Соучастница - Луи Тома

– Люсетта, я вас умоляю, вы испортите нашу дружбу.

– Плевала я на вашу дружбу. – Слезы готовы были брызнуть у нее из глаз. – Мне не дружба ваша нужна… Вы знаете, знаете, Филипп, знаете уже давно и притворяетесь, что ничего не замечаете.

Он покосился на дверь, ведущую в коридор. Между ним и Раймондой существовал уговор оставлять дверь открытой или, точнее, это было обязательство, которое она ему навязала, чтобы не упустить ни одного слова из их разговора. Он оказался между двух огней!.. В каком словаре найти слова, одни и те же слова, способные успокоить одну, не вызвав гнева другой?

«Достаточно дать ей немного надежды…» Всю свою надежду Люсетта вложила в этот уик-энд, она слишком много о нем думала, предаваясь самым прекрасным фантазиям и витая в облаках. Поскольку она слишком уверовала в победу, поражение, пусть даже временное, было бы для нее таким ударом, что она потеряла бы всякий контроль над собой.

– Секретарше вашего издателя, наверное, везет больше, чем мне.

Нет, это не отказ, не просто отказ повергал ее в такое состояние, но отказ, мотивированный наличием соперницы.

– Вы заблуждаетесь, Люсетта… Секретарше более пятидесяти пяти лет… почти шестьдесят… Она годится мне в матери…

Он почувствовал, что этот аргумент поколебал его соперницу, и поспешил закрепить достигнутый успех:

– Мне не безразличны ваши чувства, напротив.

Он подошел к двери, чтобы закрыть ее. Позже он объяснит Раймонде, что Люсетта сама… Одновременно мысли галопом проносились у него в голове: «Достаточно дать ей немного надежды…» Ревнуя к живой сопернице, не станет же Люсетта ревновать к умершей.

– Поймите меня правильно… Память о ней еще так жива…

Он бесшумно прикрыл дверь и повернулся, готовый прошептать слова, которые дадут понять, что в будущем… в самом недалеком будущем…

Но Люсетта не дала ему на это времени.

– Лгун! Грязный лгун!.. Неужели вы осмелитесь утверждать, что любили свою жену? Что это из-за нее вы…

Слова толкались у нее на губах. Охваченная непонятной яростью, она лепетала, молотя себя кулаками по груди:

– Что из-за нее вы отвергаете меня? Как вам не стыдно… говорить, что вы ее любили?

Филипп терял почву под ногами. Свою супружескую любовь, семейное согласие, в общем, прочность брачных уз он отрицать не мог.

– Да, – подтвердил он, – я ее любил… И до сих пор ее люблю.

Тут Люсетта перестала жестикулировать. Застыв в позе величественной серьезности, она смерила Филиппа презрительным взглядом и спросила, не повышая голоса:

– Если вы ее любили, почему же вы убили ее?

Глава 18

Лавина низверглась на Филиппа, придавила его, повалила, подхватила, понесла, наконец, бросила – разбитым, истерзанным, изнемогающим; в ушах у него шумело, слова оглушительным гулом отдавались в голове… «Почему вы убили ее?»

Инстинкт самосохранения продиктовал ему ответ:

– Вы бредите? Вы нахватались этого у Шабёя?

Люсетта продолжала стоять перед ним, прямая и одеревенелая, уверенная в себе, с неким подобием улыбки на губах.

– Отпираться бесполезно, мой бедный Филипп… только не со мной.

– А вам, моя бедная Люсетта, немного здравого смысла… не помешает…

«Не спорить, – говорил он себе. – Невиновный, я бы уже давно выставил ее за дверь». Однако именно потому, что он не был невиновен, он решил вначале свести на нет обвинение, которое, на его взгляд, ни на чем не основывалось. Он выложил свой главный аргумент:

– Немного здравого смысла… В пять часов моя жена была еще у своего парикмахера, в половине шестого я был уже у вас, в Мулене…

Люсетта, наконец, оживилась и топнула каблуком о паркет.

– И все-таки вы убили ее. Я это знаю, потому что…

– Думайте, что говорите… – Притворяясь возмущенным, он гораздо лучше скрывал свое волнение. – Я больше не потерплю этих ваших намеков.

– Потому что я вас видела! – обронила она без тени смущения.

– Перестаньте, вы принимаете желаемое за действительность.

– Шабёй, возможно, будет иного мнения.

Увидев, что она берет сумочку, он испугался, испугался, что она сейчас уйдет. Хладнокровие покинуло его… Схватив Люсетту за руку, он крикнул:

– Ну давайте же, давайте, излейте свою желчь!

– Вот слова, о которых вы пожалеете. – Она тут же, немного быстрее, чем Филипп, взяла себя в руки. – Однако, раз уж вы согласились меня выслушать…

– Если только вы не боитесь показаться смешной.

– О! Я совершенно спокойна… – Улыбка, в которой было что-то звериное, обнажила ее маленькие белые зубки, готовые укусить. – Через несколько минут я вам совсем не буду казаться смешной!

Филипп сменил маску возмущения на маску покорности. С равнодушным видом, но с тяжелым сердцем обвиняемого, который ждет «приговора», он сжал губами «Голуаз» и швырнул пачку на стол, не предложив сигарету Люсетте.

– В ту субботу, Филипп, после обеда, я выбралась в лес… Мне было скучно в Мулене. Я уже набрала полную корзину грибов… Вы должны были приехать с минуты на минуту… А поскольку мне не терпелось увидеть вас… – Она усмехнулась… – Не терпелось вас увидеть, смешно, не правда ли? Я пошла вам навстречу…

Не было и одного шанса из ста, что кто-нибудь заберется в этот заброшенный уголок с наступлением ночи, в такой туман, в такой холод, и вот эта идиотка… Он не удержался от гневного жеста, который она приняла за нетерпение.

– Я была еще далеко от развилки, когда разглядела вашу машину, точнее, машину вашей жены, которая ехала по дороге, ведущей к карьеру… Решив, что она заблудилась, я побежала ей наперерез, через кустарник… И там, Филипп, я увидела вас…

– Нет! Это неправда!

Возмущаться более не имело смысла, но Филипп не сдавался, упорно пытаясь отстоять заранее проигранное дело.

– Моя жена была у своего парикмахера… Это доказано… Полиция все проверила…

– А я видела вас! – с нажимом в голосе повторила она. – Я видела, как вы столкнули машину в карьер, подожгли ее и спрятались в риге…

Одной лишь этой детали было достаточно, чтобы подтвердить подлинность рассказа Люсетты. Филипп представил, как он бежит по глинистой грязи, липнущей к его подошвам, сзади полыхает машина и труп… Он и сейчас ощущал это стеснение в груди, от которого он задыхался, опершись на крыло своего автомобиля, который спрятал утром того же дня в этой заброшенной риге. Они приезжали туда с Раймондой на рассвете: приехали раздельно, уехали вместе на одной машине. Он все предусмотрел, все, кроме нелепого поступка Люсетты.

Он уже не слушал ее объяснений, как, сократив путь по лесным тропкам, она успела прибыть в Мулен раньше его.

– Вы больше не возмущаетесь?

Он вздрогнул. Нет, это не было кошмарным сном. Слишком реальны этот кабинет, эти стены, эти знакомые предметы и слишком реальна Люсетта – он ощущал даже биение артерии на ее левом виске. Заставленные книгами полки, двойные шторы и ковер скрадывали все шумы. В этом замкнутом пространстве, где ни он, ни она не смели пошевелиться, густая, отягощенная смыслом для каждого из действующих лиц тишина, придавала сцене почти нестерпимую, внутреннюю напряженность.

Филипп вынул изо рта сигарету, которую он так и не зажег. Конец ее был изжеван, пропитан липкой слюной, которую он не успевал проглатывать.

– Если вы все это видели, – произнес он бесцветным голосом, – почему ничего не сказали?

– Потому что я люблю вас.

Признание было сделано просто, без ложного стыда и без вызова.

– Я всегда вас любила… с того первого и единственного поцелуя, о котором вы так скоро забыли… Но я бы ничего вам не сказала, если бы…

– Вы слишком поторопились, – сказал Филипп, – надо было дать мне время…

Неумело он пытался склеить кусочки разбитого сна.

– Но теперь, Филипп, когда вы знаете…

Люсетта пренебрегала всеми этими «как» и «почему». Все, кроме ее нынешнего положения, казалось ей несущественным. Преступление ее интересовало лишь в свете ее возможного статуса сообщницы.

– Ведь, промолчав, я становлюсь вашей сообщницей… Наши судьбы больше не смогут, никогда больше не смогут идти раздельно.

Филипп остерегался ее прерывать, сдерживать эту любовную восторженность, представлявшую для него лучшую из гарантий и худшую из опасностей. У него немного кружилась голова, путались мысли. Каждая из них раздваивалась, раздваивался и он сам, испытывая странное чувство проживания одного и того же приключения с двумя разными женщинами…

– У меня есть деньги, – продолжала Люсетта. – Если вы хотите, мы вместе полетим в Бразилию.

«Если вы хотите…» Как бы вынося решение на суд Филиппа, она тотчас добавила:

– Сегодня утром я забрала свой паспорт из комиссариата.

Заметив нахмуренные брови Филиппа, она моментально продолжила:

– Я плохо излагаю свои мысли, да? Но это трудно выразить. Я все написала в длинном письме, но так и не осмелилась вручить его вам. Завтра вечером в Мулене я вам его покажу. Мы вместе сожжем его. Это будет первым моим подарком, – закончила она дрожащим от волнения голосом.