Итоги № 51 (2011) - Итоги Итоги

«Единая Россия», даже по официальным данным (а я в них сильно сомневаюсь), набирает по Москве почти на 10 процентов меньше, чем раньше. Но коммунисты, у которых на этот раз был шанс выйти вперед, не использовали его и уже никогда не используют. «Справедливая Россия» получила свои голоса не потому, что провела яркую кампанию и обратилась к людям со свежими идеями, а потому, что для многих была наименее противной из проходных партий, то есть собрала «чужие» голоса. А вот «Яблоко» не сумело притянуть симпатии настоящего протестного электората, который, будь на то его воля, голосовал бы за «Парнас» или «Справедливость». Если бы сумело — прошло бы в Думу. Единственной партией с четкой программой, которая вела осмысленную кампанию, к сожалению, оказалась ЛДПР. Но мы же понимаем, что стоит за словами о «защите русских». Александр Ципко сказал, что на этих выборах политическая система, которая начала складываться 20 лет назад, себя исчерпала. Ее надо не поправлять, а кардинально менять. Например, переходить от системы обычных выборов в Думу к системе ответственного правительства. Партии должны не просто сидеть и принимать законы, а напрямую формировать правительство и нести полную ответственность за все его шаги. Уже нельзя будет сказать: «Мы тут ни при чем, ситуация в стране плохая, мы ее критиковали». Какие вы, такая и ситуация. По-моему, надо возвращать возможность смешанного голосования. Народ должен знать своего кандидата в лицо. Между прочим, во всех партиях, от правящей до самой оппозиционной, есть люди, за которых я в персональном качестве готов отдать свой голос. Даже среди коммунистов есть такой человек, это Олег Смолин. А системно не готов поддерживать никого.

Сейчас в распоряжении власти два сценария. Первый: кто-то (и я догадываюсь кто) должен принять пас от общества и объявить, что значительная часть обвинений в злоупотреблениях на выборах правдива, а значит, надо проголосовать по новой. Пойдет ли он на это? Есть второй сценарий: тотальная консервация. Он чреват кровопролитием и введением чрезвычайного положения. Потому что, как все мы знаем из опыта походов к зубному врачу, любая заморозка заканчивается разморозкой. А зуб, если ничего с ним не делать, будет болеть еще сильнее. Есть и третий сценарий — круглый стол, за которым разные политические силы договариваются о компромиссе. Да, была фальсификация. Тем не менее мы признаем результаты, но получаем что-то взамен. Такая ситуация сложилась в Польше, когда победила «Солидарность», но ее победу не хотели признавать коммунисты. Тогда Ярузельский сделал исторический выбор между партией и народом: он выбрал народ. Было достигнуто соглашение «ваш президент — наш премьер», и начались мирные реформы.

Но есть ли сегодня в России политики, подобные Ярузельскому? Не знаю... Если нынешние лидеры не поднимутся над партийными интересами и не встанут на сторону народа, провести мартовские выборы по схеме декабрьских будет уже невозможно. Попытка законсервировать ситуацию — это путь к катастрофе. Если на смену одной элите не придет другая, место партии власти займут большевики, фашисты, бандиты, ничевоки... Я настаиваю: мы должны требовать пересмотра результатов выборов. Борьба за честные выборы — это гарантия сменяемости власти. Гарантия того, что во власть никто не придет навсегда. Кто бы он ни был: хороший, плохой, левый, правый — он должен приходить, чтобы уйти.

Александр Архангельский

ли­те­ра­тор и те­ле­ве­ду­щий

Многоборец / Общество и наука / Спецпроект

Заключительную часть беседы мы записывали в особняке Прохорова в подмосковном Сколкове. Из предметов, по которым можно было бы идентифицировать хозяина, в глаза бросилась гигантская кроссовка с автографами баскетболистов ЦСКА образца 2008 года. (Клубом, напомним, в тот момент владел наш герой.) И более ничего с признаками печати личности. Я даже не удержался от вопроса: «Это дом приемов или живете тут?» Прохоров искренне удивился: «Конечно, живу». Похоже, для него и вправду не имеет значения, какие картины висят на стенах и что за диваны стоят в гостиных. Вот расположенный на цокольном этаже тренажерный зал должен быть оборудован по последним стандартам, и кухня обязана соответствовать хозяйским представлениям о прекрасном…

— Когда мы говорили о джинсовом кооперативе, с которого, собственно, и начинался ваш путь в большой бизнес, я о главном не спросил: вы-то сами, Михаил, продукцию «Регины» носили?

— Не вылезал! В магазинах джинсы моего размера было не достать, а тут шили и «варили» из дико дорогого тогда индийского материала в полном соответствии с пожеланиями клиента… Хотя из-за одежды я и прежде особо не парился. Немодно, нестильно — абсолютно наплевать. Так с детства пошло. Пока папа работал в Спорткомитете, привозил кое-какую обновку из загранкомандировок. Потом, правда, это перестало быть актуальным. К десятому классу я вымахал под два метра, нога вытянулась до 47-го размера, который и на Западе не являлся самым ходовым... Вот папа любил красиво одеться. Он ведь родом из деревни, из семьи раскулаченных. Для него было важно, как человек выглядит. А я запросто мог прийти в институт в трениках с растянутыми коленями-пузырями и вязаном свитере. Мне вежливо делали замечания, дескать, не комильфо… У нас публика старалась в пиджаках и галстуках щеголять — все-таки будущие финансисты-международники… Для меня деловые костюмы — атрибут, униформа, не более. Сам не выбираю, заказываю портному, он и шьет на мою нестандартную фигуру. Кроме спорта люблю еду, вот это чистая правда. Дома у меня два повара. Можно сказать, я обжора, ем помногу. С другой стороны, дело не в изысках. Любимая еда детства — российский сыр с колбаской типа сервелат. Возвращаюсь с работы среди ночи, иду на кухню, ставлю чайник, достаю из холодильника продукты, сам делаю бутербродики и кайфую… Отварная курица нравится с младых лет, обожаю сладкое, а вообще предпочитаю русскую и грузинскую кухню.

К автомашинам и технике я равнодушен. В начале 90-х была мода на наручные часы. Но механические часто выходили из строя, поэтому быстро охладел к их приобретению. И компьютеры в моем присутствии нередко барахлят. Видно, энергетика такая. Мобильным не пользуюсь. Зачем, когда есть секретари? Они передадут важную информацию, едва освобожусь. Это ведь психологическая история. Что произойдет, если отвечу на звонок не сразу, а, допустим, через час? Спросите у моих помощников: всегда отзваниваю. Ну узнаю новость с некоторой задержкой — и что? Мир перевернется? Я же не дилер, покупающий или продающий валюту. Волен сам формировать график. Вопрос организации процесса, только и всего…

— Не сомневаюсь, деньги у вас просят часто. Интересно, с какой регулярностью даете?

— Точную цифру не назову, не высчитывал. Я создал благотворительный фонд, его возглавляет Ира, сестра. Вместе с коллегами она и помогает людям, которым реально плохо. Там работают специалисты, способные лучше меня определить, кому и в каком объеме оказывать финансовую и прочую поддержку. Я предоставляю деньги, а они решают. Думаю, это более правильная история, хотя всем, увы, не поможешь. Отказывать очень нелегко, тем более что адресованную мне почту всегда читаю сам… И отвечаю на письма, кстати, тоже. Пишу от руки, могу секретарю надиктовать, но ни разу в жизни не отправил эсэмэску или мейл. На английском, правда, телексы набивал. Был такой эпизод в биографии, когда в 1989 году работал bond dealer в банке и двумя пальцами стучал по клавишам машинки Philips. С тех пор к печатным устройствам не прикасался. И не планирую.

— Вроде и художественную литературу не жалуете?

— В свое время прочел много беллетристики. Вероятно, под воздействием сестры-филолога, которая руководит издательством «Новое литературное обозрение». Потом понял, что собственные переживания для меня более актуальны, нежели придуманные книжные истории. Чувство, будто я уже прожил это внутри. Моя каждодневная жизнь так насыщена, что не возникает потребность в дополнительных искусственных эмоциях. Пусть и от высококачественной литературы. Но это сугубо субъективный взгляд, никому его не навязываю.

— А дневники?

— Не вел и не веду. Все храню в голове, память пока справляется. А мемуары — это на пенсии. Довольствуюсь тем, что обо мне книжки пишут. Говорят, уже две вышло. Правда, не прочел ни одной. Зачем? Смысла не вижу. О себе все знаю.