Мировой кризис - Андрей Мартьянов

— Господи, что же вы натворили, ироды, — очень тихо сказал Воейков. Помолчал, собрался, принял из рук графа чайную чашку с остывшей водой из графина. Медленно выпил. — Простите, Алексей Григорьевич, не вправе… Это нельзя… Вы сядьте.

— Бросьте, господин генерал-майор, — неожиданно сурово сказал Барков. — Что же, я не понимаю? Совсем плохо дело?

— Очень плохо, граф. Приехал из Петербурга старец Григорий, но и он ничем помочь не может.

— Григорий Ефимович? — отчеканил Барков. — Распутин?

— Точно так-с… Только он один способен. Что-то в нем есть, хоть быдло и скотина… Государыня верит… Надежды, однако, никакой — на проводе был великий князь.

— Возьмите себя в руки, ваше превосходительство. Что же вы, словно барышня расклеились! Вы боевой офицер!

— Да, да, вы правы, — собрался Воейков. Выпрямил спину. — Простите, минутная слабость.

Открылась дверь.

— …Женераль, ви нушны мне неметленно, — без доклада в кабинет стремительно вошла пожилая женщина в темном траурном платье. Барков оторопел — это вторая августейшая особа, которую он видел за сегодня. Вдовствующая императрица Мария Федоровна, вдова Александра III и матушка государя. Акцент у нее был еще более выражен, чем у супруги Николая. Метнула уверенный взгляд на Баркова: — Сутарь, я имею шесть снать вас?

Воейков немедленно представил, не упоминая о роли графа Баркова в недавних событиях.

— Шудесно, госпотин женераль вскоре вернется, — непререкаемо сказала Мария Федоровна. — Итемте, это ошень вашно…

— Никольский! — в голос рявкнул Воейков. В кабинет бомбой влетел адъютант, выглядящий бледным и напуганным гвардейский поручик. — Останьтесь с графом! И в оба глаза!..

Это было неслыханным нарушением этикета, но вдовствующая императрица взяла генерал-майора за руку и повлекла за собой, в коридор. Сейчас не время для церемоний.

— Никольский! — Воейков обернулся. — Будут телефонировать, ответьте: я в покоях их величеств! Пусть ждут!

— Слушаю-с, ваше превосходительство! Начинало темнеть. В резиденции Царского Села

горели все электрические фонари, по периметру ограды парка стояли солдаты с факелами. Подступала ночь, грозившая великими потрясениями.

— Поручик, успокойтесь, — Барков подошел к ренессансному буфету, украшавшему обитель генерала Воейкова, открыл створки, на глаза сразу попалась бутылка с крепким бессарабским хересом. Выбил пробку. — Выпейте, это необходимо. Да черт вас задери, пейте же!.. Юноша, жизнь преподносит всякие сюрпризы! Вы из каких Никольских? Смоленская губерния?

— Н-нет, — худощавый, с грубовато-народным широкоскулым лицом поручик осторожно взял бокал. — Екатеринославские… Ваше сиятельство, вы…

— Вот и чудесно, Барков отлично знал, как «заговорить» заметно нервничавшего молодого офицера, не нюхавшего пороху и не видевшего войны. — Полковник Дмитрий Леонтьевич Никольский, часом, не ваш батюшка?

— Дядя…

— Знавал, в Порт-Артуре в соседнем форте располагался, встречались. Отличнейший, знающий офицер, с прекрасной подготовкой. Вот помнится, когда японцы пошли на северный вал, да еще артиллерия била…

Граф умел рассказывать и делал это красиво, с подробностями, деталями и поэтическими сравнениями: тут начинали действовать его «волшебные» способности, позволяющие если не зачаровать, то по крайней мере увлечь повествованием собеседника и временно избавить его от тяжелых мыслей. Сразу видно, сегодня на дежурстве у Воейкова адъютант из молодых. Все-таки воскресенье, матерые волки убыли в Петербург, отдыхать — служба в свите, особенно в охране царской семьи, это вам не сахар.

«Будто назло, сегодня об этом думал, — граф излагал поручику Никольскому затверженную навсегда «романтическую» историю с подрывом форта в Порт-Артуре (на самом деле там было куда больше грязи, крови и некрасивой смерти под японской шрапнелью) и одновременно размышлял о ближайшем, то есть самом актуальном будущем: — Предвидение? Но как? Евангелина упоминала о возможности предполагать грядущие события в некоем гипотетическом подсознании человека, владеющего талантом…»

— Граф, вы останетесь здесь на ночь, — генерал-майор возвратился неожиданно быстро, скорее всего беседа с Марией Федоровной протекала в дворцовом коридоре или одной из соседних комнат. — Вас устроят. Простите, беседу продолжим завтра. Охранять вас будут четверо офицеров гвардии, камер-лакей укажет, где спальная комната.

— Охранять? — двусмысленно уточнил Барков.

— Да, именно охранять. Как важнейшего свидетеля. Вы не заключаетесь под стражу, но я требую, чтобы вы оставались во дворце по меньшей мере до завтра.

— Как прикажете, ваше превосходительство. Но если моей жизни что-то угрожает, могу я получить оружие?

— Не можете.

— Владимир Николаевич, дозволите приватный вопрос?

Воейков глянул на поручика, и тот, зная, что означает выражение глаз шефа, молча ушел, плотно затворив дверь.

— Ваше превосходительство, неужто…

— Да, — глубоко кивнув, ответил генерал-майор. — Не верю я в вашу причастность, граф. Не верю и все тут. Вы случайный человек здесь. Не складывается мозаика никак. Все прочее — невероятное, трагическое стечение обстоятельств. Если бы он не вышел на лестницу, если бы…

— А непосредственные виновники?

— Схвачены двое из трех, последний застрелен. Доктор Боткин заключает, что это некая форма безумия, возможно гипнотическое воздействие, месмеризм.

— Ваше превосходительство?.. — повторил Барков, подразумевая единственный вопрос.

— По прогнозам, к утру будет кончено. Здесь лучшие специалисты, профессора, академики… Старец, в конце концов] Господи, за что же нам такое?!

— Мсье Вершков, вашего хозяина нет уже третьи сутки, — пришедшего утром в гостиницу «Виктория» Прохора встретил обеспокоенный Монброн. — И никаких известий — можно было бы прислать телеграмму, предупредить, что вышла задержка. Господин граф обещал вернуться позавчера к вечеру!

— Не знаю, что случилось, — отрекся Прохор, и сам начавший подозревать неладное. Внезапное исчезновение Алексея Григорьича выглядело странно: в конце концов, он поехал в Царское по делу, а не устроил долгий кутеж в «Эрмитаже» с бывшими сослуживцами или, боже упаси, поэтической богемой. — По городу ползут слухи, будто в Царском что-то случилось.

— Пойдемте к лорду Вулси, — сказал Робер. — Он крайне расстроен отсутствием его сиятельства…

Прохор был огорчен не меньше Джералда, особенно в размышлении об известиях, начавших поступать из Царского Села вчерашним днем: в газетах появились краткие заметки о том, что въездвыезд из столичного пригорода закрыт военными, поезда на станции не останавливаются, а улицы патрулируются казаками. Точных сообщений о происходящем не было: или репортеры и впрямь не знали, что стряслось, или действовала строжайшая цензура. Вновь начали подозревать бомбистов и революционеров — привычное зло, но как они могли пробраться в самый охраняемый городок Российской империи, спрашивается? В Царском троекратно больше солдат и полиции, чем постоянных жителей!

— Если выехать невозможно, Алексей Григорьич могли остановиться у знакомых или в пансионе, — пытался объяснить Джералду и остальным Прохор. — Вдруг и телеграфировать нельзя? Вон в девятьсот седьмом году почта в Петербурге днями не работала, военное положение…

— Мне это не нравится, — покачал головой Монброн. — Невольно начнешь думать о каких угодно гадостях, связанных с нашим… Предприятием. Ева, Ойген, граф хотя бы жив? Вы должны чувствовать!

— Жив и здоров, — не раздумывая подтвердил Реннер, — Скорее всего господин Вершков прав: власти по неизвестной нам причине проводят крупную полицейскую акцию. Мы с доктором утром ходили гулять к собору… Как он называется? Да, Казанский… Так вот по сравнению с предыдущими днями на улицах значительно больше полиции. Кроме того, за нами наблюдали.

— Кто? — нахмурился лорд Вулси.

— Двое господ в партикулярном, хорошо одетые. Они особо и не прятались. Мне кажется, профессиональные агенты — выражения лиц очень уж характерные.

— Только пристального внимания полиции нам и недоставало для полного счастья, — высказался Тимоти. — Впрочем, мы действуем вполне легально, паспорта в порядке, по счетам платим исправно. Законопослушные граждане, пускай и иностранцы!

— Будем ждать, — сказал Джералд. — Больше ничего не остается. Привычный распорядок менять не станем. Я сейчас поеду в посольство, а оттуда в банк; Робер, вы как обычно займетесь бумагами. Тимоти с Ойгеном — на Балтийский вокзал, получать заказ. И ведите себя естественно, мы не совершили ничего предосудительного. Но все же старайтесь оглядываться: следить за нами может не только полиция. О предупреждениях мсье Анно следует помнить крепко, этот человек слов на ветер не бросает….