал бы я иметь в нем нужды.

Да! Страшно потерять дар более удобный.

Это — Божии скрижали.

Точно, Божии; но ты напиши на скрижалях своего сердца. Хочешь ли знать, что и в этом видна брань завистника, который завидует твоим успехам?

Очень одолжишь, сказав о сем. Ибо много терплю браней от врага.

Слушай.

Говори.

Не без слез выслушивал я, когда ты говорил.

Что такое? Не отопрусь, если говорил.

Ты говаривал: если вымолвлю какое–нибудь слово, но не подтвержу его клятвой, то стыжусь своих речей, как чего–то неполного.

Никакого нет сомнения, что говаривал так.

И чего не достает, сам ты дополнишь к речи. Это есть клятва — худое дополнение. Подлинно, страшный пламень!