Нюрнбергские призраки Книга 1 - Александр Чаковский

Домой… домой!

Он миновал Лоренцкирхе, добрался до реки Пегнитц и по мосту Музеумсбрюкке перешел на противоположный берег. Обломки стен кое-где уходили прямо в мутную черную воду, Адальберт шел берегом, пока путь ему не преградила гигантская груда кирпича и щебня. Пришлось повернуть назад, к Музеумсбрюкка. Теперь он шел в толпе людей — их много было на улицах, в пальто с поднятыми воротниками, в потрепанной военной форме, в куртках, в шляпах, кепках и фуражках военного образца, они шли навстречу пронизывающему ветру, пробираясь в развалинах, перепрыгивая через каменные обломки.

«И это Нюрнберг!» — с горечью подумал Адальберт.

В его памяти он был поистине великолепен, один из старейших германских городов, жемчужина Баварии. В пятнадцатом веке Иоганн Зензеншмидт напечатал здесь первую в городе книгу. Ученые-германисты стремились сюда со всех концов света, чтобы приобщиться к бесценному фонду городской библиотеки, располагавшейся в здании некогда действующего доминиканского монастыря. Туристы постоянно толпились у одной из башен замка Кайзершлосс, обиталища «Железной девы», любовались памятниками географу Мартину Бехайму, создавшему первый глобус, и часовых дел мастеру Петеру Хенлейну, прославившемуся на весь мир, восхищались фресками Дюрера, украшавшими городскую ратушу.

Многие верили, что именно в Нюрнберге хранятся такие бесценные реликвии, как копье, пронзившее бок Иисуса Христа, и один из гвоздей, которыми он был прибит к кресту…

Но для Адальберта город был связан прежде всего не с историей германской культуры, а с историей национал-социализма и, следовательно, с его собственной судьбой. «Город партийных съездов!» — прошептал Адальберт. Гитлер приказал реконструировать Берлин, Мюнхен, Гамбург и Линц в соответствии со своими личными указаниями. Вместе с Нюрнбергом они стали именоваться «пятью городами фюрера» — не мог же он, художник и архитектор, не оставить следа своего творческого гения на городах подвластной ему Германии!

По приказу Гитлера архитектор Троост взялся за строительство монументальных сооружений, стадионов, площадей для предстоящих триумфальных шествий в дни партийных съездов. Троост умер, так и не закончив работу. Имя молодого архитектора Альберта Шпеера в то время было мало кому известно. Но его проект завершения дела Трооста привел Гитлера в восторг, и Шпеера сразу стали прославлять во всех газетах и журналах.

Монументальные сооружения Шпеера проектировались с таким расчетом, чтобы даже спустя многие тысячелетия развалины Нюрнберга свидетельствовали о великолепии и величии рейха и были для потомков гораздо более впечатляющими, чем античные образцы.

Как хорошо помнил Адальберт «плацдарм партийных съездов» — самую большую строительную площадку Германии! Газеты писали, что для сооружений, проектирующихся только в Нюрнберге и в Мюнхене, потребуется весь гранит, добываемый в Дании, Франции, Италии и Швеции за четыре года.

Личность фюрера была неразрывно связана с бессмертной славой Германии, которой предстояло быть запечатленной в мраморе и граните. Он брал реванш за то, что его не оценили в свое время как гениального архитектора. Чуть ли не каждый месяц Гитлер являлся в Нюрнберг и, пробыв менее часа в самом шикарном отеле города «Дойчер Хоф», начинал метаться по строительным площадкам и проектным мастерским, сопровождаемый эскортом автомобилей.

Фюрер был снедаем гигантоманией. Огромный комплекс, предназначенный для партийных съездов и других торжеств, предполагалось открыть к 1945 году, занимать он должен был более 16 квадратных километров и вмещать одновременно около миллиона человек.

«И все это в прошлом!» — с горечью думал Адальберт, наблюдая за людьми, бредущими среди развалин неизвестно куда. Нет, у каждого из них есть цель, они спешат к себе домой, они знают, куда и зачем идут и что их ожидает через час или два. Адальберт ничего этого не знал…

Вернувшись к Музеумсбрюкке, он решил пойти по Плобенхофштрассе и неожиданно оказался на Хауптмаркт — об этом свидетельствовала прибитая к столбу дощечка с названием площади. Такого названия раньше не было. Но церковь, вернее, остатки ее в окружении развалин он вспомнил. Какое-то время он недоуменно озирался, пока не понял: ведь это же Адольф-Гитлерплатц — так раньше называлось это место! «Они хотят вытравить само имя фюрера из памяти немцев!» — со злобой подумал Адальберт.

Он ускорил шаг, хотя чувствовал себя разбитым. Постепенно он узнавал Нюрнберг, узнавал улицы, даже дома, ныне превращенные в руины. Миновав площадь Ратуши, Адальберт вышел на Альбрехт-Дюрерплатц и оказался лицом к лицу с памятником великому художнику. Дюрер стоял на невысоком пьедестале, укутанный в величественные одежды тех времен, — казалось, складки были из толстой материи, а не из металла. Вспомнилось, что дома в кабинете висело несколько гравюр Дюрера, из которых одна была подлинной — перекочевала к нему после обыска на квартире еврея художника. У стены, где висела гравюра, стояли широкий диван, курительный столик, на нем несколько статуэток…

Сейчас Альбрехта Дюрера окружали развалины, полуразбитые дома с пустыми глазницами окон, обвалившиеся стены, а у подножия памятника лежали груды черной взрытой земли, как будто здесь прошел гигантский плуг. Адальберт знал, что не плуг, а варварские воздушные налеты превратили Нюрнберг в то, чем он стал. Неужели и его дом постигла та же участь?

Осталось пройти по Бургштрассе, а затем через Тетцель-гассе выйти на Эгидиен-платц. Здесь, совсем рядом, жили его коллеги по гестапо — что с ними сталось теперь? Живы ли они? Арестованы американцами? Скрываются вдали от Нюрнберга? Тянуло зайти в дом, хорошо знакомый прежде, получить первую дружескую ориентировку, узнать о здешней обстановке. Его приятелями были штандартенфюреры Мюллер и Хильке. Хильке часто бывал у него в гостях, он был знаком с Ангеликой и, может быть, знал что-нибудь о ней… А почему не зайти? В конце концов каждый шаг в родном городе для него связан с риском, надо привыкать. Адальберт заставил себя убыстрить шаг.

Но, увы, дома, где жил Мюллер, больше не существовало, от него остались Груды развалин. Дом Хильке сохранился, Адальберт с радостью отметил, что он обитаем: окна застеклены и прикрыты занавесками. Но сделав три-четыре шага, он остановился как вкопанный: из подъезда вышли несколько американских солдат. Они были пьяны, один держал в руках банджо и, пошатываясь, что-то напевал, остальные невпопад поддерживали его припевом: «Ес ит из!»

Адальберт круто повернулся и скрылся в развалинах соседнего дома. Потом спохватился: чего он, собственно, боится? У него отличный документ, он вернулся в Нюрнберг совершенно легально. Но подсознательное чувство тревоги опровергало логику. А что если американцы по какому-либо поводу арестуют его и начнут расследование, станут выяснять, действительно ли он был в концлагере, выяснят его прежний чин и должность, докопаются до пластической операции? Ведь Адальберт даже не знает, внесен ли он американцами в списки нацистов, разыскиваемых полицией!..

Нет, береженого бог бережет; пока его положение в Нюрнберге не определилось, он должен быть настороже. И все же — домой! Как бы там ни было, домой… Отсюда до дома не больше тридцати минут ходьбы. Вперед, приказал он себе, к Ангелике! Сегодня — домой, а завтра — к Браузеветтеру…

И все же Адальберт не мог не замедлить шаг возле памятника великому Гансу Саксу. Вот он сидит на пьедестале, окруженном железной решеткой, бородатый, в небрежно накинутом плаще. В правой руке, опершись локтем о колено, он держит рукопись, а в левой, вытянутой вперед, — перо…

О чем ты думаешь, великий Сакс? Какие строки хочешь записать? Пристыдить германцев, не сумевших отстоять свое государство? Призвать их к борьбе?

Свою виллу, облицованную серым гранитом, Адальберт увидел издали. Дом был цел. «Одна удача, одна-единственная награда за все муки последних месяцев!» — подумал Адальберт. Ему захотелось крикнуть во весь голос: «Ан-ге-лика!..»

Конечно, он этого не сделал. Инстинкт гестаповца, преследуемого со всех сторон, сработал автоматически. На улице были прохожие, Адальберт обратил бы на себя внимание. И кроме того, он не знал, живет ли тут Ангелика. Нижние и верхние окна двухэтажной виллы освещены, но кто там, за окнами, за знакомыми занавесками?.. Вот здесь, за этими двумя окнами, был его, Адальберта, кабинет, два других на втором этаже — их общая с Ангеликой спальня, здесь гостиная и примыкающая к ней небольшая столовая… Адальберту показалось, что он видит Ангелику с подносом в руках, на котором дымятся чашки с ароматным кофе. Вот она обходит круглый стол, за которым расположились гости, — обычно это были эсэсовские генералы и офицеры, они берут с подноса чашку за чашкой… Адальберт услышал скороговоркой произносимое «битте шен», «данке шен»…