Предел - Елена Лобанова

— Понял, понял! Нам эти подробности ни к чему! А это кто?

Даэрос повернулся, взял Нэрниса за шкирку и подтащил поближе к «начальству».

— А это работник мой, дармоед поганый! Держу из жалости! А ну, поклонись господину стражнику!

Кланяться сборщику Нэрнис не смог бы, но Даэрос помог ему в поддых кулаком (слегка, но ощутимо) и пригнул, надавив на шею сверху.

— Когда я говорю «кланяйся» господину стражнику, ты, скотина, должен кланяться и быстро! И низко!

Кажется, этот почтенный землевладелец нашел не только слушателя, но и зрителя. Сборщик, произведенный почтительно в стражники, конечно, не был безгрешным и добрым. Добрые с нищих последний медяк не вытягивают. Даже по должности. Но все-таки он был подчиненным у своего начальника, а, значит, знал, что такое пинки, тычки и прочие «прелести» жизни, если главному смотрителю порта казалось, что "маленький доход" от неучтенных в описи путешественников, какой-то уж слишком маленький. Парня было жаль. Он и помедлить-то не успел, а уже «осчастливился».

— Имя его как?

— А на кой этой бестолочи имя? — Даэрос все еще держал Нэрниса за шею. Не столько из вредности, сколько опасаясь выяснения отношений здесь же. Достаточно будет этой портовой крысе просто увидеть его зеленые глаза…

— Положено! — сборщик не чаял отделаться от этого неприятного типа.

— Нар! А ну, скажи, как тебя зовут!

— Без надобности, если он Ваш работник. Так, три медных и половина!

— А меньше никак? За этого, что, тоже платить? — Даэрос уперся и собрался торговаться.

— Здесь не базар! Сказано три с половиной, значит три с половиной! Или ночуйте на улице!

— Ну, раз так, то так… Незачем так-то! — Даэрос задвинул Нэрниса за спину, полез за ворот своей рубахи, постонал, покряхтел, покопался ближе к подмышке и выудил из «закромов» четыре медных монеты. — Сдачу, уж будьте любезны!

Попробуй, не дай такому полмедяка. А далеко не каждый нищий в Малерне позарится на «лепесток». Эта медяшка в форме капли и весом, на самом деле, в четверть монеты обычно принималась дюжинами. А в государственные цены Торговой Империи включалась, как одно из средств собрать излишки в казне. Мало кто брал сдачу четвертушкой с «половины». Потому и на руках их почти ни у кого не было. Государство делало вид, что его жители — дураки. Жители делали вид, что сами в это верят. Связываться — себе дороже. Нужно было быть последним гоблином, чтобы требовать с бедного сборщика такую малость. Задвинутый обратно за спину Нэрнис, даже перестал злиться и недоумевал, зачем Даэросу это совершенно позорное выступление. Пелли стояла прямая как скала, сверкала золотым «кулоном» и краснела. Ей было мучительно стыдно находиться рядом с таким сквалыгой. "Повезло, что у меня не было такого дяди!" Даже старая Бриск не казалась теперь такой мерзкой. Нет, мерзавка, конечно, но хоть с размахом.

А сборщик не мог найти ни одного «лепестка». Ни в мешке с мелочью (да что искать, там их и не было), ни в своих карманах (тем боле).

— Разменных нет! — Сборщик схватил дощечку, тиснул на неё три красные и одну синюю печати и сунул Даэросу в заранее протянутую руку. «Сорэад» так и стоял все это время, с протянутой рукой, ожидая медяк. Нэрниса в который раз за день начинало подташнивать. Но не от вина и не от голода. Пелли пошла пятнами, а на глазах выступили слезы. Сборщик поглядел на приятную (работящую, почти замужнюю) девицу, которая буквально сгорала от стыда, но смотрела вперед гордо и не гнула спину. И… пожалел её! Он не был бескорыстно щедр, потому что знал — этот пустяк будет с лихвой перекрыт из денег других пассажиров "Грозы Морей", а они уже были на подходе. И, пусть со вздохом, но портовый сборщик проявил Щедрость. В руку Даэроса, который не намерен был уступать «лепесток», лег полновесный медяк.

— Благодарствуйте, премного! А не подскажете ли какой достойный трактир с комнатами? Чтобы недорого?

Нет, ну, нет придела человеческой наглости! Сборщик позеленел. Он и так сегодня совершил поступок, несвойственный взимающим и карающим, а этот…

— В "Три Бочки"! Идите в "Три Бочки"! Следующий! — И послал бы и дальше и куда подороже, но даже сборщикам бывает невыносимо противно.

Отряд снова удалялся в переулки Малерны в установленном порядке. Впереди шел Даэрос, за ним на шаг сзади, привязанная к мечу Пелли, и следом плелся понурый Нэрнис с кофром. Его жег стыд и возмущение, и он многое бы дал, чтобы схватить Даэроса за ворот, прижать к стенке и спросить "Какого Темного!?". Вот именно, темного… Пелли поравнялась с ним и спросила:

— Больно? Он тебя очень больно ударил?

— Противно! Мне противно!

Даэрос обернулся и прорычал:

— Не отставать. Фирна, ты не должна разговаривать с работником! Не порть маскировку! Надо так было! Надо! Мне надо было, чтобы из порта нас послали на самый дорогой для нашего сословия двор! Понял? Пелли, не шмыгай носом. Мне тоже Нэрьо жалко — он перешел на шепот. — Я ему сам синяк вылечу. Но нас должны были запомнить, понимаешь? Гадко же получилось? Вот, видишь! В порту гадостей случается много. А это была — редкая гадость.

— Все равно! — Нэрнис не отступал — Мне тошно!

— Терпи, нам на окраину надо. Обязательно надо успеть до заката. И не удивляйся — сплетни нас обгонят! Таких «гостей» в самый последний притон не пустят.

Из "Трех Бочек" Даэрос выскочил как ошпаренный, плюясь и ругаясь.

— Ну, приветили! Ну, мерзавцы! Да чтоб я за эту конуру десять медных платил! Да не бывать! Шевелись! Ты, олух, что ты плетешься! А ты, разорение мое? Это из-за тебя мы тут торчим! Платье ей из города! Платье! На один раз надеть то платье! Ты мне тут еще сопли по лицу помажь! А ну, шевелитесь оба!

Даэрос пёр по улице как гномья вагонетка. Прохожие и встречные прятали усмешки: "Что, деревня, не по зубам тебе Малерна?". Кварталы становили беднее, но многолюднее, а улицы — уже. Чтобы Нэрниса и Пелли не оттерли в толпе, Даэрос прихватил «племянницу» под руку, а «работника» тащил за рукав на буксире. Но зато между воплями и руганью, можно было пояснять спутникам, куда и зачем они идут. И почему — такими зигзагами. Да и просто поговорить…

— Пелли, ты в других городах бывала?

— Нет. Я родилась… на кухне в Замке Бриск. Я мало, что помню из детства. Сначала меня нянчили все кому не лень. А когда было лень — не нянчили. Моя матушка была очень хорошей кухаркой. Лучшей из всех… Поэтому Малерна её и не выгнала. С шести лет я стала посуду мыть в большом чане. А до этого мыла в лоханке. А потом матушка умерла. Снимала ведерный супник с огня. А он был старый. Ручка отломилась, и весь суп вылился ей на платье. На ноги. Пока платье снимали, пока холодной водой отливали… припекло очень сильно. Она почти месяц лежала. А потом умерла.