Волк среди волков - Ханс Фаллада
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот так так! Что вы тут делаете? — удивился лесничий.
— Оправляюсь, — ответил человек с любезной ухмылкой.
— Вижу, — весело отозвался лесничий. Э, будет что порассказать Пагелю! — Так это вы украли картошку?
— Конечно, — заявил человек, неторопливо делая свое дело.
— Но кто же вы такой? Что-то я вас не помню! — недоумевал лесничий. Ему казалось, что он знает наперечет все население на двадцать километров вокруг, но этого он безусловно еще не видел.
— Посмотрите на меня хорошенько, — сказал тот. Он встал и начал спокойно застегивать штаны. — Уж вы меня узнаете.
Весь разговор велся в таком добродушном тоне, так весело — да ведь кража картофеля и в самом деле не была каким-нибудь серьезным преступлением, — что лесничий рассматривал незнакомца в полном спокойствии. Он все еще стоял, пряча руки под плащом, сложив их на животе, и смотрел, как приближается к нему незнакомец. В нем не шевельнулось ни малейшего чувства тревоги. Зато он все сильнее удивлялся. Этот модный костюм с гольфами, серый в серую полоску, был ему прекрасно знаком!
— Да ведь на вас костюм ротмистра! — крикнул ошеломленный Книбуш.
— Все-то вы замечаете, господин лесничий, — ухмыляясь, сказал незнакомец. — Не правда ли, он очень мне идет?
Человек стоял теперь прямо перед лесничим и смеялся.
Но что-то в этом смехе, в тоне слов, в близости человека не понравилось лесничему.
— А теперь скажите, кто вы такой? — приказал он строже. — Я вас не знаю.
— Так узнаете! — воскликнул другой.
С быстротой молнии ухмылка на его лице сменилась выражением ненависти, с быстротой молнии он обхватил лесничего, и тот не мог даже шевельнуть руками под плащом.
— Что же это такое? — беспомощно крикнул лесничий, все еще не понимая и лишь слабо сопротивляясь.
— Кланяться вам велел ваш друг Беймер! — крикнул человек прямо в лицо лесничему.
В ту же минуту лесничий услышал ужасный треск. Трещало у него в черепе. Что-то ослепительно блеснуло…
«Должно быть, их двое, один ударил меня по голове сзади!» — успел еще подумать лесничий…
Затем все сделалось красным, красное постепенно сделалось черным — он почувствовал, что падает — и все было кончено!
Медленно приходил в себя лесничий. Медленно возвращалась к нему память. Она зацепилась за последнюю мысль, мелькнувшую в голове.
«Их было двое, — думает лесничий. — Одного я не знаю, но тот, кто сзади хватил меня по черепу, должно быть, Беймер».
«И совсем это не страшно быть убитым, — думает он. — Этого я тоже боялся всю жизнь, а совсем не страшно…»
Ни на одну минуту лесничий не думает, что он уцелеет. Ведь он слышал треск — этот негодяй Беймер, вероятно, раскроил ему череп. Все-таки настиг его… Болит не очень, скорее давит… И мешает что-то теплое, бегущее по лицу. Кровь, должно быть. Он видит ее, вот от этого он и становится таким легким, ничего тут нет неприятного…
«Ушли они по крайней мере?» — только теперь подумал лесничий.
Он прислушивается, но ничего не слышит. Полная тишина, ни шороха; ни один сучок не затрещит.
С трудом двигает он головой вправо и влево. Он не может двигать глазами, приходится поворачивать всю голову, но никого не видно, они ушли. «Решили, что мне капут, — думает лесничий. — Да не так-то скоро дело делается!»
Старому лесничему Книбушу в сущности не плохо лежать, ему в жизни бывало и похуже. И тяжело и легко: руки и ноги отяжелели, но голова становится все легче, и с груди точно бремя спало. Он размышляет, надо ли что-нибудь сделать, и что именно… Но зачем ему в сущности что-нибудь делать?
Холод усиливается, — ледяной холод, он поднимается от конечностей, — но это можно вынести, ведь сюда, к картофельным буртам, еще до обеда придут люди. Это недалеко, достаточно окликнуть их, они найдут его, понесут домой, уложат в постель — он всегда хотел умереть в постели.
Старый лесничий, у которого медленно, капля по капле, уходят из зияющей раны в голове последние силы, подкладывает руку под голову, ему почти удобно лежать. «Не так уж это страшно, — еще раз подумал он. — Кабы знать, что даже самое страшное не так уж страшно, то вообще ничего в жизни не пришлось бы бояться!»
Он пытается высчитать, когда же сюда придут люди; ведь надо набрать картофеля для свинарни. Самое большее через два часа, столько-то он еще потерпит, а затем сможет умереть у себя в постели…
«А как же Пагель? — вдруг приходит на ум лесничему. — Мой друг Пагель будет меня ждать! Я всегда приходил к нему рано утром и докладывал о норах в картофеле, а сегодня не приду! Пагель будет меня ждать!»
Он закрывает глаза, сладкое это чувство для старого изношенного человека — кто-то будет его ждать. Он слышит, как Пагель спрашивает Бакс, в ушах явственно раздается звук неизменно приветливого молодого голоса: «Где это пропадает сегодня наш старый Книбуш? Ведь он еще не явился ко мне с докладом. Подумайте, Аманда!»
Книбуш улыбнулся.
Но затем он весь напрягся. Что-то кольнуло его. Он не явится с докладом! Сегодня ему есть о чем доложить, а он не явится!
«Да ведь меня уже скоро найдут! — утешает он себя. Но это не помогает. — Я все слабею, — думает он. — Все холодею. Пожалуй, не смогу позвать, не смогу говорить — будет слишком поздно».
Он пытается сдвинуть голову с места. Хорошо бы по количеству вытекшей крови определить, сколько еще осталось ему жить, — но он не может. Это слишком трудно.
В душе его начинается жестокая борьба. Умирающему хочется спокойно лежать, чувствовать, как потихоньку уходит жизнь, хочется покоя… Но человек и друг в нем говорят, что он должен пойти и доложить. Здесь снова объявился Беймер — и с ним другой, незнакомец — два опасных человека, два хищных волка!
— Да не могу же я! — стонет он. — Не могу я идти!
«Не можешь идти, так ползи!» — приказывает беспощадный голос.
— Всю жизнь я не знал покоя, дай мне хоть спокойно умереть! — молит он.
«В могиле отдохнешь, а теперь ступай доложи!» — беспощадно требует голос.
Старик, этот конченый человек, этот трус, этот ничтожный болтун переворачивается на живот, выгибает спину, подтягивает ледяные конечности. Воля, безжалостная воля к исполнению долга, всегда, вопреки всей его природе, держала его в узде, не позволяла распускаться. Она еще раз толкает его на последнее, крайнее напряжение: старый лесничий Книбуш ползет на всех четырех по лесной тропе и когда доползает до брошенного на землю мешка, он прихватывает его и тащит за собой со смутной мыслью, что у него в руках улика.
Как ужасная зеленая улитка с пурпурно-красной головой ползет он по лесу. Доползает до поляны, где картофель. С надеждой подымает голову. Но никого не видать.
— О боже, боже! — стонет он. — Неужто мне никто не поможет?
И продолжает ползти. Он пробирается с поляны на дорогу и, ползком продвигаясь вдоль парка, видит в заборе незамеченную прежде дыру — ее видно только снизу, и он протискивается в эту дыру, чтобы сократить дорогу.
Книбуш делает все правильно и точно, как если бы мозг его еще работал. Но мысль только смутно брезжит в нем, все, что может дать тело и дух, подчинено непреклонной воле, которая заставляет его ползти все дальше и дальше. Он уже не думает о Пагеле, о Беймере, о ледяном холоде, о своей ране. Не думает о мешке, который он ценою таких мук все еще тащит за собой — он думает только о том, что должен ползти. Ползти, ползти, ползти… пока не погибнет. И он падает без сил в тот момент, когда Пагель кричит ему:
— Боже мой, Книбуш, дорогой Книбуш, что же с вами сделали?!
В эту минуту, при звуке знакомого дружеского голоса, воля выключается, тело обмякает, он перестает ползти…
Общими усилиями Аманда и Пагель втаскивают лесничего в комнату Вольфганга. Они кладут его на постель Вольфганга. Но мешка они не могут у него вырвать, пальцы будто вросли в ткань.
3. ПАГЕЛЬ ПОНЯЛ СЛИШКОМ ПОЗДНОБыло бы горчайшей иронией, если бы лесничий Книбуш умер в чужой постели, не принеся другу известия, ради которого он так героически страдал. Но ангел смерти пожалел его. Книбуш был еще в силах поднять веки, близко над ним склонилось бледное лицо друга с большими приветливыми глазами. Книбушу посчастливилось еще раз услышать добрый голос:
— Ах, старина Книбуш, и нагнали вы на нас страху! Подождите, сейчас придет доктор, он вас починит! Очень болит?
Но лесничий лишь сердито покачал головой. Доктор и боли — это его уже не касалось. Он погрузился в темноту и вынырнул из нее еще раз с единственной целью: выполнить свой долг — сообщить Пагелю.
И он прошептал свое сообщение прерывающимся голосом — на ухо Пагелю. И Пагель все кивал ему, приговаривая:
— Хорошо, хорошо, Книбуш. Тише — не напрягайтесь, я все понимаю.
Лесничий продолжал шептать, каждое слово причиняло ему боль. Но каждое слово необходимо и, значит, должно быть сказано. Когда же он наконец кончил, он посмотрел на Пагеля такими алчущими глазами, что даже и тупица понял бы настойчивый вопрос, таившийся в этом взгляде. А Вольфганг отнюдь не был тупицей!
