Ужасный век. Том I - Андрей Миллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Уйдите! — оборвал его Бернард с для себя же неожиданной резкостью. — Мне сейчас не до таких разговоров!
— Повинуюсь.
Люка учтиво поклонился, и по нему было прекрасно видно: имел в виду добавить что-то вроде «но я ещё вернусь».
Бернард буквально сбежал из опустевшего зала, в котором они говорили. Все вечные обитатели и временные постояльцы королевского замка стеклись во внутренний двор, где оборудовали сцену и зрительские места. Представление вот-вот должно было начаться, но Бернард совсем уже не собирался смотреть его.
Что за напасть! Эти смущающие слова пэров, столь неудобно созвучные с ними речи Люки, про коего принц не знал практически ничего — кроме того факта, что человек это важный и давно уже вращающийся где-то на задворках королевского замка. Да что творится в Кортланке, на первый взгляд казавшемся таким милым и спокойным?
Так, помнится, однажды в подпитии начинал древнюю балладу сир Робин, пока старый слуга заради атмосферы наигрывал на клавесине. Дескать: представь себе кого-нибудь, например меня, лишь чуть постарше. Влюблённого, но не слишком сильно, с красавицей или другом — вот хоть с тобой, Бернард. Я весел, и вдруг — видение гробовое, мрачная туча, внезапный мрак… Или нечто вроде.
Морок какой-то жуткий. А тут ещё и от личных чувств столь неспокойно!
Бернард сбежал в свои покои, уже не заботясь о возможной обиде матери, и заперся на засов. Никого больше не стояло мысленно перед глазами, кроме Адель. Этой болезненно бледной, хрупкой и лёгкой, словно вовсе земли не касающейся, девушки. Той, что живёт далеко-далеко, в диком лесу, пропитанном духом чарующих сказок и страшных легенд. Той, которая и не знает, быть может, что есть нечто прекрасное в мире, помимо заколдованного кем-то в далёкие-далёкие времена леса.
Сев за письменный стол и вроде бы чуть-чуть успокоившись, Бернард вспомнил слова королевы о том турнире. Это довольно скоро, но не слишком. Прекрасный повод! И Ламберт ведь говорил насчёт сира Робина… Ну точно. Есть повод — и уж тем паче есть причина. Даже не одна. Не может Бернард больше без племянницы барона! И, при всех эти странных разговорчиках, без его сына тоже становится тяжко. Не со всякой тревогой пойдёшь к отцу, даже с любимым братом не всякой поделишься — а уж в этом случае особенно. Барон Гаскойн наставлял: делает и короля, и лорда, и полководца его свита. Нельзя без людей, на которых можно опереться.
И нельзя без людей, о которых просто не можешь не думать. Что бессонной ночью, что посреди постепенно распаляющегося праздника.
Бернард твёрдо принял решение написать письмо. Хотя, взявшись за перо и едва от волнения не опрокинув чернильницу, ещё не знал точно, какими именно словами выразит мысль. Это не так и важно, наверное: Робин поймёт.
Так или иначе — больше подобными мыслями поделиться не с кем.
Глава 9
Разговор с отцом произвёл на Робина Гаскойна глубочайшее впечатление. Несравнимо более сокрушительное, чем он мог ожидать — хотя и затеял беседу по наущению ведьмы, что обещало некое откровение.
Разумеется, поразило Робина не то, что отец виделся некогда с Геллой — а сомнений, что речь шла именно о Гелле, не имелось. Не удивили и новые подробности старой легенды. Чему же тут удивляться? Ведьма сама сказала молодому Гаскойну, что не впервые беседует с мужчинами его рода. И не впервые те отказываются к ней прислушиваться.
Поразило и не само по себе признание барона в страхе. Да-да, о страхах рыцарства Робина давно знал: как сам отец отметил, довелось ведь уже юноше сражаться. Причём всерьёз.
И даже то, что в тот раз страх остановил барона, принудил к своего рода отступлению — тоже не великое открытие. Сколь бы Робин ни почитал отца, но понимал: тот не безгрешен. Даже самый сильный и отважный человек может когда-то дать слабину. Лучше бы не давать её никогда, однако подобное случается, и даже если сие постыдно — то хотя бы простительно.
Главное состояло в ином. Не решился отец Робина — великий рыцарь, прославленный на всё королевство герой, иметь дело с ведьмой. А вот сам Робин ощущал, что пусть ему тоже страшно — но хватает сил переступить через этот страх. Молодой Гаскойн способен справиться с ним, если только пожелает.
Выходит, он уже сильнее собственного отца? По крайней мере — сильнее, чем был отец лет около двадцати назад, сразу после Великой войны, незадолго до рождения Робина? Дерзкая мысль, но имелись для неё основания.
Погода в последние дни наконец сделалась похожей на летнюю — и вместо унылых моросящих дождей с туманами она впервые за год принесла грозу. Окна спальни Робина, расположенной на самом верху фиршилдского донжона, выходили на восток. Как раз оттуда, со стороны мрачного леса, надвигалась тяжёлая туча. Молнии сверкали, очерчивая в ночи контуры клубящейся тьмы, но гром пока едва-едва доносился.
Робин стоял перед окном, созерцая надвигающуюся бурю. Вслед за очередным далёким раскатом в спальню ворвался ветер, задув свечи на канделябре. Сделалось темно. Робин сразу решил — это не случайность.
Меч лежал перед ним на подоконнике: Робин поглаживал пальцами гладкое лезвие и шершавую обмотку рукояти. Сначала поглаживал, а потом убрал руки от меча.
— Ну приходи, если хочешь. — прошептал он.
— А я уж думала, не пригласите… — тотчас послышалось из-за спины.
Робин обернулся. В полумраке различался лишь силуэт Геллы: такой же сплошь чёрный, как показалось рыцарю в видении из ведьминого дома. Она стояла возле двери, запертой изнутри на крепкий засов.
— Думал, ты опять залезешь в постель.
— Как можно, сир?.. Прошу заметить: это вы тогда легли без спроса на мою кровать, я всего лишь присоединилась по хозяйскому праву. Но теперь-то вы хозяин, я же гостья. Не смею лезть в вашу постель, пока не прикажете.
— А это обязательно?
— А вы не хотите?
— Не знаю. — Робину показалось, что он ответил неожиданно честно.
— А по-моему, отлично знаете.
Возможно, мнение Геллы всё-таки было ближе к истине.
— Тут теперь слишком темно.
— Ммм…
