Спартанский лев - Виктор Поротников

Астидамия, как истинная спартанка, считала олимпийскую победу, как и прочие победы на общеэллинских состязаниях, неким подспорьем для юноши, которое облегчало ему продвижение по военной службе. Истинной славой, достойной памяти поколений, в Лакедемоне считалась только воинская слава.

Вот почему Астидамия советовала сыну стать «младшим возлюбленным» только того гражданина, воинская доблесть которого выделяла бы его среди многих других храбрецов. Среди тех, кто предлагал себя Леарху в «старшие возлюбленные», были граждане безупречной репутации, но, по мнению Астидамии, всем им было далеко до её покойного супруга.

Астидамия ответила отказом даже царю Леотихиду, тоже пожелавшему стать «возлюбленным» Леарха. На упрёки сына, говорившего, что при его покровительстве было бы легче стать военачальником, Астидамия отвечала так:

   — Я бы простила Леотихиду то, что он бесчестным путём отнял трон у Демарата, если бы Леотихид, став царём, затмил его воинские и олимпийские победы. Однако Леотихид столь же бездарно пользуется властью, сколь бездарно он влачил свои дни, когда не был царём. От такого покровителя, сын мой, ты вряд ли обретёшь честолюбивое рвение к воинским подвигам. Зато дурную славу, благодаря распущенности Леотихида, ты заработаешь очень скоро.

Леарх не спорил с матерью, хотя любвеобильность Леотихида и его невоинственный нрав были ему по душе. Юноша и сам не горел желанием рисковать жизнью в сражениях, страдать от ран и терпеть лишения, живя в воинском стане. Оторванный с пятнадцати лет от повседневных забот и тренировок, каким были подвержены все его сверстники, Леарх и дальше хотел жить такой жизнью. Слава олимпионика и победителя на Немейских играх давала возможность, избегая воинских трудов, стать приближенным одного из царей, а со временем занять какую-нибудь государственную должность. Однако Астидамия желала видеть сына не государственным чиновником, а военачальником, достойным преемником своего отца.

Желая дать понять Леотихиду, что в выборе «возлюбленного» он ограничен волей матери, Леарх подстерёг его, когда тот выходил из герусии, и сам подошёл к нему. Между ними состоялся короткий разговор. И Леотихид, и Леарх остались довольны этой краткой встречей, ибо услышали друг от друга то, что желали услышать.

Следующая встреча произошла на другой день уже в доме Леотихида.

Дом этот был одним из самых больших домов в Спарте. Построенный на берегу Царского пруда, он был окружён гигантскими древними ивами. Неподалёку находился священный участок Посейдона Тенарийского, обсаженный молодыми дубами. Храм Посейдона своими размерами заметно уступал дому Леотихида.

Столь огромное жилище построил Агесилай, дед Леотихида, как рассказывали, от досады, что спартанцы отдали трон Эврипонтидов не ему, а его старшему брату, который был слабого здоровья и невысоких умственных способностей.

Не получив желанную царскую власть, Агесилай принялся всеми способами доказывать согражданам своё превосходство над старшим братом. Сначала он отличился на войне, командуя спартанским войском. Потом умелыми переговорами прекратил долгую и безуспешную войну спартанцев с тегейцами. Затем Агесилаю удалось предотвратить назревшую в Спарте гражданскую смуту. По его инициативе на остров Крит была выведена колония из числа тех лакедемонян, которые желали проведения в Спарте демократических реформ по примеру Афин.

Впоследствии люди говорили, что на троне Эврипонтидов сидел царь Агасиклес, но царственным умом и достойными царя поступками отличался его младший брат Агесилай.

Сыновья Агесилая и не помышляли о высшей власти, поскольку трон Эврипонтидов надёжно удерживали за собой потомки Агасиклеса, как старшие в роду. Два сына Агесилая рано нашли свою смерть в сражениях. Только третий сын Менар сумел дожить до седин и до той счастливой поры, когда внук Агесилая, Леотихид, завладел-таки троном Эврипонтидов. Менар подарил Леотихиду огромный дом, доставшийся ему от отца, чтобы тот мог действительно по-царски принимать у себя гостей и чужеземных послов. Для себя Менар выстроил другой дом поменьше, но тоже на берегу Царского пруда.

Леарх, никогда прежде не бывавший в доме Леотихида, был поражён не только размерами, но и великолепием отделки помещений. Дом был возведён из камня-песчанника, полы повсюду были мраморные, украшенные мозаикой. Колонны портика перед главным входом и во внутреннем дворике тоже были из белого мрамора, прорезанные тонкими продольными желобками — каннелюрами. Стены комнат и внутренних переходов были расписаны сценами из мифов любовного содержания. В комнате, где Леотихид принимал Леарха, росписи на стенах и вовсе поражали своим бесстыдством. На одной из стен Геракл совокуплялся с лидийской царицей Омфалой[89]. На другой — Аякс насиловал Кассандру, дочь троянского царя Приама[90].

Но более всего Леарх был изумлён росписью на третьей стене, где кисть живописца изобразила нескольких козлоногих сатиров[91], совокупляющихся с нимфами. Вся картина представляла собой сплошное переплетение нагих мужских и женских тел. Леарх, не видавший в своей жизни ничего подобного, даже беседуя с Леотихидом, не мог оторвать взор от столь бесстыдной сцены.

Леотихид всячески подчёркивал своё расположение к юноше, называя его «милый друг» или «мой дорогой». Леотихид сам подливал вина в чашу своему гостю, то и дело осведомляясь, удобно ли ему сидеть, не дует ли из окна, не голоден ли он...

Леарх и предположить не мог, что ему будет так легко и приятно общаться с Леотихидом, про которого недоброжелатели распускали самые гнусные слухи. Хозяина дома обвиняли и в совращении родной сестры, и в кровосмесительной связи с тёткой, и в растлении мальчиков, и в пристрастии к неразбавленному вину. В юности Леотихид показал себя неплохим воином, проявляя усердие во владении оружием и строевой подготовке.

Став царём, он неожиданно охладел к военному делу настолько, что эфоры как-то даже оштрафовали его за нежелание присутствовать на принятии присяги спартанскими юношами. Бывшие наставники Леотихида в военном ремесле называли его двуличным и скрытным человеком. Когда-то он выказывал рвение, чтобы стать лучшим воином в своей эномотии. То, что это было притворство, выяснилось сразу, как только Леотихид занял трон. Леотихид не только отдалился от военачальников, под началом которых служил когда-то, но и в панцирь-то не облачился ни разу с той поры, как стал царём.

Для лакедемонян, привыкших к войнам и опасностям, такое поведение было сродни трусости в сражении. Спартанский царь прежде всего был военным предводителем. И граждане всё чаще вздыхали, вспоминая отважного и неутомимого в ратных делах Демарата, сына Аристона, владевшего троном Эврипонтидов, покуда Леотихид с помощью Клеомена не лишил его царской диадемы.

«Теперь Демарат служит персидскому царю и тот наверняка ценит его. Ещё бы! Ведь Демарат не только храбрец, но и мастер давать разумные советы, — переговаривались между собой те из лакедемонян, которые в тяжбе между Леотихидом и Демаратом держали сторону последнего. — А наше государство будто лишилось одной руки, ибо в полководцы Леотихид не годится. Ему бы только играть на кифаре, на авлосе! В случае войны у спартанцев вся надежда на царя Леонида, который не променяет меч ни на что другое».

Леотихид действительно любил музыку и прекрасно играл не только на флейте и авлосе, но и на многих струнных инструментах, и даже на свирели простолюдинов.

Лёгкость общения с Леотихидом проявлялась для Леарха прежде всего в том, что царь не заводил речь о нравственных категориях, к которым надлежало стремиться всякому спартанскому юноше. Более того, Леотихид отвергал сами понятия «нравственность» и «безнравственность», придуманные, по его словам, для простаков.

   — В чём, по-твоему, смысл жизни, милый Леарх? — спрашивал гостя Леотихид. И сам же отвечал на свой вопрос: — В том, что жизнь рано или поздно кончается. Ты можешь сложить голову в сражении, можешь умереть от болезни или утонуть в реке. Я не говорю, что ты можешь умереть от старости, ибо ты сам знаешь, как мало спартанцев доживает до седых волос. А посему неужели спартанцы, живя в постоянных лишениях, готовясь пасть в битве во славу Лакедемона, неужели эти мужественные люди не заслуживают самых обычных человеческих радостей хотя бы в той мере, в какой это позволено рабам-илотам.

   — Но нет! — Леотихид повысил голос. — Наше государство держит граждан в такой броне из запретов, что воистину смерть в битве для многих спартанцев есть не печальный исход, а счастливое избавление от повседневной военной рутины. Я согласен, что опасность военного вторжения присутствует всегда, ведь за прошедшие двести лет наши предки успели повоевать со всеми государствами Пелопоннеса. И не только Пелопоннеса. Нам ныне можно гордиться, ибо предки чаще побеждали, чем терпели поражения. Спарта завоевала соседнюю Мессению и другие сопредельные земли, отняла у Аргоса остров Киферу. У нас есть владения на Крите, на Мелосе и в Южной Италии. Лакедемон ныне сильнейшее государство в Элладе!