Прорыв выживших. Враждебнные земли - Михаил Гвор

— Мудак ты, Саныч. Всегда это знал.

— А я разве когда отрицал? — хмыкнул майор…

— Прежде, чем что-то строить, надо прикинуть все варианты. — произнес Виктор, — А их не так много…

— Подожди, Вить, — Давид, было присевший, опять встал, — у меня еще не всё.

— Чем нас еще порадует служба внешней разведки? — спросил майор.

— Персоналиями. С дивизией всё понятно. Полковник Рюмшин предпочел генералом не становиться. Но команду свою в узде держит крепко. Насколько я понимаю, кое-кого из его подчиненных наши уважаемые «Спецы» знают лично.

— Есть такое дело, — подтвердил Огневолк. — Штук десять знакомых человеко-рыл имеется.

— Кроме того, в числе его ближних замов Андрей Пелькевич, тоже полковник, бывший глава Центроспаса. С ним знакомы очень многие, включая нас с Виктором. И Бахреддин, в первую очередь. Человек очень даже толковый и адекватный.

— Сколько лет прошло, — усомнился Малыш, — любой мог с катушек слететь.

— Только не Андрей, — вставил Виктор. Давид, Бахреддин и Олег согласно кивнули.

— В общем, приход бригады в Зеравшан нас устраивает полностью. Дальше. Очень хорошая новость. Старший из братьев Рахмановых, Шамсиджан, в прошлом водитель-дальнобойщик, а до этого сержант ВДВ СССР, вернулся в родное ущелье в первые дни после Большого Писца на чужой «Ниве» вместо родного бензовоза. Зато при оружии. Благодаря чему, хотя и не обошелся в Шамтуче без осложнений, но вышел оттуда живым и здоровым. Чего нельзя сказать про некоего Рафаэля Мирзоева, старого подельника братьев Ахмадовых, а на тот момент — главного политического противника младшего Рахманова.

— Ни фига себе! Так это что, тот самый «кардан»? — изумился Потап. — Ну, который хотел устроить коллективное аутодафе со своим участием? Крепкий мужик!

— Крепкий. А главное, память у него хорошая… А еще маловато народу. Если ущелье возьмет этот «десантник», сможем договориться, бойцы ему нужны.

— В общем, товарищ майор, вы с Лехой удачно тогда выступили. — вставил Олег.

— Да, пожалуй, — продолжил Давид. — На этом совсем приятные новости кончаются. Саттах Амонатов. Пенджикентский бек. Глава большого клана детей и внуков. Беком стал (внимание!) в результате избрания! То есть, уже в первые дни после Большого Писца основные Пенджикентские силы собрались, и чуть ли не единогласно избрали Саттаха беком. А силы эти — пограничники, таможня, милиция, представители прежней власти и так далее.

— То есть, до двенадцатого года старшим был не он?

— Нет. Никаких официальных должностей. Вообще, никакого отношения ни к политике, ни к криминалу. Причины, по которым избрали именно Амонатова, совершенно непонятны. Тем более, что по слухам — старика еще и поуговаривать пришлось.

— Ни фига себе! — удивился Егор, — может, какой род ханский?

— На эту тему информации нет. Политику ведет достаточно миролюбивую. Однако тех, кто посягает на его территорию, Пенджикент встречает жестко. Соответственно, к Ахмадову относится резко отрицательно. Но первым в бой не пойдет. Бек бережет людей. Есть косвенные данные, что один из его наследников разыскивал нас с идеей предложения союза.

— Это то, что Митька подслушал?

— Оно самое. Но тот разговор недостаточно информативен. В общем, Саттах для нас — темная лошадка. По согдийцам информации совсем мало. Но им не до Зеравшана, проблем с севера хватает. Могут присоединиться к дивизии или Сарыбеку, если появится общая граница. А нет — будут тихо сидеть и отбиваться от ташкентцев. Те тоже не сильно агрессивны, так что — вооруженный мир.

Давид откашлялся:

— У меня всё. По вариантам — к Олегу. Он просчитывал…

Давид сел. Зато встал Олег.

— Не буду долго занимать ваше внимание. У нас есть план…

Обещанные сопровождающие появились на рассвете. Приехали не на УАЗах или «Тиграх», как можно было ожидать, а на двух стандартных полицейских «Фордах» характерной бело-синей расцветки. Краска была не вчерашней, но и не довоенной: нормальные рабочие машины, где побитые, где наспех закрашенные. Даже с мигалками. Только надпись на бортах машин гласила не «полиция», а «патруль», и одеты сопровождающие были в типовые военные «комки».

— Капитан Юлаев. — представился средних лет мужчина.

— А звать, конечно, Салаватом, — немедленно съязвил невыспавшийся Урусов. Настроение у него было ниже плинтуса.

— Само собой. А ты как хотел?

— Да ничего я не хотел. И не хочу. Кроме горячего душа и стакана пшеничного сока. А ваши шуточки с именами меня ни разу не прикалывают. Тираном у них Тиран, а народные герои в капитанах ходят. По фамилиям, небось, на службу берут?

— И по фамилиям тоже. Вот ты сам, часом, не из наших будешь? А, товарищ Урусов?

— Не, я из наших, но не из ваших.

— В смысле?

— В прямом. Ты вот башкирский национальный герой, а я хохляцко-татарский.

Юлаев, похоже, шутку не понял. Поэтому и перешел к делу:

— Заждались мы вас, товарищи сибиряки. Пропали в нетях, и ни ответа, ни привета.

— Так отсутствует связь в этих ваших «Диких Землях». Эфир зашуршал — глядим — блокпост, — поторопился оправдаться Сундуков.

— Да хрен с ним, главное — живы. Про обстановку нашу старшина предупредил? Хорошо. Порядок следования такой: один «Форд» спереди, другой сзади. Идем плотно, не разрываясь. Если что не так — сигнальте, остановимся. Всё понятно?

— Да уж куда понятней. Шаг вправо, шаг влево…

— Это ты брось, майор! Вы не преступники. Вы — представители дружественной державы. Так что не конвой, а почетный эскорт. Разные понятия — разное отношение. А в Уфе сделаем вам документы, и спокойно передвигайтесь. Если кто хочет из товарищей офицеров, может с нами в легковушке прокатиться, вопросы позадавать, ответы послушать. Ну что, погнали?

Вопросы товарищи офицеры задавали все четыре часа, что ехали до Уфы. Зато теперь ситуация была понятна донельзя. И не сказать, что очень радовала. То есть, радовала, конечно: приятно, что хоть кто-то живет по-человечески. А в Уфе было хорошо. Очень хорошо…

Сибиряков расположили даже не на территории воинской части, а в бывшем санатории. Собственно, не совсем бывшем. Теперь здесь был армейский центр реабилитации. То есть, тот же санаторий, только профильный. Кормили как на убой. Сосновый лес, маленькое озеро…

На третий день транспорт отогнали в автопарк при местных мотострелках. Ремонт и профилактика. Урусов ходил мрачнее тучи.

— Андрюха, ну что ты куксишься? — не выдержал Сундуков.

— Саныч, а ты думал, чем мы расплачиваться будем? Кормят. Поят. Банька каждый день. Ну ладно, это мелочи, спишем на башкирское гостеприимство. Тачки отпидорасили до зеркального блеска. Тоже ладно. Нам еще надо горючки до черта и жратвы на дорогу. А платить нечем!!! Всё, что имеем — здесь не нужно. Я даже не представляю, что предложить. А в халяву — не верю. Что-то попросят. Что, как думаешь?

— Откуда я знаю. Омичи тоже ничего не взяли.

— Омичи переселяться с нашими хотят. Мы и их разведка. А местным этого не надо. В бой нас куда-то кинут. Отработать харчи и баньку.

— Да ладно! Что толку от тридцати человек? Слишком сложно.

— Тогда что?

— Да не знаю я, спроси у Салавата! В конце концов, чего стесняешься?

— Спрошу… Не верю я в халяву.

— Вот и спроси…

Майор Сундуков в халяву тоже не верил…

— Ассалам алейкум, уважаемый бек!

— Ваалейкум ассалам! Какие новости сегодня принес язык Ирбиса?

— Шах Великого Хорезма передает Саттах-беку пожелание всяческих благ и здоровья и предлагает военный и политический союз.

— Еще один желающий стать моим отцом? — желчно спросил высокий худой старик, сидящий за столом. Мебель, как и весь кабинет правителя Пенджикента, была вполне в европейском стиле. В быту бек предпочитал комфорт, хотя терпеть не мог помпезной роскоши, издавна присущей Востоку. Сидеть, к примеру, любил в кресле, а не на ковре… Такая же мебель предлагалась и посетителям. Без традиционного чая, конечно, не обходилось, но и его пили на на полу, а за столом, служившим и рабочим, и совещательным.

Сейчас в комнате, кроме самого Саттаха, находились Фаррух, один из его многочисленных потомков, и совсем молодой человек, почти мальчишка, с совершенно бесстрастным лицом в бедной, но опрятной одежде. Подобную личность близко не подпустили к правителю, если бы не небольшая пластинка, висящая на шее с выгравированным силуэтом какого-то зверя. Носитель подобной пайцзы мгновенно допускался к любому из таджикских правителей, а к его словам прислушивались с уважением. Этот знак носили посланцы таинственного Ирбиса, его «язык, глаза и уши». Подделать пластинку давно уже никому даже в голову не приходило: в мире существовало множество способов менее мучительно уйти из жизни.