Пестрота отражений (СИ) - Жукова Юлия Борисовна

— Покажи, — мрачно требует она.

Я соображаю, что она хочет увидеть процесс, убедиться в его безопасности. Надо было сообразить взять два молокоотсоса для демонстрации. Очень не хочется стерилизованный прибор загрязнять своей микрофлорой.

— Не могу, у меня нет молока, — говорю я в надежде, что этой причины будет достаточно. Если придётся объяснять ей про микрофлору, мы тут до послезавтра.

Она с большим подозрением рассматривает мою грудь. Сама она под одеждой кажется плоской, как мальчишка. Надо думать, хозяева леса не отращивают вторичные половые признаки, подобные людским.

— Ты разве не чуешь? — нахожусь я.

Она принюхивается и удовлетворяется, что молоком от меня не пахнет. Её взгляд на прибор не становится добрее, и я решаю поднажать.

— Котёнок умирает. Мы ищем его маму, но можем не успеть.

Она фыркает и, не меняя выражения лица, быстро раздёргивает лацканы поношенного диля. Груди у неё действительно считай нет. Молочные железы выпирают маленькими шариками под тонкой кожей. Похоже, что за раз в них и не образуется больше тех самых пяти-восьми процентов веса детёныша. Немудрено, что двоих сразу кошка не прокормит. Пониже желёз вся грудная клетка поросла тонкой, мягкой, недлинной шерстью. Я соображаю, что никогда не видела Хоса без рубашки.

— Сама, — рыкает хозяйка леса, отбирая у меня аппарат и принимаясь пристраивать его к себе. Я осторожно указываю ей, где нажать на кнопочку. Машинка начинает тихо жужжать, и кошка пугается, но не бросает прибор. — Не больно, — говорит она с лёгким удивлением.

Я киваю, боясь спугнуть её добрую волю. Прямо вижу, как сдувается шарик железы. Надеюсь, я не очень сильно объем её котёнка.

— Хватит, — говорю, едва молоко в бутылочке приблизительно подходит к первой отметке. Для анализов мне много не надо, а у кошки и правда его очень мало.

Она тут же отрывает от себя прибор и пихает мне, так что я едва не роняю его, пытаясь ухватить.

— Спасибо, — выталкиваю я заготовленное слово и теряюсь, что ещё сказать. Угощения я не прихватила, да и Авьяс, по словам Атех, хорошо её кормит. — Я расскажу Авьясу, как всё получится…

— Если сдохнет, не говори мне, — отрезает хозяйка леса, запахивает диль и исчезает из кухни.

Я выхожу со своим трофеем в прихожую, где Кир занимает Авьяса разговором. Наверное, разузнавал, как демоница о своём детёныше заботится. При виде бутылочки Авьяс слабо улыбается.

— Удачи.

— От кого она родила? — не удерживаюсь я.

— Молодой кот мимо проходил, — вздыхает Авьяс. — По осени они дурные. В прежние годы я к ней никого не пускал, а тут так совпало, меня не было. Ей тоже в сезон крышу сносит. Теперь вот только фырчит, если о нём заговорить, а первые месяца два жмурилась. Говорит, котёнок на него похож. Вы это… — Авьяс мешкает. Мои с ним отношения никак не изменились со времён, когда я лечила его дочь, и ему, похоже, неловко. — Если что получится… Может, поделитесь искусственным? А то у неё там кошкины слёзы. Она говорит, у всех так, но не знаю, где она тех всех видела…

— Если получится, то обязательно, — легко соглашаюсь я.

Когда мы добираемся до Дома целителей, меня уже немного потряхивает с нервяка и недосыпа. К счастью, анализатор работает почти без участия оператора, и нам с Киром даже удаётся полчасика вздремнуть. Наконец мы получаем заветный результат: полностью расписанный химический состав привезённой жидкости.

В принципе, ничего неожиданного. Половина состава — это те самые обрывки пептидов, явно происходящих из организма хозяйки леса. Другая половина — вполне обычные жиры, белки и сахара, только левовращающие, а потому, видимо, попадающие в молоко непереваренными прямо из пищи. Плюс к тому немножко гормонов. Даже указанный леопардьим ветеринаром таурин присутствует, да и пропорции близки к тому, что я изображала из компонентов.

Что ж, дело за малым: воссоздать эту штуку самостоятельно. Я не знаю, насколько детёнышу на самом деле нужны бессмысленные ошмётки имитированных молекул, но на всякий случай решаю и их тоже воссоздать. Сами они, может, и не особо что-то значат, но они уменьшают концентрацию нутриентов, а вот это наверняка важно.

Поскольку ошмётки — они ошмётки и есть, цепочки углеродных групп разной длины, некоторые нестабильные, другие слипающиеся в комки, на воссоздание всей этой шушеры уходит изрядное время. Светает сейчас довольно рано, так что к моменту, когда я получаю готовую смесь, солнце уже слепит меня сквозь окно.

Большая часть настоящего молока так и осталась в бутылочке, и я ставлю две ёмкости рядом, чтобы сравнить продукт на вид. Ну… белый такой. Молочного цвета. Отвинтив крышки, решаю понюхать. Моя смесь пахнет слабенько — молоком. Удой хозяйки леса — зверем, мускусом, что было ожидаемо, но также чем-то острым и сладким, как будто я вдохнула полный нос ванильного порошка. Приходится отскочить и прочихаться, так засвербело. Второй раз принюхиваюсь более осторожно, но запаха молока так и не улавливаю.

Просматриваю ещё раз анализ состава. Что там может давать такой сильный запах? Не забыла ли я чего? Но вроде бы нет.

Кир следует моему примеру и подтверждает: запах совершенно разный.

С некоторым содроганием я решаюсь провести ещё один тест. Капаю пипеткой каждый продукт на чашку Петри. Макаю палец сначала в свою смесь и пробую на вкус. Кир смотрит на меня, закусив губу. Ничего особенного, молочная смесь.

В напряжении и без большого энтузиазма макаю палец в настоящее молоко. Вроде молоко как молоко… Прикладываю палец к языку — и тут же с воплем отдёргиваю. Мчусь к раковине немедленно полоскать рот. Язык горит чуть не пламенем, волдырь от ожога, наверное, будет во весь рот!

Даже после промывания холодной водой боль не успокаивается. Палец мой при этом, хоть я им и тыкала в молоко, вообще ничего не почувствовал. Но глаза им тереть как-то не хочется. Надо думать, ожог не термический, а химический, но ведь и он должен был ощущаться на коже — такой-то силы!

— Э, невкусно? — осторожно спрашивает Кир.

— Жжётша как што, — шепелявлю я. Язык болит и еле ворочается.

Кир тоже пробегает глазами состав.

— Тут ничего нет жгучего…

Я обессиленно опадаю на стул перед анализатором. Неудивительно, что котёнка хозяина леса нельзя выкормить животным молоком, если их собственное — такое! Но где же там прячется жгучее вещество?

Кир тоже макает палец в чашку Петри — я уже тянусь его остановить, но он всего лишь размазывает каплю себе по тыльной стороне ладони.

— Ничего не чувствую, — замечает он. Мы ждём ещё пару минут, но его кожа никак не реагирует на раздражитель. Похоже, надо звать Дэна с его лаборантами и начинать эксперименты на мышах.

Я сижу и расфокусированным взглядом таращусь на бутылочку с молоком демоницы. Не успеем. Если Хос не найдёт мамку, сегодня мы правильную смесь не получим. Я не знаю, что не так. И не знаю, сколько времени мы будем это выяснять. Выяснить, конечно, всё равно надо. Это вряд ли последний такой случай. Но этому котёнку мы помочь не успеем.

Перед глазами мутится, во всяком случае, вид молока в бутылочке расплывается. Я стараюсь сфокусироваться — мне вообще-то не привыкать подолгу не спать. Сфокусировавшись, понимаю, что молоко колышется, как будто стол кто-то толкнул. Но это стол, на котором стоит анализатор, он встроенный и дополнительно укреплён, чтобы избежать даже незначительных вибраций.

Моргнув, присматриваюсь. Молоко в бутылочке неспешно проворачивается, как будто его только что размешали. Прямо у меня на глазах оно замедляется, останавливается и начинает крутиться в другую сторону.

— Это только я вижу? — спрашиваю, почти забыв о присутствии Кира.

— Не только, — неровным голосом отвечает он.

Я хватаю пипетку и бегу к микроскопу. Очевидно, в молоке хозяев леса должны быть живые клетки. Может, бактерии или археи, которые могут двигаться. Немудрено, что воспроизведённый химический состав дал совершенно другую жидкость. Конечно, откуда в молоке клетки, если в организме их нет — это большой вопрос, но как ещё объяснить?..