Автономное плавание - И. А. Намор

те годы стрижкой «паж» и запела:Das ist der Pariser Tango, Monsieur,Ganz Paris tanzt diesen Tango, Monsieur…

Дослушали молча, тем более что Ицковичу эта мелодия тоже, судя по всему, понравилась.

– С детства люблю Мирей, – сказала Таня.

– Я не совсем понял – она вроде и не по-французски пела? – уточнил Олег.

– По-немецки, но со страшным акцентом, – улыбнулась Таня.

– Ты говоришь по-немецки?

– Практически нет. Читаю, понимаю, если не быстро говорят. Это второй язык в университете был, если еще латынь не считать…

– По-немецки я тоже не понимаю… так о чем песня? – спросил Олег. – Нет, я понимаю, о любви, разумеется, но «из зала все кричат: давай подробности!».

Таня рассмеялась и негромко напела:

Bei einem Tango, Pariser Tango,Ich schenke dir mein Herz beim Tango,Die Nacht ist blau und süß der Wein,wir tanzen in das Glück hinein…

Ее завораживала мелодия, и слова… и присутствие такого мужчины рядом не то чтобы кружило голову, но волновало – совсем чуть-чуть, но этого достаточно.

В танго, в парижском танго,Я подарю вам сердце в танго,А ночь синяя и сладкое вино…

– …Мне очень хорошо, я почти счастлива, и… В общем: «остановись, мгновенье!»

– Здорово, – совершенно искренне прокомментировал ее тихое пение Олег. – Ты просто талант все-таки! И напрасно ты про мультики! А серьезно петь никогда не пробовала?

Татьяна засмеялась.

– Пробовала, в школьном хоре, и даже сольфеджио занималась, но в восьмом классе голос понизился, да и, как сказала наша учительница пения: «хороший голосок, но не сильный»… То есть бесперспективняк! – добавила Татьяна.

– Как, как? – споткнулся на слове Ицкович. – Я такое и с пол-литрой не выговорю!

Тут Таня совсем уж захохотала:

– Это из курса актерской речи – быстроговорки!

– Э?..

– Скороговорки, – сжалилась Таня. – Ну, может, помните… помнишь: «На дворе трава, на траве дрова».

– А!

– Ну, а это из новорусских: Карл у Клары украл доллары, а Клара у Карла – квартальный отчет; на дровах – братва, у братвы трава, вся братва – в дрова…

– Понял, понял – хватит! – взмолился Олег. – У меня даже слушать – зубы сводит!..

И они продолжали пить кофе, смеяться и говорить, говорить, говорить… как старые друзья.

«Кто сказал, что дружба женщины и мужчины невозможна? – подумал немолодой израильский психолог Олег Ицкович, ловя на себе взгляд Татьяны. – Тот, кто так говорит, ничего не понимает ни в женщинах, ни в мужчинах, ни уж тем более – в дружбе. Такого человека стоит от всей души пожалеть…»

Олег Ицкович, Прага.

4 января 1936 года

– Олег-х-х-х… – выдохнула Татьяна и едва сдержалась, чтоб не броситься в объятья. – Олег?! – повторила уже совсем шепотом, хватаясь за спинку стула.

Глаза ее – чудные глаза, где зелень легко превращалась в синь, да еще искрило неизвестно откуда появляющимся золотом, – мгновенно заблестели, и две слезинки медленно скатились по щекам, оставляя черные следы от ресничной туши…

– Пятачок! Да ты… просто… совсем… девочка теперь… девушка… – Олег не мог подобрать слов для характеристики произошедшей метаморфозы. Он помнил интересную, почти сорокалетнюю, женщину, а видел перед собой столь юное существо, что дух захватило, и в эту минуту напрочь вышибло теперешнее знание, что и сам он не тот, совсем не тот.

– Ты совсем не изменилась! – объявил он вслух и тут же устыдился. – То есть стала еще красивее! То есть… ты и была очень красивой… – и замолчал, окончательно запутавшись.

Татьяна тем временем пришла в себя, аккуратно промокнув батистовым платочком глаза, и сказала ровным, чуть приосевшим голосом:

– Тушь потекла, посмотри, не размазалась? – села на стул напротив, взглянула внимательно, чуть прищурившись, словно составляла физиогномическое описание для фотокомбинированного портрета. – А ты совсем другой, может, это и не ты? Волосы русые, нос прямой, глаза серые… или голубые? – перечисляла Тать яна, разглядывая незнакомого знакомца.

– Я, я! – быстро ответил Олег по-русски. – Я это я… в смысле Ицкович, в смысле… А ты? Кто ты? Простите, ваше имя-отчество не Марфа Васильевна?

– Буссэ, Жаннет Буссэ. Я…

– Очень приятно… эээ… царь… эээ… Бонд, Джеймс… – Олег не закончил шутку, – француженка, полагаю?

– Oui, monsieur. Cela ne vous plaot pas?[37] – спросила Жаннет, уловив что-то в интонации Ицковича.

– J’aime bien votre nouvelle coiffure. Je suis content de vous revoir[38], – ответил невпопад Олег глупой фразой из разговорника. – Ты же знаешь: я не говорю по-французски! – в этот момент он напрочь забыл, что не говорит по-французски Ицкович, а отнюдь не Шаунбург. – Разрешите представиться, фройлен, – перешел он на немецкий, – Себастиан фон Шаунбург.

– Ты бош?! – перешла на немецкий и Татьяна. – Смешно, ей-богу!

– А вот по-немецки ты говоришь все с тем же нижегородским, а не с французским прононсом! – рассмеялся Олег и сделал кельнеру знак – повторить заказ для дамы.

– Ну, не скажи… Das ist der Pariser Tango Monsieur, Ganz Paris tanzt diesen Tango Monsieur[39], – голосом Мирей Матье с характерным грассированием тихонько напела Жаннет.

«Она что, знала?! Или совпадение?»

– О-о-о… Парижское танго… Вот так?! – только и оставалось сказать Олегу. – Там… эээ… тогда… ты только наших изображала, а эту песенку пела ужасно…

– А ты врал! – с веселым ехидством разоблачила Татьяна. – Я так и знала!

– О, нет! Только комплименты, «Лаванда» была великолепна! – ответил Олег, прижимая руку к сердцу.

Татьяна улыбнулась, что-то вспомнив…

– Это Жаннет, она у меня бакалавр, специалист по Гете и совсем неплохо шпрехает…

Напряжение ушло, но пережитое – по-видимому, ими обоими – потрясение было того рода, что выбрасывает адреналин в кровь, а бешено стучащее сердце ускоренно разносит его по организму, побуждая к физическому действию: бежать, рубить или… в постель!

– У меня ужасно разболелась голова, – потерев виски, сказала зарозовевшая щеками Татьяна – всегдашняя ее реакция на небезразличных ей людей, – но взгляда не отвела. Смотрела на Олега так, словно предполагала увидеть проступающее сквозь черты молодого немца знакомое по прошлому лицо «старого» еврея. Но, увы, если ей досталась здесь практически ее собственная внешность, Олегу – к добру или нет – не настолько подфартило.

«Чужое лицо… Была, кажется, такая книга, или это было кино?»

– Э… – сказал Ицкович, бросив взгляд на часы и вдруг потеряв всякую уверенность в том, что делает. – Мне нужно идти, но мы еще увидимся? – спросил с утверждением, приложив салфетку ко лбу, – организм пережигал адреналин в пот, – в кафе не было жарко.

– А как же?!. – встрепенулась Татьяна-Жаннет, и Ицковичу показалось: в ее глазах промелькнул обыкновенный испуг. – Ты меня что, одну здесь бросишь?

Ицковичу очень понравилась и интонация, с которой это было сказано, и угадываемый за словами подтекст.

– Ну что ты! – Олег положил ладонь на ее руку и с замиранием сердца констатировал – тонкие белые пальцы остались на месте.

«Возможно…»

– Тебе не нравится кофе? Ты не пьешь водку? Что тебе заказать?

– Не знаю. Может быть, чай? Сердце что-то колотится… – Таня была как будто не уверена, чего ей хочется.

– Значит коньяк! – сказал Олег и обернулся в поисках отошедшего к барной стойке кельнера. – Две рюм ки коньяка. У вас есть коньяк?

– У нас есть коньяк, – почти неприязненно ответил кельнер и ушел, что-то бормоча под нос.

– Что ты