Лучшее за год: Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - Сборник

– Я устала, – призналась Мэри Кернер. – Извините, но я пойду спать.

– Мама, я хочу посмотреть фильм, – попросила Барбара.

– Думаю, тебе тоже нужно идти спать, – ответил Кернер.

– Нет, пусть посмотрит, – настаивал Уэллс. – Может, конечно, фильм немного тяжелый, но ничего предосудительного.

– Я не хочу, чтобы она смотрела тяжелые фильмы.

Уэллс сжал кулаки и сказал уже более тихим голосом:

– Жизнь тоже тяжела.

– В том-то и дело, Орсон, – промолвил Кернер, словно не замечая, что затронул опасную тему. – Идет война. Люди не хотят смотреть тяжелые фильмы. – И, подумав, вдруг прибавил: – Да и вообще вряд ли когда-либо хотят.

– Что вы сказали?

Кернер, сидевший спиной к Уэллсу, выпрямился и, обернувшись, переспросил:

– Что?

Уэллс прошел мимо Харан и резким движением снял бобину с проектора.

– Шифра, мы не будем ничего показывать. Зачем тратить время на обывателей?

Напряженную тишину прервала Барбара:

– Кто такой обыватель?

Уэллс повернулся к ней:

– Обыватель, дорогая моя девочка, близкий родственник слабоумного идиота, только немного лучше одетый. Обыватель не в состоянии отличить произведение искусства от сосиски. Тебе не повезло, потому что твой отец законченный и закоренелый обыватель.

– С меня довольно! – брызгая слюной, выкрикнул Кернер.

– С ВАС довольно? – взорвался Уэллс. – Я СЫТ ПО ГОРЛО вечными фокусами ваших презренных мошенников и лгунов, у которых только деньги на уме! Вы нарушили все свои обещания. Предатели! – Он рванулся вперед и спихнул проектор со стола. Жена и дочка Кернера отпрянули, услышав грохот, и тут же устремились прочь по трапу, ведущему в каюты. Харан, очевидно и раньше видевшая подобные сцены, спокойно стояла в стороне.

Кернер побагровел.

– Боже мой, – произнес он. – Зачем только я согласился и привез сюда свою семью? Разве можно подвергать их опасности общения с вами, вы же сумасшедший. Уверяю вас, если это будет зависеть от меня, вы больше никогда не будете работать в Голливуде.

– Негодяй! Мне не требуется вашего разрешения! Я буду работать…

Кернер ткнул пальцем в грудь Уэллсу.

– Знаете, что говорят во всех клубах города? А говорят: «Все хорошо, что покончит с Уэллсом». – Он повернулся к съежившейся секретарше: – Спокойной ночи, мисс Харан.

И вышел вслед за женой и дочерью.

Уэллс стоял на месте, как пригвожденный. Я отошел от окна и поднялся в кабину рулевого.

– Что там случилось? – спросил меня вахтенный.

– Мистер Уэллс только что столкнулся с айсбергом. Но не волнуйтесь, мы не утонем.

Моя мать считала себя художницей. Она была связана с Les Cent Lieux23, сетью публичных художественных салонов, существовавших на средства Брюсселя, а я вырос в жалкой галерее в Швабинге, в которой она выставляла свои пресловутые изыски. Помню один из ее «шедевров» – скульптурное изображение женского влагалища, в середине которого, стоило встать перед ним посетителю, появлялись различные голограммы, в том числе рот мужчины с усами над верхней губой. Рот открывался и шептал: “Rosebud”24.

Я понимал, что изображение взято из архива, что мужчина, который шепчет слова, не немец, но кто он именно, я не знал. И лишь когда уехал из Мюнхена, чтобы поступать в киношколу Нью-Йоркского университета, впервые увидел фильм «Гражданин Кейн».

Я собирался стать художником, воплотить мечту, которую не смогла воплотить мать; порвать со старушкой Европой и унылым двадцатым столетием. Я был сообразителен, талантлив, умел убеждать людей. Я мог обрисовать потенциальным спонсорам такие перспективы будущего сотрудничества искусства и коммерции, что они сами рвались отдать мне все свои деньги. К двадцати шести годам я снял два собственных фильма: «Бастионы одиночества» и «Слова Христа красным цветом». Второй фильм даже завоевал приз за лучший оригинальный сценарий на кинофестивале в Триесте в 2037 году. Мое имя еще мало кто знал, и в дамки я так и не вышел. Кроме избранного узкого круга, мои фильмы смотрели немногие.

Сам себе я говорил, что зрители дураки, а мир вообще катится в тартарары, настоящему искусству в нем нет места; деньги делают только те, кто поставляет публике дешевые развлечения. Потом люди стали путешествовать во времени, и для киноиндустрии это стало полным крахом. Теперь, чтобы сделать коммерческий фильм, нужно было заручиться контрактом с Элизабет Тейлор или Джоном Уэйном. Я устал от такой жизни. Когда мне исполнилось тридцать лет, я как-то взглянул на себя в зеркало, плюнул на все и устроился работать в «Метро»25 агентом по выявлению и поиску талантов.

Звучит вполне правдоподобно, да? Но можно взглянуть на мою карьеру и с другой стороны. Это как с теннисом. Я всегда неплохо играл в него, только удар слева был слабоват, сколько я ни тренировался, он у меня так и не получался. В критический момент в каждой партии противник подавал мне мяч налево, и когда я его отбивал, то всегда задевал за самый верхний край сетки, и мяч рикошетом летел назад. Это был мой предел; гением на пустом месте не становятся. То же самое с фильмами. Поэтому я и отправил все пленки, диски и даже приз кинофестиваля в Триесте в кладовку.

Я как раз разбирал вещи в кладовке и раскладывал их по коробкам, когда мне позвонили из агентства рекламы. У меня сильно болела голова, словно кто-то прокалывал спицами мозг, а тут еще явилась хозяйка квартиры, Мойра. Все, что можно было продать, я давно уже продал, и все равно должен был ей за полгода.

Загудели очки, лежавшие на ночном столике, у меня голова чуть не разорвалась.

Мойра, стоя в дверях, скептически заметила:

– А я думала, тебя давно отключили.

– Так и есть.

Нащупал очки, сел, широко расставив ноги, на пол и надел их. Живот свело. На противоположной стене появилось изображение Гвенды, моей электронной секретарши. Я сам составлял программу ее внешности – вылитая Луиза Брукс26.

– Вас разыскивают «Вэнником Лимитед», – сказала Гвенда. – С вами хочет говорить Роузтраш Вэннис.

Я снял очки.

– Мойра, дорогая, оставь меня одного минут на пять, пожалуйста.

Хозяйка усмехнулась:

– Хорошо бы она одолжила тебе денег. – И вышла.

Я порылся в свалке на ночном столике, нашел неиспользованный шприц и сделал себе укол. Сердце бешено забилось в груди, но глаза открылись окончательно. Я снова надел очки и сказал:

– О’кей.

Гвенда исчезла, на ее месте появилось красивое лицо Вэннис.

– Дет? Это ты?

– Я. Как ты меня нашла?

– Мне пришлось оплатить твои телефонные счета. Можно на тебя взглянуть?

По виду моей спальни сразу было заметно, что меня собираются выселять, и мне не хотелось, чтобы она все это видела, да и меня тоже.