Железный крест для снайпера. Убийца со снайперской винтовкой - Бруно Сюткус

В декабре 1945 года я отправился в Восточную Пруссию. Там повсюду царило ужасное запустение. Я перебрался через реку Шешуппе, которая еще не успела замерзнуть. Граница сильно охранялась, на ней нередко находили гибель бывшие немецкие солдаты, бежавшие из советского плена. Поскольку советские власти вели на территории Литвы военные действия с борцами сопротивления вплоть до 1953 года, беглых немцев арестовывали и расстреливали на месте. В Фихтенхоэ, в моей родной деревне, я пришел туда, где раньше находилась ферма Арно Бремера. Все строения — помещения для домашнего скота, сараи и силосная башня сохранились, но внутри них была ужасающая пустота и разорение. Остальная часть деревни была заброшена и превращена в руины.

Я осторожно пробрался в соседнюю деревню Хербстфельде, где увидел такую же картину жуткого запустения. Там никого не было, лишь злые одичавшие собаки залаяли на меня. Тогда я двинулся в сторону Виллюэна, надеясь найти там признаки жизни. Оказавшись у болота возле края леса, я увидел, что дорога заминирована. Я осторожно приблизился к нескольким домам и заглянул в них. Там все было разрушено. Оконные рамы отсутствовали, мебель разбита на куски. Несмотря на мины, я прошел через лес. Небольшие ямки в земле свидетельствовали о том, что в них зарыты мины. Наступи я хотя бы на одну из них — наверняка бы погиб или стал инвалидом.

Начало смеркаться. Вдалеке я заметил дым, поднимавшийся из трубы фермы. Я приблизился к дому лишь после того, как увидел, что из него вышла женщина с ведром, направившая за водой к ручью. Когда я подошел к ней, она от испуга уронила ведро. Женщина узнала меня, потому что видела, как я когда-то приезжал в деревню к моей сестре Иде. Она рассказала мне, что русские ушли совсем недавно. Они занимаются поисками оружия и ловят немецких солдат, возвращающихся домой.

Вместе с ней я вошел в дом. Там находилась еще одна женщина, муж которой лежал на кровати. В боях на Восточном фронте он лишился ступней обеих ног. Возле него лежала его умирающая двенадцатилетняя дочь. Ее зверски изнасиловали русские солдаты, которые избили родителей и заставили их наблюдать за этим жутким действием. Мать предлагала им себя вместо своего ребенка, но те посмеялись над ней и ввосьмером подвергли ее дочь насилию.

Семья Пэгер жила в восьми километрах от Виллюэна возле озера. Они рассказали о многочисленных подобных случаях и плакали, вспоминая зверства, которые учиняли русские в их краю. По стране прокатилась большевистская красная сыпь, от которой, казалось, никогда не удастся вылечиться. От Пэгеров я узнал, что в марте 1945 года группу немецких военнопленных расстреляли на берегу озера. Теперь русские взорвали на нем лед, чтобы уничтожить следы этого злодеяния. Ночь я провел у Пэгеров. Они не хотели, чтобы я отправился в Виллюэн.

На следующий день на дороге Шлоссберг-Нойштадт, ведущей в сторону Литвы, я заметил масштабные передвижения советских войск. Мне следовало добраться до Виллюэна, чтобы спрятаться прежде, чем попытаться вернуться в Фихтенхоэ. Там, где в Шлоссберге раньше стояла церковь, русские установили памятник своим погибшим солдатам. От немецкого военного кладбища ничего не осталось. Оно все заросло сорняками, надгробия исчезли. При взгляде на это место я окончательно отказался от мысли начать новую жизнь вместе с моей семьей в районе Шлоссберга. Место это обезлюдело, от былой немецкой жизни не осталось и следа. От Эйдкюнена до Тильзита все было подвергнуто бессмысленному разрушению. Шлоссберг находился в самом сердце этой мертвой зоны. Шешуппе еще не замерзла, и мне пришлось переплывать на другой берег в ледяной воде. Я вернулся к родителям в Пашеждряй. Мы отказались от мечты начать жизнь на нашей бывшей родине, Восточной Пруссии, — это было просто невозможно.

15 декабря 1945 года к нам пришло НКВД. Русские забирали молодых мужчин для отправки в советский военкомат в Гришкабудес. Я попал в облаву. Врачи признали меня годным к военной службе. Меня задержали и на ночь заперли в кузове грузовика. Затем под охраной отвезли в советскую артиллерийскую часть, находившуюся в Восточной Пруссии, в Гумбиннене. Нам приказали одеться в старую, вонючую красноармейскую форму. Охрану так и не убрали. Я опасался, что ночью, во сне, могу заговорить по-немецки и тем самым выдам себя. Задумав бежать, я стал внимательно присматриваться к окружающей местности. Перед принятием присяги нам выдали другую форму. На следующий день нашу часть должны были отправить на Дальний Восток, на окраину Советского Союза. Наступило время решительных действий.

Ночью я тайком выбрался из армейской палатки. На углу стоял замерзший часовой. Я побежал что было сил. Он заметил меня и выстрелил в меня. Я почувствовал, что пуля попала мне в спину недалеко от позвоночника. Я бросился наутек, спасая свою жизнь. Тут же была поднята тревога. Я продолжал бежать, чувствуя, как кровь струится из раны. Бинта у меня не было. Моей самой главной задачей было перейти бывшую линию фронта с нерасчищенными минными полями. Это заставило меня дождаться наступления утра. За это время я потерял много крови и очень ослаб. Днем мне пришлось прятаться, чтобы не попасться на глаза русским солдатам. Я нашел полуразрушенный дом без оконных рам, в котором царило полное запустение. Чтобы отдохнуть, я забился в дальний угол погреба. В противоположном углу лежал труп женщины. Она была убита выстрелом в голову, ее ноги были раздвинуты, одежда порвана. Женщину, по всей видимости, изнасиловали русские солдаты, а потом убили.

Мучения несчастной оборвала пуля, выпущенная в голову. Когда наступила ночь, я торопливо покинул это жуткое место.

На третий день я оказался на берегу Шешуппе. По поверхности реки проплывали хрупкие льдинки. Я разделся и вошел в отчаянно холодную воду. Мне нужно было добраться до деревни Сенлакай, располагавшуюся в восьми километрах от Фихтенхоэ, где жила моя тетка и где меня знали. Добравшись до фермы, я потерял сознание. Юстинус Баукус вытащил пулю из моей спины и запечатал рану, прижав к ней раскаленный добела утюг. Через три недели я почувствовал себя достаточно здоровым, чтобы вернуться к родителям в Пашеждряй. Меня предупредили, что я рискую угодить под арест как дезертир. Мне не оставалось ничего другого, как присоединиться к литовскому сопротивлению, боровшемуся с большевиками. Меня приняли в отряд, спрятали и подлечили.

Помощь литовскому сопротивлению

Литва получила независимость после окончания Первой мировой войны. В июне 1940 года Советский Союз оккупировал и аннексировал Литву в соответствии с положениями пакта Молотова — Риббентропа. После того как ее землю в 1941 году под натиском немецких войск покинула Красная армия, группы литовцев начали службу в оборонительных частях Вермахта. Эти части воевали с советскими и польскими партизанами. Советский Союз возобновил контроль над Литвой в конце 1944 года. С того времени и по 1952 год примерно сто тысяч литовцев участвовали в партизанской войне против советских оккупантов. Более 20 тысяч литовских борцов за свободу были убиты, многие депортированы в Сибирь. Советские власти самым жестоким образом пытались подавить движение сопротивления. Литовские историки считают этот период войной с Советским Союзом за независимость. За время оккупации 1940–1944 годов советские власти уничтожили до 300 тысяч жителей Литвы, в то время как нацисты истребили 91 процент довоенного еврейского населения этой страны.