Лидия. Головная боль академии (СИ) - Лавру Натали

Извини, папуля, но за свою свободу я буду биться самыми подлыми способами. Даже в шутку скажу Брендану «да» и прикуплю свадебное платье.

После долгой и мучительной перепалки я добилась отсрочки. Папа даст мне закончить первый курс, при условии, что я не буду брать заказы вне стен академии и вообще покидать альма-матер без его сопровождения.

Засада, да.

Но! К примеру, зелье против тьмы, которое я успешно доработала и теперь варю по памяти, не заглядывая в рецепт, тоже считается внутренним заказом. По сути, все внешние заказы у меня тоже внутренние, так как получаю я их и варю, не покидая стен заведения.

Вообще не понятно, на что рассчитывал папа. Или он думал, что я хожу по улицам и предлагаю случайным прохожим готовый товар?

Я так и представила себя орущей на торговой площади: «Налетай, не скупись, покупай средство для потенции! Не надо? Как это не надо?! Сегодня не надо – завтра уже сдох червячок! А ну купил быстро, кому сказала!»

Нет! Мои гениальные зелья в рекламе не нуждаются. Клиенты находят меня сами.

Тот же Дэниэл де Мортенсон, мой извечный оптовик и пиарщик, берёт у меня заказы прямо в столовой за обедом, а толкает их потом повсюду.

Так что я понуро кивала на папины условия, упражняясь в актёрском мастерстве. На самом же деле радовалась, что у меня теперь есть два с половиной месяца форы. И за это время я стопудово что-нибудь придумаю.

В своей победе я была уверена. Любимая профессор де Грасс не даст моему таланту кануть в небытие или бесконечном декрете.

Аргументы про брак с Бренди – это чисто для папы, чтобы тот проникся и передумал возвращать меня домой. Кому хочется отдавать единственную дочь за сына бывшего жениха своей жены? Там была такая драма, что каждое упоминание об Амане де Грийе для папы как ножом по сердцу. Брендан ведь копия своего столь ненавистного папочки.

Расстались мы у ворот академии. Папа был настолько зол, что отказался открыть мне портал в комнату.

Ну и ладно. Обойдёмся без объятий и поцелуев.

Напоследок я мило улыбнулась родителю и ультимативно потребовала:

– Ни слова маме!

Папуля прожёг меня напоследок взглядом, полным ярости, и исчез в портале.

Ну, а я...

«Время готовить залётное зелье!»

***

Днём после пар я нарушила папин запрет не покидать стены академии и навестила Ромери в госпитале.

Ну, а что такого? Надо же предотвратить расползание слухов. Личный разговор гораздо лучше записок-магвестников.

Как только я увидела полный душевной боли щенячий взгляд бывшего, тут же пожалела, что пришла.

– Привет. Как ты? – спросила дежурное, ибо ответ уже знала.

– Завтра выпустят, – тихо, безжизненным голосом ответил он, и откуда-то я знала, что это не притворство и не попытка надавить на жалость.

Чёрт!

Где же тот обаятельный и уверенный в своей неотразимости Ромери? Это не он! Это его серая тень.

– Значит, оклемаешься до практики, – максимально вежливо поддержала я подобие беседы. – Крови, конечно, из тебя вытекло море.

– Зачем ты меня спасла, Лия? Я хотел умереть и очень расстроился, когда очнулся здесь.

– Не неси чушь. Ты ещё легко отделался, так что давай не скули. В участке я всю вину свалила на твоего придурошного дядьку, якобы он, прознав, что я герцогиня, заставлял тебя жениться на мне. Впрочем, так всё и было. И я ценю, что ты отказался от обмана.

– Я чуть было не согласился... – признался он. – Во мне боролись желание заполучить тебя любой ценой и здравый смысл.

– Рада, что здравый смысл победил. Ваша затея всё равно провалилась бы.

– Теперь знаю. Я облажался по полной, Лия. Я тебя люблю. До одури. От одной мысли о тебе голову захлёстывают гормоны, и я не могу думать ни о чём другом, не могу ничем заниматься. Понимаю, что потерял тебя навсегда, и от этого хочется сдохнуть.

– Да уж, ты упустил крупную рыбу. Но я не единственная девушка в этом мире. Уверена, ты быстро найдёшь, кем утешиться.

– Ты просто не бывала в моей голове.

– Давай не будем усложнять. Вчера я дала показания в защиту тебя. Ты свободен и продолжишь учиться в академии. С тебя сняты все обвинения. Это тебе прощальный подарок от меня. Живи да радуйся.

Ромери медленно покачал головой, а по щекам потекли слёзы. Он небрежно вытер влагу с лица и отвернулся, чтобы не смотреть на меня.

А теперь пора сообщить главную новость:

– Папа забирает мои документы из академии, – не пощадила я его чувств.

– Что? – Ромери подскочил на постели. – Нет!!! – в светло-карих глазах застыл ужас, словно надо мной зависла секира и вот-вот ударит со страшной силой.

– Увы. Он согласился дать мне отсрочку, чтобы я закончила первый курс, но при условии, что ты поклянёшься не разглашать моё имя. Если слух о том, кто я, расползётся по академии, меня сразу же заберут.

– Кинжал есть? – без лишних слов спросил он.

Я молча кивнула и дала ему оружие.

Спустя минуту богиня Лорена приняла клятву, что Ромери никому и никогда не проболтается о том, кто я такая.

Ну, вот и всё.

Я забрала кинжал и собралась уйти, но Ромери окликнул меня.

– Лия? Можно обнять тебя в последний раз?

– Нет. Последний раз уже был, – ответила ему и вышла.

Отголоски его боли передались и мне. Я шла и плакала.

Не знаю, может, просто слишком много всего навалилось: проблемы с инкогнито, не к месту взыгравшая эмпатия, подвешенные в воздухе планы на будущее...

Так. Что-то я расклеилась. Надо взять себя в руки, а то нос и глаза опухли. Хорошо, что в коридоре темно, и никто не видит, как я лью слёзы.

Стоп! А почему в главном коридоре госпиталя пусто? И запах какой-то странный. Меня уже шатает, как пропоицу, и это явно не от слёз. Не могу точно определить, что за вещество, нос-то заложен. Проклятье! Похоже на дурман...

Вдруг картинка перед глазами поплыла, а я рухнула навзничь. Последней мыслью было: «Как же так? В городском госпитале! Посреди бела дня!»

***

Страшно.

Страшно, что папа узнает об этом моём очередном приключении и всё-таки заберёт меня из академии. Тогда прощайте, преподаватели, друзья и вечеринки.

Ну уж нет!

Я очнулась минут пятнадцать назад с тупой головной болью после отравления газом.

Времени даром не теряла, осматривая помещение и путы, которыми меня обездвижили.

Что могу сказать? – засада. Жирная такая опа.

Меня заперли в подвале с затхлым застоявшимся воздухом. Окон, естественно, нет. Лишь заросшая грязной паутиной сетка давно засорившейся вентиляции.

Судя по бледно-голубой прямоугольной кафельной плитке на стенах, я всё ещё в городском госпитале. Мои догадки подтвердил бачок в углу около массивной стальной двери с небрежной, в потёках, красной надписью «отх. кл. А подв.», что я расшифровала как «отходы класса А подвал».

Значит, похитили меня работники этого унылого заведения.

В коморке три на три я лежала одна. На руках и ногах у меня чернели тяжёлые антимагические кандалы. А чтобы я не гремела цепями по комнате, меня пристегнули к койке поперечными кожаными ремнями.

В общем, на бочок не перевернёшься, а ходить можно только под себя.

Тусклое больничное освещение стало наглядным примером того, что тоска бывает не только зелёная, но и трупно-голубая и тошнотворно-серая.

Про тошноту я очень некстати вспомнила. Меня мутило с каждой минутой всё сильнее. Грёбаное отравление! Если бы не антимагические кандалы, я уже давно исцелила бы себя и наваляла похитителю.

Одно радует: ноги-руки-голова целы, а значит, с этим уже можно работать.

Думай, Лидия, думай...

Папуля был прав: на меня охотились. Правда, подозрительно, что меня похитили почти сразу после спора с папой. Уж не он ли припугнул строптивую дочь?

Нет, вряд ли. Он, конечно, гоняет меня на тренировках в хвост и в гриву, но на такую подставу не способен.

Так что это либо подельники пожизненно упечённого за решётку Гвидо, либо мои коллеги по котлу – зельевары. А что? Второй вариант наиболее логичный: в госпитале как раз целый штат зельеваров, и не удивительно, что ради дополнительного заработка они барыжат склянками вне стен учреждения.