Бетагемот - Питер Уоттс

С земли все представлялось намного грязнее: отказ энергосетей, судороги систем жизнеобеспечения и удале­ния отходов, забитые взбудораженными толпами дороги, до революции — один шаг. Полиция в экзоскелетах давно отступила с уровня улиц; только «оводы» роились над головами, поливая толпы газом и ультразвуком.

Для переднего края волны существовало отдельное название. Момент хаотического перегиба, в котором тра­ектория прогибается внутрь перед тем, как обрушится волна, именовали «точкой перелома». Западная часть Н'АмПацифика миновала ее в последние тридцать че­тыре часа: все, что находилось к западу от Скалистых гор, можно было более или менее списывать со счетов. УЛН опускала все доступные барьеры — для людей, товаров, даже электроны замораживали на ходу. С какой стороны ни посмотри, на Кордильерах мир заканчивался. Теперь только правонарушители могли выходить за эту границу и пытаться что-нибудь сделать.

Что ни сделай, на этот раз всего будет мало.

Конечно, система деградировала не первое десяти­летие. Даже не первый век. Своей работой Дежарден был обязан этой живой связи между энтропией и чело­веческой глупостью — без них борьба с кризисами не стала бы самой крупной отраслью на планете. Рано или поздно все начинает разваливаться, это известно каждо­му, у кого есть пара глаз, a IQ чуть повыше комнатной температуры. Но не было серьезных причин, чтобы все развалилось так быстро. Они могли бы выгадать еще де­сяток-другой лет, еще немного времени для того, чтобы верующие в человеческую изобретательность продолжали обманывать себя.

Но чем ближе вы к точке перелома, тем труднее за­клеивать трещины. Даже равновесие в такой близости от края обрыва всегда неустойчиво. Что там бабочки — когда планета зависла на самом краю, даже взмах крылышка тли может его столкнуть.

Год был 2051-й, и долгом Ахилла Дежардена было раздавить Лени Кларк как букашку, будь то бабочка или тля.

Он видел, как дела рук ее распространяются по конти­ненту, словно паутина трещин по льду озера. Он получал сводки данных из сотен источников за два месяца — под­твержденная и ориентировочная информация устарела для применения в поисках, но могла пригодиться для предсказания следующего прорыва Бетагемота. Мемы и легенды о Мадонне Разрушения, куда более многочис­ленные и метастатичные — стратегия воспроизводства роя виртуальных существ, которых Дежарден только что обнаружил и мог уже никогда не понять. Реальность не­вольно вступала в союз с мифами, и там, где они сли­вались, расцветал Бетагемот; из-за спины выскакивали пожары и отключения энергии, и в жертву общему благу приносились все новые невинные жизни.

Дежарден знал, что это ложь. Северная Америка, не­смотря на все драконовские меры предосторожности, уже миновала точку перелома. Падать системе далеко, пройдет немало времени, пока она долетит с гребня до дна. Но Дежарден умел читать числа. По его расчетам оставалось две — может быть, три — недели, прежде чем весь континент рухнет в анархию следом за Н'АмПацификом.

Бегущая строка в уголке дисплея сообщала о новом бунте в Гонкувере. Сверхсовременные охранные системы гибли, защищая стеклянные шпили и богатые кварталы — проигрывая не умникам-хакерам и не превосходящей тех­нологии, а напору живого мяса. Оружие захлебывалось, скрывалось под приливом живых тел, топчущих мертвые. У него на глазах толпа с торжествующими воплями про­ломила ворота. Тридцать тысяч голосов в нестройном хоре звучали как один голос, в котором уже не осталось ничего человеческого. Этот звук напоминал вой ветра. Дежарден отключил новости прежде, чем толпа узнала то, что было известно ему: район пуст, корпы, когда-то укрывавшиеся в нем, давно залегли на дно.

На дно моря.

Легкая рука погладила его по спине. Он в испуге обер­нулся — за плечом стояла Элис Джовелланос. Увидев, кто пришел с ней, Дежарден украдкой бросил взгляд на экран — на экране в десятке окон горел Рим. Он потя­нулся к выключателю.

— Не надо. — Лени Кларк сдвинула с лица визор и пустыми, как яичные скорлупки, глазами уставилась на картины разрушений. Лицо ее было неподвижно, но го­лос, когда она заговорила снова, дрогнул:

— Оставь.

Он познакомился с ней две недели назад. Выслеживал несколько месяцев, рылся в архивах, раскопал ее досье, сосредоточил все свои способности на расшифровке зага­дочной и непонятой головоломки по имени Лени Кларк. Но сложившиеся фрагменты открыли перед ним не про­сто «ходячий инкубатор конца света», как выразилась Роуэн. Они открыли портрет женщины, все детство кото­рой было ложью, навязанной извне программой, которой она не осознавала и не могла управлять. Все это время Кларк пыталась вернуться домой, пересмотреть собствен­ное прошлое. А Кен Лабин, порабощенный собствен­ным вариантом Трипа Вины, пытался ее убить. Дежарден, в свою очередь, попытался его остановить — в тот момент это представлялось единственным достойным вариантом. Оглядываясь назад, оставалось только удивляться, что столь добрый поступок мог быть следствием пробужда­ющейся в нем психопатии.

Попытка спасения провалилась — Лабин перехватил его еще до того, как Кларк добралась до Су-Сент-Мари. Дальнейшее Дежарден наблюдал, будучи привязанным к креслу в темной комнате, с разбитым и изломанным лицом.

Как ни странно, так с ним обошелся не Кен Лабин. Как-то так вышло, что они оказались, в широком смысле, на одной стороне: он, Элис, Кенни и Лени вместе труди­лись под знаменем серости, неясной морали и праведной мести. Спартак освободил Лабина от Трипа — так же, как до этого и Дежардена. Правонарушитель вынужден был признаться, что и сейчас испытывает некоторое сочув­ствие к молчаливому убийце: он знал, каково вернуться к настоящей ответственности после того, как много лет все трудные решения за тебя принимали синтетические нейротрансмиттеры. Парализующая тревога. Вина.

По крайней мере, в первое время. Сейчас вина почти стерлась. Остался только страх.

Мир взывал к нему с тысяч сторон. Его обязанно­стью было прислушаться к каждому призыву: обеспе­чить спасение или, если не выйдет, вычерпывать воду ведрами, пока последний обломок не скроется под вол­нами. Еще недавно это была не просто обязанность — непреодолимая потребность, пристрастие, от которого он не мог отказаться. Вот сейчас ему полагалось высылать аварийные бригады, перенаправлять каналы снабжения, изыскивать подъемники и «оводы» для поддержки сла­беющего карантина.

«На хрен!» — подумал он, отключая все каналы. И ка­ким-то образом уловил, как вздрогнула Лени Кларк, когда экран потемнел.

— Выцепил? — спросила Джовелланос. Она могла бы и сама попробовать, но проработала старшим правона­рушителем всего неделю — маловато, чтобы привыкнуть к новым возможностям, а тем более выработать седьмое чувство, которое Дежарден оттачивал шестой год. Ее наи­более точная оценка местоположения корпов сводилась к «где-то в Северной Атлантике».

Кивнув, Дежарден потянулся к главной панели. Оник­совое отражение Кларк шевельнулось у него за спиной в глубине темной поверхности. Дежарден подавил жела­ние оглянуться. Она была прямо здесь, в его кабинете — обычная девушка вдвое меньше него. Тощая маленькая К-отборщица, которую одна половина человечества меч­тает убить, а другая — отдать за нее жизнь.

Он еще не знал ее, когда пожертвовал всем, чтобы прийти ей на помощь. Когда же наконец встретился ли­цом к лицу, она показалась ему еще страшнее Лабина. Но с тех пор с Кларк что-то случилось. Повадка снежной королевы ничуть не изменилась, но то, что стояло за ней, казалось... меньше, что ли. Почти хрупким. Элис, правда, ничего не замечала. Едва нащупав шанс поквитаться со «Зловещей Корпоративной Олигархией», или как там это называлось на нынешней неделе, она сама себя назначила талисманом рифтеров.

Дежарден развернул окно на экране: спутниковая съемка открытого океана, раскрашенного компьютером в цветные переливы множества оттенков.

— Я об этом думала, — пискнула Элис, — но даже если можно было бы выделить из помех тепловые отпе­чатки, там, внизу, такая медленная циркуляция...

— Не температура, — перебил ее Дежарден, — а сте­пень помутнения.

— Все равно, циркуляция...

— Заткнись и учись, а? — зыркнул на нее Дежарден.

Элис замолчала. В ее глазах стояла нескрываемая боль.

Она ступала по яичной скорлупе с тех пор, как призна­лась, что заразила его.

Дежарден обернулся к панели:

— Конечно, со временем многое изменяется. От ба­рашков на волнах до кальмарьего пердежа... — Он стукнул по иконке; новые данные наложились поверх основной линии прозрачной глазурью. — По одному снимку след ни за что не взять, даже при самом точном разрешении. Придется оценивать данные за три месяца.

Слои смешались. Аморфная плазма исчезла, в тумане проступили четкие линии и пятна.