Ночи становятся короче - Геза Мольнар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Потуши фонарь, черт бы тебя побрал! — крикнул Лаци. — Потуши!
Лаци и Франци вышли из-за угла и оба почти одновременно выстрелили в нилашиста из револьверов. Все произошло мгновенно. Лаци только почувствовал, как руку его, в которой он держал оружие, подбросило вверх, а из дула револьвера вырвалось пламя.
— Мне пришлось ждать, пока он кончит ужинать, — начал объяснять друзьям Шаньо, когда они были уже далеко от дома нилашиста. — Фасолевый суп с мясом… Обсасывал каждую косточку…
— Небось и не думал, что это его последний ужин, — перебил друга Франци.
— А жена у него — толстая бабища… — продолжал Шаньо.
Лаци уже не слышал друга: после упоминания о жене Капувари на него нахлынули воспоминания.
Когда они вернулись в свое убежище и улеглись, Лаци натянул на голову одеяло, но сон не шел. Зато события прошлого одно за другим вставали в памяти.
…Во время работы на бойне Капувари хорошо зарабатывал: он потихоньку таскал мясо и продавал его. Деньги текли Капувари в руки, но он легко расставался с ними: через день они с женой ходили в кино, шили кое-что, а маленькую дочь Ольгу даже водили к преподавателю на уроки немецкого языка. И тем не менее жена Капувари не так уж редко приходила занимать деньги к тетушке Мартин, которая на более скромные средства содержала большую семью. Разумеется, долг Капувари всегда отдавали вовремя.
Жена Капувари, отправляясь в кино, всегда сильно душилась, надевала туфли на высоких каблуках и гордо шла, держа мужа под руку.
Тетушка Мартин не раз осуждала соседку: занимает деньги, а корчит из себя госпожу. Смены постельного белья не имеет. Но в глаза об этом тетушка Мартин своей соседке не говорила, так как считала неудобным: как-никак обе протестантки, вместе ходят по воскресеньям в церковь.
Капувари дружили с немцами. Однажды — было это двадцатого августа — они поехали в Шорокшар в гости, а чтобы их Ольге не было скучно, взяли с собой и Лаци. Сколько же ему тогда было лет? Лет десять-одиннадцать, может двенадцать. Он уже проходил допризывную подготовку. Ребята из Маргитвароша не дружили с детьми немцев. И Лаци побаивался, что немецкие ребята отколотят его. Поэтому в гости он шел с большой неохотой.
В большом зале для гостей играл духовой оркестр. Многие уже танцевали. Окна в зале были открыты настежь, и из сада доносился запах зелени.
На столе было множество бокалов из-под пива. А гости все заказывали и заказывали.
— Пей, Лацика, и ты, — угощал мальчика Капувари. — Живем-то один раз. Черт бы побрал этот мир! Пей, от пива все равно не опьянеешь…
Лаци видел, что сам Капувари уже опьянел. Вскоре Капувари пошел танцевать с немкой, а жену его тоже кто-то пригласил.
Напротив Лаци сидела Ольга, молчаливая хрупкая девочка с льняными волосами. Лаци нравилось, что она не умничает, не кривляется.
«Нравилась она мне только потому, что я тогда был совсем сопливым мальчишкой, и ничего не понимал. К женщинам и подходить-то боялся, девочки на меня не смотрели, потому что одежонка у меня была латаная-перелатанная. А Ольга эта была похожа на цыпленка».
Лаци разозлился на себя за то, что думал о какой-то ерунде и никак не мог заснуть.
Лаци прислушался. Франци сопел. Кто-то похрапывал.
«…Так, наверное, и не усну», — с раздражением подумал Лаци и сел, обхватив колени руками. Но вскоре ему стало холодно, и он снова залез под одеяло. Лежал на спине, положив руки под голову, и все вспоминал, вспоминал…
…В зале играл духовой оркестр, танцевали пары. Не танцевали только он и Ольга. От нечего делать Лаци уже выпил бокал пива и принялся за другой. Оба смотрели друг на друга и чего-то ждали.
Лаци понимал, что нужно было бы пойти потанцевать, но он еще ни разу в жизни не танцевал и, разумеется, не осмеливался пригласить Ольгу на танец.
Оркестр сначала играл польку, вальсы и фокстроты, потом заиграл что-то новое.
Лаци встал и, отодвинув стул, спросил Ольгу:
— Хочешь потанцевать?
Девушка согласилась. Они кружились с ней, поддавшись очарованию музыки.
«…Как же плохо я тогда танцевал… Не танцевал, а прыгал как козел. Но пожалуй, так самозабвенно я ни разу в жизни не поддавался очарованию музыки, — подумал Лаци, и в памяти его всплыли танцующие пары, улыбающиеся лица женщин. Лаци почувствовал запах духов, которыми благоухала госпожа Капувари, и хотя этот запах был ему чужд, он все же казался ему приятным.
Вечером Капувари были приглашены на ужин в одну немецкую семью. Шли по безлюдной улице. В домах остались одни старухи, так как все остальные разошлись и о вечеринкам.
На хозяине был синий фартук. Он только что подоил корову, чтобы утром продать молоко на рынке, покормил птицу. За стол сели только тогда, когда освободился хозяин. Он шумно хлебал мясную лапшу, бросая любопытные взгляды на госпожу Капувари.
Поев, все пошли в корчму, где танцевали и веселились до самого утра. Домой возвращались на рассвете. Шли через поле по узкой дорожке, минуя виноградники.
Ольга пошатывалась: ей очень хотелось спать. Отец взял ее на руки и пронес, но совсем немного, так как тащить такую здоровенную девицу было нелегко.
Тогда Лаци взвалил Ольгу себе на спину и понес. Девушка обхватила его за шею, положив голову ему на плечо. Лаци чувствовал теплоту ее дыхания через рубашку. И тогда он, по-детски расчувствовавшись, решил, что, когда он станет большим, обязательно возьмет Ольгу в жены.
…Выстрелив в нилашиста, Лаци озверел. Потом он нажимал и нажимал на спусковой крючок, пока не кончились патроны…
«Неужели это был тот самый Капувари, который так хорошо танцевал и пел тогда на вечеринке?»
«Поскорее возвращайся домой! И будь поосторожнее!..» — Эти слова произнесла толстуха Капувари, от которой всегда пахло духами. Быть может, и Ольга в это время тоже была дома. Нужно будет спросить Шаньо, не видел ли он девушку.
Но этот Капувари убил Мате, лично расстрелял Олаха. И как только человек дошел до такого?..
Голова у Лаци была такой ясной, что о сне нечего было и мечтать. Думать об Ольге ему не хотелось. Еще совсем недавно Лаци считал, что после успешной операции он будет петь от радости, но теперь петь ему почему-то не хотелось. Скоро кончится война, и еще одна женщина и девушка останутся без мужа и отца…
Перед самым рассветом, многое передумав, Лаци пришел к твердому
