Влюбленная. Гордая. Одинокая - Елена Левашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему ты тогда сбежал? – внезапно спрашивает она.
– Струсил. Испугался ответственности, – честно признаюсь я.
В темноте глаза Любы возбужденно горят. Голос дрожит, с головой выдавая ее волнение. Как бы мне хотелось повернуть время вспять и все исправить!
– Люба, прости меня, – шепчу хрипловатым шепотом. – Я сбежал от себя. Я был не готов к нормальным отношениям. Прости…
Люба водит пальчиком по контурам нарисованного на моей груди сердца и молчит.
– Прости меня, пожалуйста.
– Ладно, Боголюбов. Живи, – выдыхает она и приподнимается на локтях, чтобы заглянуть мне в глаза.
– Я хочу сказать, что пересмотрел свои предпочтения. Кажется, я больше люблю пончики, чем яблоки.
Люба смеется. Непринужденно и счастливо, отпустив прошлое на все четыре стороны. Хочется верить, что это так.
– Я давно заметила, что вы с Рябининым гурманы. Богдан раньше на шоколадных тортах специализировался. Боголюбов, сравнивать девушек с плюшками – это какая-то новая мода?
– Да, пончик. Ты невероятно сладкая, я говорил тебе? Румяная, пышная, сдобная… Ай, Перепелкина, больно же!
За окном брезжит рассвет. Солнце просачивается через щели портьер, расчерчивая деревянный пол оранжевыми лучиками.
Все как ты хотел, Боголюбов: новый день и полная надежд новая жизнь. И девушка рядом – растрепанная после ночи любви, с припухшими губами и горящими глазами, прекрасная, манящая рыжая бестия.
– Ты похожа на рассвет, Любаша. Такая же теплая, светлая и рыжая, – смущаю ее неожиданным комплиментом и снова тянусь к истерзанным от поцелуев губам.
Ласкаю шею, нежно прикусываю ключицы, разжигая тлеющий внутри пожар неостывшего желания. И она встречает меня… Подается вперед, гладит ладонями плечи, царапает кожу напряженными ноготками. Я задыхаюсь от шелеста ее горячего дыхания и прикосновения нежных губ, замираю от предвкушения долгожданного освобождения.
– Я хотел тебя, Люба, ты слышишь? Хотел. Не из жалости или благородства, как ты все это время думала, – отрываюсь от ее губ, чтобы признаться.
– Я же тогда была… ну…
– Аппетитная, мягкая и вовсе не толстая. Поняла, Перепелкина?
Я прихватываю ее соски, обвожу языком ареолы, пробуя ртом приятную тяжесть ее роскошных грудей. Опускаю голову к мягкому животу, нетерпеливо оглаживаю бока и развожу бедра навстречу своей жажде.
– Боголюбов, ты что делаешь? Прекрати немедленно, – испуганно бормочет рыжик, напряженно сжимая мои плечи.
– Я хочу попробовать тебя.
– Ты извращенец?
– Да, а ты сомневалась?
– Мир, это же как-то… это ведь слишком… а-а-ах!
– Прекратить, говоришь?
– Только посмей, Боголюбов.
А потом она засыпает, доверчиво прижимаясь спиной к моей груди, позволяя перебирать ее тяжелые длинные волосы, убаюкивать. Я обнимаю ее и, уступив усталости, смыкаю веки и шепчу куда-то во Вселенную:
– Я хочу быть с тобой…
Глава 16
Люба
Боголюбов – моя мечта, ставшая явью… Или пока только мечта? Я боюсь поверить его нежным словам, страстным губам и рукам, жгучему взгляду, полному желания и обожания. Страх отравляет чувство безграничного счастья, щекочущего грудь. Да, я боюсь подняться в небеса и камнем свалиться вниз, в холодный колодец разочарования и боли.
Мир едет медленно, растягивая время до нашей разлуки, и сжимает мою холодную кисть.
– Любаша, Любочка, – повторяет чуть слышно, словно перекатывая имя на языке.
– Боголюбов, это шестое «Любаша» за последние пять минут, – чопорно произношу я. – Тебе так нравится мое имя?
– Да, пончик. Мне нравится. Все нравится… Имя… и ты.
Городские высотки врезаются в толщу яркого зимнего неба. Черт, как же быстро мы доехали! Не желаю расставаться, не хочу больше без него ни одной минуты… Я люблю его и хочу поверить, что чувства взаимны, и увлеченность Мира не улетучится, как туманная дымка на рассвете.
– Любаша, ты молчишь всю дорогу. Я что-то не так сделал, рыжик?
«Да, я боюсь признаться в том, что изменит привычную жизнь навсегда», – мысленно произношу ответ. Я почти уверена, что наши совместные «дебаты» в моем кабинете оставили после себя след.
«Я жду малыша. Я беременна. Ты скоро станешь папой», – что из этого напугает Боголюбова меньше всего?!
– Просто… мы еще не расстались, а я уже скучаю, – прочистив горло, отвечаю я. Прячу от парня взгляд, словно провинилась в чем-то.
– Наша разлука не продлится долго. И не мечтай, – удовлетворенный моим ответом, отвечает Мир.
Господи, какой же он красивый! Высокий, сильный, мужественный, страстный, сумасшедший… И я люблю его. Как люблю малыша, которым он наградил меня.
– Люба, ты уверена, что тебе нужно сегодня в банк? – Мир пробуждает меня от раздумий. Вздрагиваю, как задремавшая курица на насесте, разбуженная внезапно вспыхнувшим электрическим светом:
– Боголюбов, сегодня рабочий день. Да я и не отпрашивалась… Не хочу наглеть.
– А одежда? Любаш, ты, конечно, прекрасна, но лыжный костюм – это… – строит он снисходительную мину.
– В моем рабочем шкафу висят целых три комплекта подходящей одежды, – спешу успокоить парня.
Парковка банка заставлена под завязку. На входе теснятся темно-зеленые бронированные инкассаторские машины. Убеждаю Боголюбова, что парковаться и провожать меня до кабинета совсем не обязательно, и прошу высадить прямо на проезжей части. Мир недовольно бурчит, но, оглядев вереницу машин и людей, заполонивших улицу, неохотно соглашается.
– Перепелкина, я заслужил право на торжественное изгнание из черного списка? – улыбнувшись, произносит он и касается моих дрожащих пальчиков.
– Так и быть, Боголюбов, – важно отвечаю я, всматриваясь в мигающий зеленый светофор. – Сегодня же удалю тебя оттуда.
– Сейчас, – кивает он. – Я буду писать тебе разные пошлости. Да, я извращенец, Любаня, а ты сомневаешься?
– Не сомневаюсь, Боголюбов. Пока, – целую его коротко и, дождавшись красного сигнала светофора, выхожу из машины. Сапожки утопают в раздавленном колесами грязном снегу, разгоряченные щеки охлаждает морозный воздух. Но не проходит и минуты, как я снова чувствую его приближение. По венам разливается приятное тепло, ноздрей касается любимый запах, который я узнаю из тысячи, а сердце… бьется как заполошное.
– Люба!
В звуке его голоса растворяются посторонние шумы: скрип дверей, шорох шин по снежной каше, людской гул и урчание двигателей. Я слышу только его… Отзываюсь, как собака Павлова…
– Любочка, Любаша…
Боголюбов взволнован и возбужден. Бросаю взгляд на стоящую посередине дороги на «аварийке» «бэху». Нетерпеливые водители со свистом тормозят и раздраженно сигналят, кричат или ограничиваются недвусмысленным жестом.
– Мир, что случилось?
– Люба, приезжай ко мне в пятницу, – он забирает из моих одеревенелых пальцев спортивную сумку и вкладывает ключи в ладони. – Я хочу, чтобы ты похозяйничала в моем доме. Встретила меня с работы, а я…
– Мир, ты просишь меня убраться в квартире?
– Нет, Любаня. С уборкой я справляюсь сам, – деловито отвечает он. – А
