Фаворит - Валентин Пикуль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все дела были оставлены — ждали известий из Кинбурна!
Французы, бывшие советниками при Эски-Гасане, мыслили тактически верно: нет смысла штурмовать Севастополь, если взятие Кинбурна поневоле заставит русских удалиться из Крыма, а Черноморский флот будет вынужден при этом искать спасения на мелководье Азовского моря, где его можно запечатать, как тараканов в бутылке… Двое суток Кинбурнская коса была под обстрелом Очакова и эскадры, на рассвете Суворов повелел:
— Батареям нашим зря ядер не кидать…
Корабли капудан-паши высаживали десанты.
— Не мешайте им! Пусть всем табором вылезут…
Морская пехота противника стала прокапывать косу ложементами от самого лимана до моря. В действиях турок чуялась опытная воля европейских советников и хорошая палка в руках офицеров султана, ибо турка словами копать траншеи не заставишь. Среди османов работали и «неверные» запорожцы, татары с ногаями, раскольники-некрасовцы, жаждавшие в этом бою мародерской поживы. Копали основательно — в пятнадцать линий. Суворов решил:
— Пусть кротам помогают! Скорее вымотаются…
Корабли Гасана, высадив около шести тысяч войска, убрались к Очакову
— за новыми десантами. Прикинув на глаз обстановку, Суворов указал гарнизону крепости выйти в поле битвы для баталии.
— Не рано ли? — возражали офицеры. — Резервы не подоспеют.
— Резервы сейчас и не нужны…
Первая атака захлебнулась в крови, бомбы и ядра турецкой эскадры перемешивали людей с землей. Потеряв пушки, русские бежали обратно в крепость. Лошадь под Суворовым пала, его самого ранило в бок картечью, второй лошади ядром оторвало морду, он лег на землю — перед бегущими:
— Лучше растопчите меня, но… стойте! Еще один шаг назад — и смерть ваша. Десять шагов вперед — позволяю!
Воодушевясь, русские взяли турецкие ложементы.
«Я начал уставать, два варвара на своих лошадях — прямо на меня… мушкатер Новиков возле меня теряет свою голову, я ему вскричал; он пропорол турчину штыком, его товарища застрелил, бросился один на 30 человек… наши поправились». Но полтысячи пушек эскадры Гасана выкашивали русские флаги, просверливая косу насквозь. Суворов ощутил слабость руки — от удара пулей! Казачий есаул Кутейников шарфом перекрутил раненую руку аншефа. «Я омыл на месте руку в Черном море… Спасибо! Мне лучше…» Подоспел Самойлович с аптекарем, наложил крепкие повязки на раны. Но турки, ободрясь паузой боя, в рукопашной — на саблях! — вернули себе утерянные позиции. Все надо было начинать сначала: с первого шага, с начального геройства…
К вечеру коса Кинбурна представляла жуткое зрелище: трупы лежали грудами, еще теплые и дряблые, среди мертвецов иногда поднимались живые, их ту же добивали выстрелами, уже не разбираясь, кто там ожил — свой или чужой. Необходимо было решение такое, какое принимается единожды в жизни: вдохновенно!
Суворов окликнул есаула Кутейникова:
— Бери кавалерию, скачи через море — в обход!
Неслыханное дело: эскадроны, как сказочные дружины витязей, шли по волнам, взрывая воду лимана конскими грудами, отрезая туркам пути отступления. А галера «Десна», ведомая доблестным Ломбардом, разгоняла турецкие шебски с подкреплениями, и турки, боясь абордажа, отошли от косы в сторону крепости.
— А нам — в третий раз! — указал Суворов к атаке.
Под Суворовым храпела новая лошадь, тоже раненная. Время от времени он прилегал к ее холке, — обмороки от потери крови навещали аншефа почасту. Воспрянув, он снова все видел, все предугадывал, руководя битвою. Но вот последние лучи солнца скользнули по волнам лимана, на Кинбу рискую косу опустилась тьма…
— А куда делись турки? — спросил Суворов.
Ему показали густые заросли камышей, растущих в самом конце Кинбурнской косы: там и укрылись остатки десанта.
— Сколько ж их там?
— С полтыщи будет. К ночи от холода заколеют…
Турки, боясь показаться из камышей, сидели в холодной воде по самые уши. Они ждали, что Эски-Гасан, отважный «крокодил» султана, пришлет за ними свои корабли и спасет их. Но капудан-паша вывел эскадру в море, крейсируя между Очаковом и Гаджибеем. Сидящие в камышах слушали, как ритмично стучит в темноте сигнальная пушка Очакова: каждый выстрел ее означал, что Гуссейн-паша повесил еще одного «счастливца», сумевшего с Кинбурна перебраться в Очаков… Суворов в этот момент точно определил обстановку:
— Вот именно сейчас Войновичу бы и выйти с эскадрой!
Но Войнович Севастополя не покинул, а Мордвинов выслал в море лишь плавучую батарею Веревкина. Одинокая, она попала в окружение турецкого флота. На помощь ей поспешила галера рыцаря Ломбарда; он и Веревкин, два лейтенанта, сами встали к орудиям. Эски-Гасан прижал горящие корабли к отмели напротив Гаджибея, откуда набежали татары и стали вязать израненные команды… Потемкин не простил этого Мордвинову.
— Где ты был во время боя? — спросил он его.
— Ожидал донесений о его результатах.
— На берегу торчать и дурак умеет, — отвечал Потемкин, — а мне нужны адмиралы в море…
Суворову он писал: «Ты подтвердил справедливость тех заключений, которые Россия всегда имела о твоих военных дарованиях…» Уже холодало. Турецкий флот, явно посрамленный, ушел на зимовку-в Варну. Потемкин велел Попову приступать к заселению Буга в том его месте, где была деревня Ольвия, свозить туда лес и рабочих, а Курносову наказал закладывать фрегаты.
— Заодно и Херсону станет легче, — сказал он сюрвайеру. — А турок не бойся: на Буге стоит Голснищев-Кутузов и ему, чай, одного глаза хватит, чтобы за неприятелем уследить…
Раненых было очень много. Потемкин-Таврический дворцы свои (Никопольский и Бсриславский) передал доктору Самойловичу для размещения в них госпиталей. Екатерина переслала Суворову знаки ордена Андрея Первознанного, и Потемкин сказал:
— Александр Василич, рад за тебя! Но, горячий характер твой зная, прошу нижайше — не вздумай без моего ведома на стены очаковские карабкаться. Себя погубишь, а делу не поможешь. Давай побережем людей…
По случаю победы при Кинбурне столица служила благодарственные молебны, всюду поминалось имя Суворова… Безбородко в один из таких дней поманил к себе Сегюра:
— Граф! Мы не хотели бы враждовать с Францией, но все-таки вы сообщите в Версаль, что когда Кинбурнскую косу разгружали от трупов, средь множества разных мертвецов обнаружили и офицеров вашего славного королевства. Впредь мы таких «героев», если живьем попадутся, будем в Сибирь высылать…
Оповещенный об этом Версаль потребовал от графа Шуазеля Гуфье отозвать французов из турецкой армии. Кинбурнская виктория и бесславное возвращение флота Эски-Гасана погрузили столицу Блистательной Порты в тяжкое уныние. Шуазель-Гуфье добился у визиря свидания с Булгаковым в Эди-Куле:
— Султанша Эсмэ обеспокоена вашим здоровьем, она меня спрашивает: как вы отнесетесь к побегу из замка?
— Отсюда никто еще не убегал.
— В таком случае приоритет будет за вами…
В беседе с визирем посол рассуждал логично: Турции не победить России, войну лучше кончать сразу, нежели продлевать ее в бесполезных кровопролитиях. Первым шагом к перемирию может послужить освобождение русского посла. Хотя бы под видом его побега! Выслушав Шуазеля-Гуфье, визирь Юсуф-Коджа молча кивнул. Для этого кивка у него были основательные причины. Абдул-Гамид, 27-й султан Турции, до такой степени истощил себя в гареме, что едва передвигал ноги, начиная уже заговариваться. Престол падишаха, если Абдулы не станет, перейдет к 28-му султану — Селиму, а Селим обожает свою сестру Эсмэ, — так не лучше ли кивнуть головой, тем более что подобные кивки в протоколах дипломатических бесед никак не отмечаются.
Шуазель-Гуфье снова навестил Булгакова в тюрьме:
— Я все устроил! Стража не закроет дверей вашей темницы, она будет крепко спать, когда вы решитесь выйти на свободу. Фрегат моего посольства доставит вас прямо в Ливорно… Все это сделано мною с явного согласия визиря султана.
— Нет! — отвечал Булгаков. — Бежать по своей воле я бы и согласился, но свободы по соглашению с врагами отечества моего не принимаю. Или пусть я здесь помру, или стану свободен благодаря успехам русского оружия.
— Сожалею об этом, — отозвался Шуазель-Гуфье. — Тогда вам предстоит очень долгое ожидание. Насколько мне известно от моих инженеров, Очаков неприступен, а без взятия Очакова ваша армия не продвинется далее — для взятия Измаила, стены которого намного прочнее и выше стен очаковских.
— Какие новости из Вены? — поинтересовался Булгаков.
— Для вас плохие: Австрия еще не объявила войну Турции, Иосиф находится в разладе с канцлером Кауницем.
— Прошу вас, передайте мою записку интернунцию…
