Юбер аллес (бета-версия) - Юрий Нестеренко

- Я вполне разделяю твое отношение к идеологии этой книги, но, как я слышал, она все же достаточно остроумна.

- Да какое там остроумие! Половина шуток основана на дерьме. В буквальном смысле. "Вторичный продукт". Если эту книжку и стоит кому читать, то разве что дамам, сидящим на диете - всякий аппетит отобьет на полгода вперед... И что в итоге? Русская интеллигенция говорит ему "Вернись, я все прощу". И он с триумфом едет на Родину. Точнее, не сразу. Первое приглашение он порвал, поскольку оно начиналось - "Уважаемый господин Войнович!" Да еще и разразился ядовитой статьей по этому поводу. Принял только второе, которое начиналось с "Глубокоуважаемый Владимир Николаевич!"... Причем российские власти тоже приняли его вполне благосклонно. Вслух они этого не скажут, но им тоже приятно, что "немцам вставили фитиля". Наши ограничились тем, что объявили его персоной non grata на территории Райха. Привлечь его к суду за клевету невозможно, фантастика не может быть клеветой по определению... Не знаю, может, и этого не стоило делать, чтобы, как говорится, не создавать рекламу и ореол мученика - хотя атлантистская пропаганда и без нас постаралась бы... Вообще злопыхатель всегда в выигрыше. Если на его нападки реагируют - "ага, правда глаза колет!" Если не реагируют - "ага, возразить-то нечего!"

- По такой логике его бы следовало наградить, - усмехнулся Хайнц. - Кстати, ты никогда не замечал - по-русски слова "наградить" и "нагадить" отличаются всего одной буквой?

Фридрих отметил про себя, что, похоже, его друг так и не избавился от своего филологического увлечения. Из репродукторов тем временем грянули первые такты красивой мелодии, знакомой всему Райхсрауму. Интересно, подумал Власов, на каком языке будут исполнять?

"Знамена вверх!

В шеренгах, плотно слитых..."

- вывел молодой сильный голос по-русски.

-... еще какой-то скандально известный писатель, тоже Владимир? - продолжал меж тем Эберлинг. - Которого долго держали в психлечебнице...

- Сорокин, - с отвращением поморщился Фридрих. - Ну, это и обсуждать нечего. Случай клинический в самом буквальном смысле. Маниакальная копрофилия, тяжелая социопатия, все это еще отягощенное манией величия...

- Я слышал, что он все-таки неплохой стилист.

- Про Мопассана тоже говорили что-то подобное. Что не помешало ему закончить тем же - пожиранием фекалий в сумасшедшем доме. Впрочем, все непотребства, о которых писал Мопассан, по сравнению с сорокинщиной - просто образец чистоты и вкуса. Да что там Мопассан - даже надписи в солдатском сортире более достойны называться литературой... Но в клинику Сорокина отправили лишь после того, как он устроил, как это называют атлантисты, "перформанс" в Центральном Доме Литераторов - принес туда полный пакет дерьма и принялся кидаться им в окружающих. На мой взгляд, надо было изолировать его раньше. По крайней мере, люди бы не пострадали...

- На Западе и без того поднялась истерика вокруг очередного "узника совести", а Мосюк, сам знаешь, любит периодически заигрывать с Америкой...

- Вот именно что все равно поднялась. Так и нечего было придавать этому значение. И уж тем более нечего было выпускать его потом, что, конечно же, атлантисты объявили своей победой. "Если он опасный псих, то почему вы его выпустили, а если не псих, почему держали?" И это говорят те, кто регулярно выпускает из своих психушек педофилов и маньяков после нескольких лет бесполезного "лечения"! Впрочем, ладно. По крайней мере, он больше не проблема Райхсраума, пусть теперь учит есть дерьмо американских студентов. А взамен французы отпустили из своей тюрьмы Жана-Мари Ле Пена, и это главный плюс во всей этой истории.

Повсюду наши флаги

Будут реять скоро,

Неволе длиться

Долго не дано!

- закончил солист последний куплет. Вообще-то в канонической версии есть еще четвертый, но он - повторение первого, и в России, а в последнее время и в райхе, его обычно не пели. Фридрих догадывался, почему был выбран русский вариант  "Песни Хорста Весселя". Не из-за четвертого куплета, а из-за третьего. В официальном русском переводе вариант "наши флаги" - единственно возможный по причине стихотворного размера. В оригинале же в этом месте изначально было "Hitlerfahnen". Через некоторое время после Сентябрьских убийств, когда имя Хитлера стало как-то постепенно исчезать из обихода, возник второй вариант, аналогичный появившемуся позже русскому - "uns're Fahnen" - а после Второго Чревычайного Съезда он стал единственным. Потом, при Шуке, когда не только об ошибках, но и о заслугах первого лидера Райха снова стали говорить вслух и, в конце концов, во всех официальных учреждениях появились Три Портрета, партийный гимн опять начали исполнять в старом варианте, но и новый полностью отменен не был. Понятно, что вариант с "флагами Хитлера" стал атрибутом правого крыла, а с "нашими флагами" - символом новообновленцев - и, соответственно, исполнение на официальном мероприятии в Москве любого из них могло быть воспринято как соответствующий намек. Так что выбор не имеющей вариантов русской версии, вдобавок еще ублажающей русофилов в ПНВР, был мудрым решением.

- Да, Ле Пен - один из очень немногих современных французов, внушающих уважение, - согласился Эберлинг. - А у русских по этому поводу частушка появилась, - и он процитировал, старательно выговаривая русские ругательства:

Состоялся акт обмена

Говноеда на Ле Пена.

Где б найти нам мудака,

Чтоб сменять на Мосюка?

- Стилизация, и не слишком умелая, - заметил Власов. - Простой русский народ так не говорит - "состоялся акт обмена".

- Возможно, выражение из газеты, - пожал плечами Эберлинг. - Не хочешь же ты сказать, что и эту частушку в ЦРУ придумали?

- Нет, конечно. Придумали на какой-нибудь московской кухне все те же русские интеллигенты. Которые как полтораста лет назад изобрели себе комплекс вины перед народом, так до сих пор и страдают от своей с ним разделенности. И преодолевают таковую, стараясь не поднять народ до своего уровня культуры, а самим опуститься до его бескультурья. В чем, надо отдать им должное, немало преуспели - взять хотя бы эту нынешнюю моду на мат среди этой публики. Во времена Достоевского хотя бы такого не было... - Фридрих брезгливо скривился.

"Так громче, музыка, играй победу!" - надрывались динамики.

- Между прочим, могу рассказать одну весьма поучительную историю, - произнес Хайнц. - По поводу американцев и подрывной деятельности. Год назад я случайно наткнулся в архиве на один крайне любопытный старый документ. Правда, формально с него гриф так и не снят, но я не думаю, что будет большой вред, если я...

- Начал, так уж рассказывай, - подбодрил Власов.

- Так вот. Это докладная записка, поданная руководству Управления неким аналитиком. Там он обозначен, как Клюге, хотя это, понятно, не настоящая фамилия...

- Само собой.

- Фактически в своем меморандуме Клюге излагает план крупномасштабной диверсии против США и их союзников.

- Диверсии? Мы ведь не...

- Да, не применяем их со времени Фолшпиля. Разумеется, речь шла об идеологической диверсии. Клюге предлагал через агентов влияния в атлантистских СМИ, университетской и богемной среде, а также, разумеется, через правозащитные организации внедрить в США следующие идеи. Во-первых, внушить американцам комплекс коллективной вины перед всеми, кто когда-либо подвергался хоть какой-то дискриминации, неважно, когда, в какой мере и по какой причине, и даже не подвергался сам, а хотя бы принадлежит к группе, которая когда-либо подвергалась... или хотя бы отдельные ее представители подвергались... или, по крайней мере, имеют достаточно нахальства, чтобы это утверждать. Или, в крайнем случае, просто живут плохо, в то время как сытые и богатые американцы имеют наглость жить хорошо - опять же, независимо от причин такого положения дел. То есть перед неграми, перед индейцами, перед юде, перед мусульманами и так далее. Мужчины - перед женщинами, этому посвящен отдельный раздел меморандума: как превратить маргинальное прежде движение феминисток в, как это там называется, mainstream, чтобы каждый мужчина считался насильником и грубым животным, виновным перед всеми женщинами скопом и каждой в отдельности уже просто в силу своей половой принадлежности. Второе: провозгласить, что цивилизованное демократическое государство не имеет права никому навязывать представления о норме. То есть что нормой является все: гомосексуализм и прочие половые извращения, не говоря уж об обычном разврате, любые, самые дикие и агрессивные, религиозные культы, самые варварские национальные обычаи, любые формы морального, физического и психического уродства, включая умственную отсталость, и так далее. И более того - что все это не только нормально, но и прекрасно. Социум утрачивает иммунитет, теряет способность защищаться от разрушительных воздействий снаружи и, в особенности, изнутри. Третье, вытекающее из первых двух: раз есть вина, должно быть и искупление. Обратная дискриминация - создание особых привилегий всем перечисленным "жертвам несправедливости", яростная защита любых маргинальных меньшинств в ущерб большинству. Причем защита не только моральная, но и юридическая. Клюге убедительно обосновывал, что армия американских адвокатов, предвкушающих огромные барыши от бесчисленных дел о дискриминации и диффамации, станет могучим союзником такой программы. Общество начинает само работать на свое разрушение. Четвертое, прямо вытекающее из предыдущего: обществу, уже потерявшему моральные ориентиры, внушается, что если какие-то меньшинства не достигают достаточных успехов, то виноваты не они, а общество, которое их дискриминирует. Если кто-то пострадал от собственной глупости, виноват не он, а общество, которое это допустило. И, соответственно, общественные правила должны быть изменены таким образом, чтобы уравнять отстающих с лидерами - что возможно лишь путем опускания последних. Страна, таким образом, начинает ориентироваться не на лучших, а на худших, с понятными последствиями. Пятое: из всего этого культа терпимости делается одно важное исключение - а именно, провозглашается полная нетерпимость к его противникам. Всякий, кто выразит хотя бы сомнение в том, что ранее перечисленное - это единственный цивилизованный и правильный подход, должен клеймиться как замшелый нацист и подвергаться беспощадной травле. Американцы, как известно, вот уже полвека больше всего боятся прослыть нацистами, и Клюге настаивал, что их антинацистскую истерию в рамках его проекта следует только усиливать, тогда они точно не догадаются, кто на самом деле стоит за разрушением их страны... Шестое: для нейтрализации тех, кого не испугает даже пункт пять, под предлогом защиты меньшинств вводится особая форма политической цензуры. Все, что может показаться обидным для какого-нибудь умственно отсталого негра-педераста или исламского фанатика, запрещается. Запрещаются высказывания, отдельные слова и даже факты. Нельзя, к примеру, публиковать результаты научных исследований, подтверждающих правоту расовой теории, и даже просто исторические сведения, выставляющие в негативном свете представителя той или иной маргинальной группы. Официально, разумеется, это не называется цензурой, это даже не оформляется в виде законов и подается просто как "цивилизованная" форма вежливости - нарушители которой, однако, становятся изгоями в собственной стране. Клюге придумал неологизм для этой концепции - "политикет". Термина "политкорректность" он не употреблял.